Голубое поместье

Она возвращается через рынок, и какие-то бархатные ленты в одном из ларьков привлекают ее. Элизабет на миг останавливается, рассматривая цвета. У нее нет собственных денег, но Маргарет не будет возражать, если она возьмет из домашних. Она стоит какое-то время, выбирая между изумрудной зеленью и глубоким вишневым оттенком.

Невзирая на шум и суматоху рынка, толкающуюся толпу и крики ларечников, она осознает, что за ней наблюдают. Неприятное ощущение прикасается к лопаткам, колет их. Не желая того, она медленно поворачивается. В двери лавки мясника стоит маленький ребенок, не моргая, разглядывающий ее. На нем чужая, бедная, залатанная одежда. Лицо неумыто, волосы грязны, в ботинках дыры.

Он глядит на нее — вчерашний младенец, едва научившийся ходить, и она улыбается ему. Поудив в кошельке Маргарет, Элизабет достает пенни.

— Вот возьми, — говорит она, протягивая монетку ребенку.

Он потянулся за ней, но грубая ладонь отбрасывает его руку.

— Мы не нуждаемся в милостыни, мисс. — Лицо матери резкое, тонкие черты искажены раздражением. Бледные соломенные волосы, собранные на затылке в неопрятный пучок.

— Простите, я просто подумала… это чтобы мальчик купил себе конфет. — Элизабет зарделась, ощутив всеобщее внимание к себе.

Женщина смотрит на нее, и ледяные глаза становятся неприятно похожими на глаза ребенка.

— Ты из поместья, так? — говорит она наконец.

— Да. — Элизабет не знает, что сказать.

— Тогда передай кое-что. Скажи Родди Банньеру, что Питеру нужны новые ботинки. Поняла? Я ничего не прошу для себя, но Питер быстро растет и… — Она оглядывает Элизабет от соломенной шляпки до лакированной кожи ботинок. — Ох, да зачем я стараюсь? — Голос ее полон горечи. — Что тебе до нас. Покупай себе ленты, девица, и ступай прихорашиваться.

Она поворачивается, увлекая за собой мальчишку, и растворяется в толпе.»

Он не был уверен: можно ли говорить о шароварах, так ли обстояло дело в 1914 году? А потом партия Джесси Лайтоулер, верно ли она прозвучала? Не поддалась ли она клише: истощенная гордая мать и молчаливый внимательный ребенок?

Ребенок получился верно. По крайней мере в этом Том был уверен. Глаза Питера Лайтоулера не пропускали ничего — ни тогда, ни теперь. Холодный самоконтроль… этот лаконичный портрет сойдет.

«Элизабет задумчива по пути домой, непривычно молчалива за завтраком. Родди читает, приставив книгу к кувшину с водой. Тетя Маргарет занята предстоящим расставанием с кухаркой, возможным сокращением прислуги в связи с недавним объявлением войны.

— Вот что, просто не могу представить, чтобы мы остались без прислуги. Условия вполне выгодны, и никто не может сказать, что у нас беспокойное семейство. — Она сердито смотрит через стол на Родерика. — Полагаю, что ее мог обидеть недостаток элементарной любезности с твоей стороны, Родди. По-моему, ты иногда мог бы расставаться за столом с книгой.

— Неужели ты считаешь подобную пищу заслуживающей моего безраздельного внимания? — Брат с пренебрежением тыкает в рыбу вилкой. — Не понимаю, почему нам не завести полный штат постоянной прислуги. Тогда у нас не будет никаких неприятностей с этими их родственниками из деревни.

— У нас нет места, — отвечает Маргарет. — Дом невелик.

Он пожимает плечами.

— Комнаты над конюшней легко перестроить. Глупо жить так. Мы не бедны!

— Мы тоже не сделаны из денег. Родди, по-моему, тебе пора хорошенько подумать над своим отношением к жизни… — Маргарет знаменита своими «залпами всем бортом».

Он хохочет.

— Прекрасный удар, тетя. Быстрая перемена темы, резкое уклонение от обсуждаемого вопроса.

— Я хочу переговорить с тобой об этом после ленча, Родерик. Пожалуйста, приди в библиотеку, когда будешь готов.

— Мы идем купаться. — Он смотрит на Элизабет.

— Во всяком случае, не сразу после ленча. Это весьма нездоровая привычка. К тому же я не уверена, что озеро уже чисто.

— Шэдуэлл вчера закончил с ним. Он дал нам разрешение.

— Хорошо, у тебя будет много времени для купания после нашего короткого разговора. Я ожидаю тебя в два. — Близорукие глаза хмуро смотрят на Родди.

— Очень хорошо. — Он поворачивается к Элизабет. — Тогда в четыре? У озера? — Она кивает. Быть может, там она и спросит его о новых ботинках для Питера. Быть может.

…

Но, добравшись до озера, Элизабет решает молчать. Откуда ей знать, ведь женщина могла и ошибиться? Впрочем, она выглядела решительной и достаточно расстроенной. Элизабет просто не может представить себе, чтобы ее безупречный брат имел какое-либо отношение к подобному существу.

Элизабет ничего не знает о его друзьях, он никогда не приводит их домой. Но в «Ковент-Гардене», когда ее мать пела Сюзанну в «Свадьбе Фигаро» [33] , она видела женщин, показавшихся ей экзотическими птицами. Она не сомневается, что друзья Родди похожи на них: элегантные, утонченные и остроумные. Они отпускают шутки и наделены многими дарами… Она даже не знает, сумеет ли когда-нибудь познакомиться с такими людьми, назвать их своими друзьями.

33

Опера Моцарта.

Она поджидает Родди в тени бука, разглядывая пляшущий на воде солнечный свет. Озеро лежит на границе поместья и со всех сторон огорожено буковой изгородью.

Элизабет пришла немного рано, жара еще не спала. Она задумчиво снимает платье и юбки. На ней купальный костюм, сложное сооружение из оборок и полос материи.

Наконец она слышит, что Родди, приближаясь, посвистывает за деревьями, что он обычно делает лишь после того, как глотнет бренди из графина в буфете. Она отстранение вздыхает. По крайней мере после этого брат всегда пребывает в хорошем настроении. Его белая рубаха чуть расстегнута на груди, волосы в легком беспорядке. Увидев ее, он смеется.

— Позор тебе, Лиззи, ты прямо как на ярмарочной площади. Надо вот так. — Он бросает принесенное полотенце на один из торчащих корней. А потом раздевается догола под ее потрясенным и смущенным взглядом.

Едва поняв, что он собирается делать, она поворачивается к нему спиной. Волосы, текучие мышцы, поблескивающие от пота… она чувствует себя неуютно.

— Родди, не делай этого!

— Не будь ханжой. Какой в этом вред? Это наше озеро, наша собственность. — Он заходит сзади нее, кладет свои руки на ее плечи, мягко тянет за ткань. — Ну, снимай, не будь глупой. Ты молода, ты — дитя двадцатого столетия, ты даже родилась в 1900 году. Лиззи, зачем тебе цепляться за древние провинциальные нравы.

Она молчит. Он отодвигается. Что в этом плохого? И все же…

Она слышит всплеск, когда он чисто входит в воду. Белое тело брата под водой стремится к острову в середине озера. Жилистые руки рассекают затененную деревьями воду.

— Ну, иди, — кричит он. — Тут чудесно и прохладно. — Она нерешительно стоит на краю. А потом медленно входит в воду — чуть-чуть, — пальцы ног окунаются в мягкий ил.

— Только, ради бога, сними этот нелепый костюм, девочка! — В его голосе звучит насмешка.