Голубое марево
Шрифт:
— Где вы потерялись? — спросил Едиге.
— Тс-с! — зашипели сзади.
— Это вы потерялись, — прошептала девушка.
Едиге вспомнил слова Кульдари, сказанные несколько дней назад. Так это про нее он говорил…
Девушка смотрела в книгу не отрываясь. Она, казалось, полностью ушла в чтение.
В зале словно прибавили света. Едиге посмотрел в окно и увидел, что за стеклами падает снег. Летели хлопья — пушистые, белые. Мельтешили, резвились в ярких лучах уличных фонарей. От окна, из щелки между рамами тянуло холодком. Едиге чувствовал, как он пробивается свежей струйкой сквозь спертый воздух
Он огляделся по сторонам. Все застыли, замерли, каждый уткнулся в свою книгу. И тишина такая, что пролети муха — ее слышно было бы на весь зал. Соседка Едиге листала страницы с нетерпением ребенка, который ищет и не находит нужной картинки.
— Хорошо позанимались в тот день?.. — обратился он к ней шепотом.
Оторвавшись от какого-то рисунка — все то же: травинки, стебельки… — девушка медленно повернула к нему лицо, распахнула ресницы… Слышит она его или нет?.. Смотрит и молчит. Одновременно — такая далекая и такая близкая… Вот они встретились глазами. На щеках у соседки — как легко и мило она краснеет! — снова вспыхнул горячий румянец и разливается все шире, шире…
О, господи, — подумал Едиге. — Да я, наверное, спятил…
9
В небе слабо мерцают редкие звездочки. Оно словно раздвинулось, стало выше. И улица вместе с ним, и весь мир — всюду как будто сделалось просторней, светлее. Лишь стволы дубов по-прежнему чернеют угрюмо, слегка заиндевелые от мягкого морозца, которым сменился только что кончившийся снегопад. Но даже могучие столетние дубы, прочно уйдя в зимний сон, в эту ночь обновились, помолодели. Так, по крайней мере, казалось Едиге. Он полной грудью вдыхал прохладный, пахнущий снегом воздух и с удивлением озирался по сторонам — будто все видел впервые. Целый мир обновился и помолодел — за несколько часов!..
Наверное, и девушка рядом с ним испытывала то же радостное чувство.
— Какая ты маленькая! — заметил он, улыбаясь.
Она рассмеялась.
— Мне и папа всегда так говорил. Только когда после школы аттестат получила, сказал: «Ну, вот, теперь ты стала большой!»
— Все равно, ты и сейчас маленькая.
— Какая же маленькая — всего чуточку ниже вас.
— Разве? Давай померяемся… В самом деле.
— Я же говорю.
— Но ты смотри, не расти больше. Девушке ни к чему быть чересчур высокой.
Некоторое время они шли молча.
— Я до восьмого класса очень плохо росла, — заговорила она. — Прямо крошкой была. Потом в секции стала заниматься баскетболом, это помогло. Просто на глазах вытянулась. А после баскетбол забросила.
— Насовсем?
— Что — насовсем?
— Баскетбол забросила?
Ему хотелось, чтобы она повторила это словечко — такое детское — «насовсем». Ей очень шли такие слова. И еще, например, «честное-пречестное» или «честное пионерское»…
— Честное пионерское, — сказал он.
— Что — «честное пионерское»?.. — насторожилась она.
— Нет, просто так. — Едиге рассмеялся: до того приятно у нее это получилось. — Продолжай. Так чем же ты занялась после баскетбола?
— Лыжами.
— И сейчас катаешься?
— Нет. Мне папа посоветовал
налечь на учебу. Ну, я и записалась в группу по общей физподготовке. Хожу два раза в неделю. Времени-то совсем мало… — Она вздохнула. — Только вот сейчас так захотелось на лыжах покататься! Девочки из соседней комнаты в прошлое воскресенье в горы ездили, рассказывают, до чего же там хорошо… А вы любите лыжи?— Когда-то хаживал. В первом классе, по-моему, — усмехнулся Едиге.
— А каким спортом теперь занимаетесь?
Как она серьезно спросила… Так уж ей важно знать, каким спортом занимается Едиге…
— Угадай.
— Вы боксер, — сказала она.
— А может быть — борец?
— Нет.
— Или штангист?
— Не похоже.
— На борца — не похож. На штангиста — не похож. На кого же я похож?
— Не знаю, — сказала она. — Вы странный. Вы ни на кого не похожи.
— Ого! — подумал Едиге.
— Я занимаюсь фехтованием, — сказал он, возвращая разговору прежнее русло.
— Правда?.. Как мне сразу в голову не пришло! — обрадовалась она. — Конечно, вы фехтовальщик. Я даже видела у вас значок мастера спорта.
— Мастера я получил по стрельбе.
— По стрельбе?.. Почему — по стрельбе?.. — удивилась она.
— Потому что все великие писатели были хорошими охотниками.
— А-а… — Она растерялась. — Это правда, Тургенев, например. Или… — Она искала, кого бы еще вспомнить.
— Хемингуэй, — помог он.
— Да, да, я о нем слышала… Слышала, только не читала. Не могла достать.
— У меня кое-что есть, возьми.
— Спасибо…
— Между прочим, как раз он-то и занимался боксом.
— Хемингуэй?
— Да. И бросил боксировать только после того, как ему чуть не перебили нос. А нос у него был крепкий, у меня, к сожалению, нет такого носа… И характер у меня робкий. Вот и выбрал фехтование, чтобы мне ничего не сломали. Рапира — дело безопасное.
— И сейчас…
— Да нет, месяца два походил на тренировки, не выдержал и бросил.
— Как же вы, — огорчилась она, — надо было выдержать до конца.
— Зачем? Я знал, толку все равно не получится.
— Все-таки…
— Но моя фехтовальная карьера на этом не оборвалась, — утешил ее Едиге. — Было продолжение. Года через два-три приглашают меня в деканат. Оказывается, некого выставить на межфакультетские соревнования. Не выставим — пять штрафных очков. «Да что вы… — говорю. — Да я же…» А мне в ответ одно твердят: «Не выполнишь общественное поручение — слетишь со стипендии». Тут не откажешься… Вот я и провел восемь поединков, — а среди противников были перворазрядники, даже мастера, — во всех проиграл, со счетом пять-ноль, и добыл для своего факультета последнее место.
— И то хорошо. Вы правильно поступили, — она с живостью одобрила его, не рассмеялась, как ожидал Едиге.
К чему я столько болтаю? — подумал он. И спросил, останавливаясь:
— Ты не замерзла?
Она тоже остановилась.
— Нет.
— Дай руку, погрею. — Стянув перчатки, он сунул их в карман пальто.
Она несмело протянула ему левую руку.
— Так не годится, — сказал он и снял с ее руки варежку. Пальцы у нее были теплыми.
— Давай другую руку.
Она покорно протянула правую. Он и с нее стянул варежку.