Голубое марево
Шрифт:
В то же время его прошлая работа не прошла бесследно для нынешней: естественно, познания в истории литературы у молодого литературоведа были обширнее, чем у большинства его сверстников, начинавших вместе с ним путь в прозе, и это сыграло свою роль. Никогда писатель, каким бы он жизненным опытом ни обладал, не начинает на пустом месте. У него всегда есть литературные учителя. Иначе быть не может. В каждом хоть сколько-нибудь значительном и талантливом произведении пробегают токи от ближних или дальних литературных источников. Это не имеет ничего общего с литературщиной. Просто невозможно воплощать в литературную форму новый материал жизни, игнорируя опыт того, кто шел перед тобой.
У М. Магауина таких источников было больше, чем у большинства его ровесников. Он широко использует опыт классической западноевропейской новеллы XIX века. Его рассказ «Счастье Тулымхана» — явная ироническая реминисценция Мопассана. В «Архивной истории» чувствуются и Бальзак и Уэллс. Его повести о животных — собаке,
Детство писателя прошло в ауле, он хорошо знает аульную жизнь и охотно обращается к ее изображению. Однако в отличие от большинства своих литературных сверстников М. Магауин не меньше внимания уделяет и городу. Причем это в основном город старых окраин и новых микрорайонов, город студенческих общежитий и частных квартир.
Важно, что «аульная» и «городская» тема существуют в творчестве Магауина не параллельно. Он показывает аул и город в их взаимодействии, взаимовлиянии. Это отнюдь не противопоставление суетности города мудрости аула. Правда, рассказ «Ливень» на первый взгляд можно толковать именно так: горожанин-неудачник, ничего в общем-то не добившийся в столице и вместе с тем отвыкший от аульной жизни, — и его ровесники, здоровые, прямодушные аульные парни. Его, дрожащего от холода, гроза загнала в какую-то грязную расселину, а они под хлещущими струями, при блеске молний гоняют лихой кокпар. Но ведь как раз в этой повести незадачливый герой в своей застольной речи невольно пародирует такое противопоставление, доводя его уже до откровенной пошлости: «Вот вы говорите — Алма-Ата, столица. О воде и дровах думать не надо. Магазины под рукой. В магазинах — все, что душа пожелает. Живи себе и вкушай все радости этой жизни. Вроде бы все так. Но наш брат казах, для которого вольная степь — родной дом, ему душно в городе, тесно, дома лезут друг на друга, на каждом шагу смотри, оглядывайся — здесь не пройдешь, там не проедешь, народу — толпы». Нет, и повесть «Ливень» явно «не про то».
Собственно, взаимоотношения аула и города интересуют писателя не сами по себе, а как частный, хотя и яркий, пример проблемы, которая целиком захватывает его внимание, — проблемы нравственных обязанностей человека. Его герои — и студенты, и давно перешагнувшие студенческий возраст — как бы держат непрерывный, бесконечный экзамен на право называться настоящими людьми, держат его перед временем, перед обществом, перед собой.
В чем драма Уакаса, главного героя «Ливня»? Да в том, что «он вообще обладал способностью быстро осваиваться с обстоятельствами, даже весьма неожиданными». Всю жизнь Уакас приспосабливался к обстоятельствам, не пытался бороться с ними, плыл по течению, но он по крайней мере не делал подлостей. А герой «Смуглянки» — молодой ученый Бексеит, примеряясь к обстоятельствам, походя растоптал самое дорогое, что дала ему судьба, — любовь, семью, ради ученой карьеры предал свой дар, поступился честью в науке — и вот сидит, постаревший, в своем шикарном профессорском кабинете, перебирает черновики написанных трудов, ругается с женой — вздорной, похотливой и хитрой Гульжихан, читает письмо из родного аула, куда когда-то бежала смертельно оскорбленная им первая жена Айгуль: «Вы спрашивали про своего сына Секена, то есть про нашего родного племянника Сейтжана Ниязова. Сейтжан жив-здоров, дела у него идут хорошо, живет и радуется жизни, как все его сверстники. Это джигит огромного роста и богатырской силы. На каждое плечо по человеку посадить может. Одна беда — из-за болезни ушей он дальше второго класса не пошел. А так Сейтжан ничем не хуже других, все понимает, если на руках показать».
Аспиранту, тогда еще спешившему с защитой диссертации, «некогда» было заняться болезнью ребенка.
И самое главное, понимает Бексеит: никуда от Гульжихан ему не уйти, они теперь — два сапога пара.
Здесь следует сказать вот что: М. Магауин, конечно, хорошо понимает, что в каждом человеке — пусть в разных пропорциях — перемешано хорошее и дурное. Однако есть моральные границы, перейдя которые человек теряет право на сочувствие. У М. Магауина эти границы проведены очень жестко. Он беспощаден не только к таким, как Бексеит и Гульжихан. Он отказывает в малейшем сочувствии и хорошенькой студентке Кульмире, с холодной расчетливостью выбирающей будущего спутника жизни («Непредвиденная встреча»), и бестолковым представителям совхозного «среднего звена» Токмату и Тлеукену, пьяницам и пустомелям («Ночные гости»). И здесь с автором нельзя не согласиться. Но когда он так же холодно-враждебно изображает вернувшегося в аул инвалида-фронтовика Дауренбека (повесть «Дети одного отца»), то начинаешь думать, что в данном случае писатель, как строгий и в общем-то справедливый судья, все же не лишен порой пристрастности и не всегда принимает во внимание смягчающие обстоятельства.
Естественно,
писатель не предлагает никаких всеобъемлющих моральных рецептов. Все зависит от этих самых обстоятельств, которым не следует подчиняться, но которые необходимо учитывать. Иногда, чтобы быть порядочным человеком, требуется предельная деликатность и скромность («Наш родственник, дядя моих детей», «Матери»), иногда эти же качества, как это ни странно, могут привести к беде («Строптивая»). Гордая красавица Батиш, отвергавшая всех аульных джигитов, полюбила фельдшера Бейсена, парня и умного, и серьезного, и не хлюпика какого-нибудь — боксер, набил морду недавно вернувшемуся из мест заключения Жартыбаю, который приставал к девушке. И все же мужем Батиш стал, к удивлению всех и к ее несчастью, этот самый хам Жартыбай. Для писателя, конечно же, неприемлема такая позиция: «В жизни ты все время схватываешься с кем-то, с кем-то грызешься, борешься, пинаешь и толкаешься локтями — до того ли тут, чтобы смотреть на чье-то настроение, блюсти чьи-то интересы… Скольких ты бьешь по лицу, скольким переходишь дорогу! Простейший пример: ты, протолкавшись, залез в автобус, а кто-то из-за тебя остался снаружи. Одно досадно: без этого жить ведь и невозможно».Нет, говорит писатель, так жить невозможно.
М. Магауин постоянно подчеркивает социальный, общественный смысл моральных норм. Вот «Архивная история», рассказ «про маленького, тщедушного старика Самета, безвылазно просидевшего сорок два года в архиве, сделавшего великие научные открытия, но не нашедшего времени написать о них ни единой строчки и пустившего перед смертью все свои бесценные материалы по ветру… и про наследника его, самой логикой вещей призванного, казалось бы, не просто продолжить, но и направить его дело в новое русло… Сембека, растратившего попусту данный ему природой талант». Увы, и Сембек идет по пути Самета, превращается в своего рода Скупого рыцаря, бесцельно хранящего в тайне сделанные им открытия. Сембек — великий труженик, большой талант, он совершенно бескорыстен, он сознательно отказывается от всех житейских благ, и тем не менее его поведение аморально, и прав рассказчик, бросающий в лицо своему старому приятелю гневные слова: «Для чего все это, чем ты занимаешься? Во имя какой цели?.. Ведь это — сокровища твоего народа… Значит, ты преступник, намеренно заперший ворота к этим сокровищам».
Обратила на себя внимание читателей и критики повесть М. Магауина «Дети одного отца». Это история усыновления в годы войны людьми далекого аула шести маленьких детдомовцев — ребят разных национальностей. Рассказана она писателем без сентиментальности, правдиво, жестко.
Перед распределением детей баскарма аульного колхоза говорит: «Мы сыновей лишились, а те, что стоят перед вами, — родителей. Две половинки — одно целое…»
Конечно, побуждения аульчан, берущих приемышей, — а берут их в основном те семьи, где сыновья погибли на войне, — чисты и благородны. Но, показывает писатель, этого еще мало. Нужно найти путь к детской душе. Не всем это удается. Якова-Жакыпа усыновила одинокая Сакыпжамал. Ей искренне хочется полюбить мальчика. Но «то ли потому, что Сакыпжамал никогда не имела собственных детей, то ли потому, что Яков был уже не малый ребенок, а сама она была еще так молода, то ли потому, наконец, что не нашли друг для друга внятного языка их души, угнетенные — каждая своей — печалью, но, как там ни объясняй, не сроднились они, не стали сыном и матерью».
Глубоко драматична судьба маленьких братьев — Нартая и Ертая. Они были отданы в разные семьи. Приемные родители Ертая старались, чтобы шестилетний мальчик начисто забыл прошлое, не давали братьям встречаться, гнали Нартая от своего дома. И дети решили идти разыскивать своего настоящего отца и погибли в зимней буранной степи.
Зато в других семьях дети встречали не только любовь, но и понимание и выросли настоящими людьми. Убедительно показывает М. Магауин культуру чувств «простых людей», их доброту, человечность, способность преодолевать вековые предрассудки.
Надо сказать хотя бы несколько слов об анималистических вещах М. Магауина («Гибель борзого», «Судьба скакуна» и др.). Эти вещи — в русле традиции, начатой в казахской литературе «Серым Лютым» М. О. Ауэзова. Звери в них — это настоящие звери, а не аллегории, поведение животных, «психология» собаки или лошади показаны в них выразительно и убедительно. И в то же время это, конечно, и о людях. Не только потому, что вокруг четвероногих персонажей действуют лаконично, но ярко выписанные персонажи людей аула и города, но и потому, что судьба зверей заставляет нас задуматься о человеческой морали.
Наиболее крупным как по объему, так и по значению произведением М. Магауина до недавних пор являлся роман «Голубое марево» — один из немногочисленных еще в казахской литературе городских романов.
Город, описанный в романе, узнать нетрудно. Это Алма-Ата, но Алма-Ата для читателя, привыкшего к описаниям зеленого знойного города, необычная — зимняя. Автор умеет передать своеобразную красоту оцепеневших деревьев, заснеженных аллей и скверов, снегопада в городе в коротких и выразительных пейзажах: «Тропка впереди совсем исчезла. Снег на тротуаре лежал сплошным настилом, а вверху с обеих сторон сплетались дубовые ветви. Они двигались внутри светлого туннеля».