Голубая луна

— Если бы вы побеспокоились проверить, детектив, то узнали бы… — Она произнесла «детектив», как я бы сказала «мерзкий слизняк», не то чтобы я часто так говорила, но вы понимаете, о чем я. — Доктор Боузмен по вторникам не работает.

— Но…

— Никогда.

— Произошел несчастный случай.

— Я в курсе.

— А он не мог бы прийти сегодня и не появляться завтра?

— В отличие от ваших, детектив, подопечные доктора Боузмена в его отсутствие убегать не собираются. Когда он придет, они по-прежнему будут здесь.

Маленькие города. Их нужно любить. Иначе от жизни в них сойдешь с ума.

Выйдя из офиса и оставив свое имя, разные номера и требование о заключительном отчете Боузмена, я хлопнула дверью. Знаю, по-детски. Можете меня отшлепать.

* * *

Следующим пунктом моей программы был поиск коренного американца, эксперта по тотемам. Это оказалось немного сложнее, чем я думала, учитывая, что я жила в округе, который гордился своим соотношением индейцев и всех остальных почти пятьдесят на пятьдесят. Но я однозначно не могла войти в «Кофейник» на Центральной улице и спросить завсегдатая, где найти такого эксперта.

Зи, обычно спец во всем, ничего не знала. Как и большинство жителей, она не слишком поддерживала индейцев. Они жили своей жизнью, она — своей, и эти жизни никогда не должны были пересекаться.

Таковым было мнение большинства стариков по обе стороны баррикад, как и значительной части молодежи. Я могла проехаться до резервации и порасспрашивать там, но основную ставку сделала на университет Минивы. В те времена, когда правительство забирало индейских детей у родителей и пыталось вырастить их как белых, расположенный на самом большом участке противоположного берега озера Клируотер университет был школой-интернатом.

Каждый раз при виде его я съеживалась. О чем они думали? Да они вообще не думали. Однажды кто-то увидел эту идею такой, какой она и была на самом деле — глупой — и всех детей отправили туда, откуда их взяли. Здания постепенно начали использовать по первоначальному назначению — для учебы.

Университет Минивы в первую очередь специализировался на гуманитарных науках. Однако в качестве лекторов на семестр или два стали приглашать множество местных индейских ученых и немалое количество представителей других племен.

Я была уверена, что кто-нибудь знаком с кем-то, кто знает что-то о лежащем у меня в кармане тотеме. И оказалась права. Уже через пять минут меня направили в кабинет Уильяма Кадотта, приглашенного профессора из Миннесоты и, очень кстати, эксперта по тотемам коренных американцев.

Я слышала это имя. Кадотт также был активистом, пропагандистом старого порядка, для многих — возмутителем спокойствия.

Клайд внес его в наш список смутьянов, хотя я не была полностью уверена, за что именно. Следуя указаниям, я зашагала к угловому кабинету. Имя «Уильям Кадотт» было небрежно нацарапано на куске бумаги и приклеено к стене. Я заглянула в приоткрытую дверь.

Помещение было размером с чулан, стулья завалены книгами. Крошечные кусочки дерева, металла и камня валялись на столе. При отсутствии окна в помещении царил затхлый запах, а освещение было тусклым.

Шарканье в тени заставило меня выпрямиться и сделать шаг назад. Он здесь. Я постучала костяшками пальцев в дверь.

Я ожидала, что доктор Кадотт будет пожилым человеком с темным морщинистым лицом, испещренными венами руками и седым хвостом до самой талии. Но не тут-то было!

Дверь распахнулась. Сначала я не узнала его. Но ведь на этот раз он был одет.

Глава 5

Он поднял бровь:

— Соскучились?

Я протиснулась мимо него в комнату, но мужчина был один.

— Что вы сделали с доктором Кадоттом?

Его серьга заплясала, когда он склонил голову набок:

— Сделал?

Вдобавок незнакомец был в очках. Неудивительно, что я его не узнала. Тонкая металлическая оправа округлой формы отвлекала от лица неземной красоты и выразительных глаз — просто очки делали его старше и придавали ученый вид. К тому же в них он выглядел куда сексуальнее, чем когда стоял обнаженный в лунном свете.

Необычный ход мыслей заставил меня нахмуриться. Ну, в общем, непривычный для меня, так как я редко задумывалась о сексуальности других людей, особенно незнакомцев. Хотя в данном случае такие мысли были простительны — ведь я видела больше его тела, чем у любого из моих знакомых.

Я пришла в себя достаточно быстро, чтобы переварить его слова и спросила:

— Вы доктор Кадотт?

— Нет.

Я окинула комнату ироническим взглядом — никто бы не смог спрятаться в этом подобии офиса — и вопросительно подняла бровь.

— Да, я — Уильям Кадотт, но не доктор. Пока что. Существует такая досадная помеха как диссертация, которую я никак не могу закончить. — Он ступил в комнату. — Нужна помощь?

И снова его голос, негромкий, но все же сильный, очаровал меня — так же, как и прошлой ночью. Журчание его речи — негромкой, но энергичной — было достаточно своеобразным, чтобы заставить меня прислушиваться к словам.

Не знаю, хотел ли он загнать меня в угол, но комната была маленькой, а профессор — большим. Я ощущала исходящий от него жар на своем лице. А может, это был румянец — кажется, рядом с ним я часто краснею.

— Нет, — ляпнула я. — То есть, да. Черт!

Я лепетала, как подросток. Ну как, будучи одетым, он мог выглядеть выше, шире в плечах и опаснее?

— Так что именно: да, нет или черт?

Я чувствовала его запах, тот же, что и вчера: смесь свежести, древесины и непонятной дикости. Кадотт пристально смотрел на меня, будто я привлекала его, но это точно не так. Мужчина с его внешностью не стал бы смотреть на женщину, подобную Джесси Маккуэйд. Если только он...

Мысли пришли в полный беспорядок. Если только он что? У него не было причин глазеть на меня. Ни одной. Так почему же он это делал?

— Я хотела поговорить с Уильямом Кадоттом. Не знала, что он — это вы.

— Ясно. — Сняв очки, мужчина положил их в карман своей синей рабочей рубашки и осторожно похлопал по нему. — Правда, без них я не так ясно вижу все, что вблизи. Возраст и слишком много книг.

Я неопределенно хмыкнула: он не выглядел намного старше меня. Правда, внешность обманчива, ведь за ней скрывается уйма всего.

— О чем вы хотели поговорить? Полагаю, вы не собирались арестовывать меня за непристойное обнажение, поскольку не знали, кто я.