Голубая Луна
Шрифт:
– У него пропадает пульс, а кожа совсем холодная. У него шок. Порезы на груди поверхностные. Даже два укуса вампиров за одну ночь не должны были вызвать шока. Мы быстро исцеляемся.
– Там есть третий укус, – сказал Ашер.
При всем, что происходило, его голос звучал абсолютно спокойно, словно его это не касалось.
Шерри осмотрела Натаниеля, затем дотронулась до его бедра и развела ему ноги.
– Конечно же, бедренная артерия. Почему кожа около обоих укусов изменила цвет? – она дотронулась до внутренней поверхности его бедра. – И он очень холодный.
Натаниель снова скорчился. Отпустив
– Болит!
– Где болит? – спросила я.
– Укусы заражены, – сказал Ашер.
– Что значит, заражены?
– Считай, что это яд.
– Он оборотень, у них иммунитет к ядам, – возразила я.
– Но не к этому, – сказал Ашер.
– Что это за яд? – спросила Шерри.
В дверь постучали, и Джейсон крикнул:
– Это мы.
Дамиан посмотрел на меня. Огонь в глазах утих до спокойного сияния, а кожа вернула себе молочное совершенство, которое проходило за нормальное.
Я кивнула.
Он открыл дверь. Вошел Джейсон с аптечкой побольше размером, чем некоторые дорожные сумки. Похоже, в другой жизни Шерри была герл-скаутом. Подобно темной грозной тени, за Джейсоном последовал Джамиль.
– Яд, от которого не поможет ничто из этой маленькой сумочки, – сказал Ашер.
Я уставилась на него, вдруг поняв, что он только что сказал.
– То есть он, скорее всего…
Я не могла даже произнести это вслух.
– Умрет, – закончил за меня Ашер тем же абсолютно спокойным, мягким и будничным тоном, которым он пользовался с тех пор, как вошел в домик.
Я поднялась, несмотря на то, что руки Натаниеля цеплялись за меня. Я посмотрела на Шерри, и она подошла, чтобы помочь мне освободиться. Я собиралась сказать Ашеру то, что не должен был слышать Натаниель. С другой стороны на кровать забрался Зейн, и Натаниель схватился руками за него. Его скрутила еще одна судорога. Позволяя ему со своей немалой силой сжимать их руки, Зейн и Шерри удерживали Натаниеля на кровати. Пока его колотило, леопарды смотрели на меня. Зейн и Шерри смотрели на меня. Я была их Нимир-ра, их королевой. Я должна была защитить их, а не втягивать в такое дерьмо.
Отвернувшись от их укоряющих и ждущих глаз, я потащила Ашера к двери.
– Что значит – он умрет?
– Ты видела вампиров, которые гниют и изменяют свою форму?
– Ага. И что?
– Один из таких укусил Натаниеля.
– Меня тоже кусал один такой. И Джейсона. С нами ничего подобного не было.
Я оглянулась и увидела, как Джейсон держит Натаниеля за руку, а Шерри принялась промывать раны на груди. Хотя не думаю, что перевязка могла тут помочь.
К нам подошли Джамиль и Дамиан. Мы стояли кругом и говорили, пока Натаниель кричал.
– Это один из самых редких талантов, – сказал Ашер. – Я думал, что им обладает только Морт д’Амур, Возлюбленный Смерти, член совета. Колин старательно выбрал свое послание. Порезы нанесены с расстояния, одной только силой.
– Жан-Клод не мог наносить раны на расстоянии, – сказала я.
– Нет, и никто больше не может заразить разложением от укуса. Никто в этой стране.
– Разложением, говоришь? – вмешался Джамиль. – А что это точно значит?
К нам подошла Шерри, держа в руках белые марлевые салфетки. На бледной
коже ярко выделялись веснушки. Салфетки были в желто-зеленом гное.– Вот это выходит из ран на груди, – сказала она спокойно. – Что это, черт возьми, такое?
Мы дружно посмотрели на Ашера, даже Дамиан. Но вслух это сказала я.
– Он гниет. Разлагается, хотя сам еще жив.
Ашер кивнул.
– Разложение у него в крови. Оно будет распространяться, и он будет гнить.
Я посмотрела на кровать. С Натаниелем тихо и мягко говорил Джейсон, гладя его по голове, словно успокаивал больного ребенка. Зейн смотрел на меня.
– Должно же быть что-то, что мы можем сделать, – сказала я.
Лицо Ашера было таким же непроницаемым, как всегда. Одно из воспоминаний Жан-Клода об Ашере пронзило меня так остро, что у меня закололо кончики пальцев. Это было не воспоминание о каком-то событии. Я просто узнала осанку Ашера. Я знала язык его тела до мелочей, которые можно изучить только за годы общения. За большее число лет, чем было мне самой.
– Ты что-то скрываешь, Ашер? – спросила я.
На меня смотрели светлые-светлые пустые невозмутимые глаза в обрамлении потрясающих золотых ресниц, похожих на блестящее кружево. Он улыбался. В улыбке было все, что должно было быть: радость, чувственность, приглашение. И эта улыбка пронзила мне сердце, как клинок. Это лицо я помнила целым и совершенным. Я помнила, как от этой улыбки у меня перехватывало дыхание.
Я тряхнула головой, и движение помогло: воспоминания вытряслись. Они померкли, но это не изменило того, что я видела, что я знала.
– Ты ведь знаешь, как его спасти, правда?
– Как сильно ты хочешь его спасти, Анита?
Теперь его голос был равнодушным, почти злым.
– Я привезла его сюда, Ашер, и он попал в беду. Я же должна его и защитить.
– А я думал, это он должен был исполнять роль твоего телохранителя, – заметил Ашер.
– Да он ходячая пища, Ашер. Сам знаешь. Натаниель даже за себя заступиться не может.
Ашер тяжко и долго вздохнул.
– Натаниель – pomme de sang.
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Это означает “яблоко крови”. В Совете так называют добровольных доноров.
Закончил Дамиан:
– А вампир, который пьет из pomme de sang,обязан защищать его, как пастух ограждает овец от волка.
Пока говорил, Дамиан смотрел на Ашера. И взгляд у него был не добрый. Они точно были насчет чего-то не в ладах, но сейчас не время это выяснять.
Я дотронулась до руки Ашера. Она была мертвой, словно деревянной. Он отстранился от меня, от комнаты, от того, что здесь происходило. И собирался позволить Натаниелю умереть, даже не попытавшись ему помочь. Неприемлемо.
Я заставила себя взяться за его деревянную руку. Ненавижу, когда Жан-Клод такой. Это напоминало о том, кем он был, и кем – не был.
– Не дай ему умереть, только не так. Пожалуйста, mon chardonneret.
Услышав прозвище, которым пользовался Жан-Клод много лет назад, Ашер подскочил так, будто я ему врезала. Дословно эти слова переводились как “мой щегол”, что на любом другом языке это звучит довольно глупо. Но вид у Ашера был далеко не глупый. Он был в шоке.