Голубое стекло

В крайнем доме, в конце слободы, у самой дороги жили два брата-украинца — Василь и Петро. Они почему-то тоже поднимались ни свет, ни заря и околачивались в своём саду. Когда я первый раз пробегал мимо их плетня, Петруха увидел меня и остолбенел от удивления. Он явно никак не мог понять, для чего я бегу. Может быть, убегаю от кого-нибудь? Но никто меня не преследовал. Может быть, дядька дал мне хорошего дёру и я сматываюсь из дому? Непохоже. Лицо у меня слишком спокойное и серьёзное. Петруха проводил меня недоуменным взглядом до поворота на Кенже. Зато когда я бежал назад, он уже истолковал это явление по-своему.

— Василь! — заорал он в глубину сада. — А ну бежи сюда швыдче та побачь скаженного!

Из кустов тотчас вынырнул Васька, и оба они стали корчить мне рожи и «ричать:

— Скаженный! Скаженный! Побачьте, як чешеть!

С тех пор каждое утро они поджидали меня, и видно было, что новому развлечению они радовались. Меня это особенно не трогало. Петро и Василь были ещё совсем маленькими — один ходил в третий класс, другой в четвёртый— и, конечно, ничего не знали и не слышали о великом полярнике Руале Амундсене.

Закончив бег, я перескакивал через плетень в наш сад и обливался с головы до ног холодной водой. Потом чистил зубы, нормально умывался, надевал школьный костюм и выходил к завтраку. К тому времени дядя и тётя уже просыпались.

Скоро мне стало казаться, что гимнастические упражнения и бег недостаточны для всесторонней закалки. Я нашёл подходящий отрезок водопроводной трубы и попросил дядю сделать из неё турник. Он соорудил его в сарае. Теперь после пробежки я несколько раз подтягивался на турнике. Для развития бицепсов.

Сначала я вообще не мог подтянуться ни разу. Я просто болтался на перекладине и судорожно пытался согнуть руки в локтях. Однако дней через десять руки окрепли настолько, что я уже мог подтянуться до подбородка. Ещё через месяц я подтягивался до груди и не один раз, а раза три-четыре. Когда я сгибал руки в локтях, под кожей обозначались маленькие, но очень плотные желваки мышц. Я решил, что для полного развития мне нужно довести количество подтягиваний до двадцати пяти. Теперь не только по утрам, но даже когда прибегал из школы, я сразу же бросался к турнику.

Учитель физкультуры удивлялся моим успехам, а когда узнал, что я тренируюсь дома, похвалил меня перед всем классом. С короткой раскачки я теперь прекрасно выходил „на пояс“ и делал передний переворот. Задний переворот я тоже делал с одного подтягивания.

— Вот что значит воля и желание, — говорил учитель физкультуры. — Молодец! Придётся заняться с тобой индивидуально.

Прошёл октябрь.

Кончились теплые дни. Небо над городом затянули серые тучи. Они всё чаще и чаще брызгали дождём. На дорогах лоснилась жирная грязь. Но я не прекращал тренировок. Я теперь бегал по узким полоскам пожухлой травы, которая сохранялась на обочинах дороги. Я чувствовал, как силой и бодростью наливается моё тело.

В свободное время я читал книги только о полярниках. Я прочитал о Фритьофе Нансене и о его плавании на знаменитом „Фраме“. О путешествии Роберта Скотта к Южному полюсу. Об экспедициях Лазарева и Беллинсгаузена к Южному полярному материку. О неудачной попытке Андрэ долететь до Северного полюса на воздушном шаре. О трагической судьбе экспедиции Нобиле.

И чем больше я читал, тем больше убеждался, что мой бег и мои упражнения на турнике выглядят слишком бледно по сравнению с мужеством и закалкой знаменитых полярников. Одни папанинцы чего стоили! Полгода прожить на плавучей льдине в палатке! Ледовитый океан крутил многодневную пургу. Стояла длинная полярная ночь. Льдина дрейфовала, на неё налезали другие льдины. Повсюду появлялись трещины. Из ночи приходили белые медведи и рвались в палатку. Папанинцы отпугивали их выстрелами и сигнальными морскими огнями — фальшфейерами. А ещё надо было работать — несколько раз в сутки замерять температуру воды подо льдом, записывать силу и направление ветра, связываться по радио с Большой землей, долбить лунки, чтобы взять пробы.

Нет, тренировки надо усилить. Надо приблизить условия, в которых я живу, к настоящим полярным.

Конечно, питаться консервами я не мог. Готовить себе пищу на примусе тоже — тётя Лена подняла бы грандиозный скандал. Зато я мог спать, как полярники!

Я уже присмотрел в сарае два старых шерстяных одеяла, которые давно решили сдать в утиль. Аккуратно скатанные в толстый рулон и завёрнутые в старую клеёнку, они лежали на полке. Я пустил в ход все свои дипломатические способности, особенно напирая на то, что скоро зима, что у меня в комнате нет пола и что хорошо бы заиметь толстый тёплый ковёр.

— Ты что, и зимой думаешь жить в своей холодной берлоге? — вскинулась тётя Лена. — И не думай, и не мечтай. Там нет печки. Будешь спать на кухне. Понятно?

— Тёть, но ведь на кухне нет письменного стола. Где я буду готовить уроки?

— В большой комнате.

— Там же круглый стол, а за ним сидеть страшно неудобно. Я не смогу.

— Прекрасно сможешь.

— А что — и учебники тоже каждый раз таскать в большую комнату?

— Принесёшь, не развалишься.

— Так и буду взад-вперёд бегать, да?

— Прекрасно можешь перенести этажерку в большую комнату.

— Тёть, в большой комнате у меня не разовьётся никакой самостоятельности. Ведь дядя же сказал!

— Мало ли что он сказал! Как только выпадет снег, будешь заниматься в большой комнате. И так у тебя слишком много самостоятельности.

Я решил подойти с другой стороны:

— Тёть Лен, те одеяла в сарае… Из них можно сделать замечательный коврик…

— Господи, как только у меня будет свободная минута, я сразу же сдам их в утиль!

— Зачем в утиль? Если из старой вещи можно сделать хорошую новую, зачем в утиль?

— И так в доме чересчур много хлама.

— Одеяла — не хлам! Они — настоящие шерстяные. Вот только вытерлись немного, но их ещё можно использовать.

— Да отвяжись ты от меня наконец!

— Давай я попробую сделать из них коврик. Если получится, его можно будет стелить в коридоре, а если ничего не выйдет, я сдам одеяла в утиль сам.

— Да делай из них что хочешь, только сейчас мне не мешай. И так голова кругом идёт.

Тётя схватила тряпку и сдвинула на край плиты кастрюлю с кипящим супом.

— Так я их возьму?

— О господи, да не долби ты мне под руку! Забирай эти несчастные тряпки и убирайся отсюда!

Я работал над спальным мешком десять дней.

По описаниям в книжках я знал, что он похож на самый обыкновенный мешок длиной немного больше человеческого роста. С той стороны, с которой в мешок вползают и где находится голова, когда спишь, сделан специальный клапан — крышка, которую можно закрывать изнутри тесёмками, оставив только отверстие для дыхания. Внутри мешка иногда делают карманы — для ружья, патронов и небольшого запаса продуктов. Это если в мешке придётся отлёживаться несколько дней во время пурги.