Голубой дым

— Что все это значит? — говорил он. — Почему вы смеетесь над человеком? Кто вам дал право? Вы здесь новенькая? Имейте уважение к себе. Учитесь быть человеком! Сколько вам лет? Кто вас взял сюда на работу? Кто имел право взять вас, не доросшую еще до культуры, невоспитанную девчонку?!

Новенькая терялась, не в силах ничего понять, и пускала слезу. А новенькие в библиотеку приходили и в самом деле часто, почти каждый год: приходили десятиклассницы зарабатывать стаж, провалившись на экзаменах в вуз. И уходили счастливые, если удавалось поступить в институт. Дина Демьяновна недолюбливала этих временных, но в маленькой библиотеке иначе ничего не получалось, никто не шел работать постоянно на тот низкий оклад, который не смущал лишь только десятиклассницу. Постоянно здесь работали заведующая библиотекой, старший библиотекарь и Дина Демьяновна, заведующая абонементом, получая в месяц около ста рублей за свои немудреные, в общем-то, дела, пользуясь при этом относительной свободой во времени: могла прийти на работу попозже или, если надо, пораньше уйти.

Но вот, к сожалению, не смогла этого сделать именно в тот день, когда напоролась на Сыпкина.

У него была большая и, по всей вероятности, при неудачных родах помятая голова. Очень может быть, что его тащили на свет щипцами. Из глубоких вмятин этой неказистой и словно бы не законченной ваятелем, глинистой, сырой головы смотрели напряженные и невзрачные в своей неопределенности глаза — глаза психа или гения: трудно было понять.

Он порой спрашивал, находясь в хорошем расположении духа:

— Ну как она... жизнь-то? — обнажая при этом мощные и широкие желтые зубы в улыбке.

— Ничего, — отвечали ему девочки в страхе.

— А я вот никак не соберусь... Все некогда! Никак не засяду за свои бумаги. Но придет мое время! Подумать только, какое безобразие пишут фантасты! Детский лепет. Бредбери, Лем, Стругацкие — знаменитости. А ведь чепуха страшная, если разобраться... Кого ни возьми... Никакой пользы людям, а ведь фантастика, милые девушки, должна приносить человечеству пользу. Иначе зачем? Зачем задурять голову? Не знаю... Жаль, времени нет у меня. Некогда. А ведь столько тем под руками! Взять хотя бы жука майского. Ученые ничего не могут понять, откуда такая энергия в крыльях. Вы не представляете себе, сколько взмахов в секунду делает жук! Пропеллер... А за счет чего? Откуда такая энергия? А в наш век, когда энергия истощается безбожно, разве это не тема для фантаста? Дух захватывает... Но мои знания малы, чтобы вывести формулу этой энергии... Один знак... другой... — начинал он вдруг что-то невнятное бормотать, словно бы отключался, — похож, конечно, на лебединую шею, но это не латынь... нет... не буква «S», а скорее символ медицины — змея, выползающая из чаши... Какая-то подставочка под шейкой... Я хорошо помню... И это меня очень беспокоит... Да, да, да, да... Очень! А ведь в книгах-то! — восклицал он, опять обретая напряжение в глазах и в голосе. — Совершенно нечего читать! Никакого полета фантазии, мысли... Вы хоть согласны со мной, девушка?

И он так тоскливо взглядывал в глаза своей жертвы, что никому и в голову не приходило спорить с этим возбужденным и совершенно непонятным человеком. С ним деликатно соглашались, чтобы хоть как-то успокоить и отвлечь, уйти от этого страшного субъекта, которого все боялись и о котором ходили слухи, что он состоит на учете в психиатрическом диспансере.

— Ну как она, — спрашивал он хищно и, выдерживая паузу, с ухмылкой оканчивал привычный свой вопрос, — жизнь-то?

Собственно, с этого Сыпкина и начала Дина Демьяновна свои записки или, точнее сказать, наброски, штрихи, попытки нарисовать типичных читателей крохотной библиотеки.

Впрочем, наблюдая и записывая, она никаких особых задач перед собой не ставила и быстро охладела к этому занятию. Очень редко доставала она теперь свою тетрадку, добавляя к написанному какой-нибудь незначительный и случайный разговор, чье-либо мнение, с которым она не могла согласиться и которое мешало ей жить. И так уж случилось, что тетрадка эта стала служить ей своего рода мусорным ящичком, куда она бросала все то ненужное и раздражающее ее, без чего она опять обретала способность быть свободной.

Она не любила эту тетрадку — скопище печальных и насмешливых своих наблюдений над людьми, но все-таки возвращалась к ней от случая к случаю, когда испытывала потребность освободиться от тоскливых своих раздумий.

Эти записки ничего общего не имели с дневниковыми записями, которые до сих пор ведут некоторые люди, храня их в тайне от друзей и родных. Ничего личного не привносила Дина Демьяновна в эти свои литературные упражнения, никакой оценки не давала тем крохотным эпизодам, которые она наблюдала в библиотеке. Ей даже было приятно показать однажды тетрадку Пете Взорову и услышать его смех и одобрение. «Здорово! — сказал он. — Но почему так мало?» На что она ему ответила: «А разве этого не достаточно?» — «А про английский роман, — сказал Петя Взоров, — вообще гениально! Молодец...» — И, смеясь, вслух прочитал монолог женщины, доставив удовольствие Дине Демьяновне, которая тоже очень смеялась, словно бы слышала все это впервые. «Действительно смешно!» — говорила она удивленно. Петя Взоров соглашался с ней, говорил тоже с удивлением: «А ты, оказывается, вообще-то юмористка! Кто бы мог подумать!» — «Ну какой уж тут юмор! Просто у нас с тобой хорошее настроение. Смешинка в рот попала».

Но, отвечая так на его похвалу, она млела вся от восторга и очень любила своего Петьку и очень нежна была к нему.

«Вы знаете, есть такой роман английского автора, не помню, там про девушку... Ее мать вышла замуж за другого, она уезжает в Москву и там ведет роскошный образ жизни, а потом ее муж женится на другой. Ой, прекрасный рома-ан! Я его когда-то читала, хотелось бы вновь почитать. Дайте что-нибудь в этом роде... Да, я тут фильм смотрела... это про Леонардо да Винчи... У вас нет такой книги? Да, я еще фильм смотрела «Вешние воды». Дайте мне эту книжку. Ой, не тот! Просто прекрасный роман! Вот жаль, не помню, как называется. Помню, какой-то английский автор. Вы не знаете?»

«Не люблю войну, сам воевал...» (мужчины).

«Не люблю войну, надоела она...» (женщины).

«Тут война... Дайте лучше что-нибудь про любовь...» (молодежь).

«Рассказы не читаю. Люблю, чтоб начало и конец. А то только начнешь читать, а он на самом интересном месте кончается, и думай сам...»

«Дайте что-нибудь интересненькое: фантастику, детективчик какой-нибудь, а то реальная жизнь и так надоела, не хватало еще о ней читать...»

«Имена какие-то непонятные. Мне переводное не давайте, не надо... Я не понимаю ничего...»

«Современных нет хороших книг. Это ведь как наши писатели сейчас пишут: расскажут со всеми подробностями дорогу там, птичек, цветочки, небо тебе опишут, воздух опишут, а конец скомкают, и сам догадывайся — чем дело кончилось...»

«Дайте какую-нибудь рваненькую, потрепанную книжку, их интересно читать».

«Чего ж у вас последнее время ничего не рвут? Хороших книг совсем, что ли, нет?»

«Дайте мне что-нибудь старенькое, потрепанное, хорошее... А то тут только новые книжки лежат. Кто их знает, что за книжки».

«Дайте что-нибудь порванее. Я как увижу драную, сразу беру».

«— Покажите что-нибудь.

— А вы здесь смотрели?

— Здесь у вас никогда ничего хорошего не лежит. Достаньте мне что-нибудь снизу.

— Я эти книги только что оттуда достала.

— Да нет, у вас тут не бывает хорошего. У вас все хорошее внизу».

«— У вас какие-нибудь новые журналы есть?

— Вон там, наверху все лежат.

— Нет, у вас там старые.

— Ну как же! На верхней полке лежат журналы этого года.

— Да? Там, наверное, ничего интересного нет...»

«Должники приносят конфеты».

«— Лезут тут всякие без очереди, появляются неизвестно откуда.

— Она давно пришла, просто искала книги.

— Так у вас и внутрь, значит, некоторых пускают?!

— Она искала спецлитературу.

— А, ну раз спец, то ладно... Вот! Работает в МИНТИ, а ходит сюда. Что у вас там, своей библиотеки нет? Чего вы сюда ходите! Мешаете только...»

«Я современную литературу не люблю. Я и так все знаю. Я сама всю нашу жизнь вижу, уж опостылело все. А вот о том, что было двести лет назад, я не знаю, поэтому интересно почитать».