Голубой молоточек. Охота за сокровищами

— Значит, между ними были какие-то конфликты?

— Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее, здоровым соперничеством. Конкуренцией. Оба хотели стать художниками. Оба хотели жениться на одной и той же девушке. Можно сказать, что Ричард победил в обоих раундах. И к тому же унаследовал семейное состояние.

— Но его счастье длилось всего семь лет.

— Да, я слышал.

— Вы не догадываетесь, что бы такое могло с ним приключиться?

— Нет. Не догадываюсь. Это не моя территория. А кроме того, у меня кое с кем назначена встреча, и я должен заканчивать разговор, не то опоздаю. До свидания. — И он положил трубку.

Я вышел в коридор и постучался к Паоле. За дверью послышались тихие шаги.

— Кто там? — спросила она.

Я назвал себя, и она открыла дверь. Похоже было, что ее, как и меня, мучили дурные сновидения и она еще не полностью от них очнулась.

— В чем дело?

— Мне нужно задать еще несколько вопросов.

— Я уже все рассказала.

— Я в этом не уверен.

Она попыталась закрыть дверь, но я успел придержать ее. Мы оба чувствовали тяжесть друг друга и силу противостоящей воли.

— Вы не хотите узнать, кто убил вашего отца, Паола? Она внимательно взглянула на мое лицо, но в ее темных глазах я не заметил особой надежды.

— Вы точно это знаете?

— Узнаю. Но мне нужна помощь. Я могу войти?

— Я сама выйду.

Мы уселись в плетеные кресла, стоявшие в конце коридора, у окна. При этом Паола отодвинула свое кресло, чтобы ее не видно было с улицы.

— Чего вы боитесь, Паола?

— Глупый вопрос. Позавчера вечером убили моего отца. А я продолжаю торчать в этом паршивом городишке.

— Кого вы боитесь?

— Ричарда Чентри. Это наверняка он. Его здесь считают кем-то вроде героя, потому что никто не знает, каким он был сукиным сыном.

— Вы его знали?

— В общем-то, нет. Я родилась слишком поздно. Но отец и мать знали его очень хорошо. В Коппер-Сити о нем ходили довольно странные слухи. О нем и о его незаконнорожденном брате, Уильяме Миде.

— Что за слухи?

Между ее черными бровями залегли две глубокие складки.

— Я слышала, что Ричард Чентри украл картины брата. Оба были способными художниками, но у Уильяма был настоящий талант. Ричард копировал его стиль, а когда Уильяма забрали в армию, присвоил его рисунки и картины и выдал за свои. А кроме того, увел у него девушку.

— Теперешнюю миссис Чентри?

— Выходит, так.

Постепенно она все больше наклонялась в сторону окна, как светолюбивое растение, но глаза ее оставались мрачными и встревоженными. Внезапно она отдернула голову, как будто заметила на улице целившихся в нее снайперов.

Потом она пошла за мной в комнату и во время моего телефонного разговора с Маккендриком стояла в дверях. Я поделился с ним сведениями, добытыми сегодня утром.

— Фамилия Джонсон достаточно распространенная, — прервал меня Маккендрик. — Но я бы не особенно удивился, узнав, что это наш Джерард Джонсон с Олив-стрит.

— Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и находился некоторое время в госпитале, легко объяснить все его выходки.

— По крайней мере, некоторые из них. Мы можем допросить его по этому поводу. Но сначала я бы хотел передать дополнительные данные в госпиталя для инвалидов войны.

— Дополнительные данные?

— Вот именно. Ваш приятель Пурвис обследовал кости, которые вы доставили нам вчера вечером, и обнаружил на них следы, напоминающие повреждения, оставленные шрапнелью. Оказалось, что покойный проходил специальный курс лечения. Так вот, Пурвис теперь связывается с госпиталями для инвалидов.

— А что вы предпринимаете по делу Бетти Сиддон?

— Она до сих пор не появилась?

Голос Маккендрика приобрел скучающий оттенок. Я с грохотом бросил трубку и некоторое время сидел неподвижно, жалея, что не сумел справиться со злостью, и думая, что предпринять дальше.

XXXVІІІ

Я снова поехал в центр и навестил редакцию газеты. От Бетти по-прежнему не поступало никаких известий. У ее подруги Фэй Брайтон были красные глаза. Она сообщила мне о подозрительном телефонном звонке — ее собеседница отказалась назвать свое имя и номер телефона.

— Она вам угрожала?

— В общем-то, нет. Скорее, показалась встревоженной. Ей хотелось знать, не случилось ли чего-нибудь с Бетти. Когда я спросила, почему это ее интересует, она повесила трубку.

— В котором часу она позвонила?

— Сегодня утром, около десяти. Мне нужно было дать ей разговориться. Если бы я подошла к ней более тактично, возможно, она сказала бы больше.

— Вам показалось, что она что-то знает?

— Да, мне так показалось, — ответила она, немного подумав. — По-моему, она была напугана или чувствовала себя виноватой. Она говорила вежливо, но каким-то странным голосом. — Миссис Брайтон немного подумала, как бы подбирая нужные слова. — Это могла быть негритянка, образованная негритянка.

Я тотчас вспомнил чернокожую медсестру из дома призрения «Ля Палома». Миссис Холмэн. Я попросил у миссис Брайтон телефонную книгу и попытался разыскать в ней эту фамилию, однако безуспешно. Там ее не оказалось.

Мне нужен был какой-то человек, связанный с местной негритянской общиной. Единственным, кто пришел мне на ум, был владелец магазина, торговавшего спиртным, у которого я приобрел две бутылки виски для Джерри Джонсона. Я отправился туда и застал его за прилавком.

— Еще немного виски из Теннесси? — спросил он.

— Это всегда не помешает.

— Две четвертинки? — улыбнулся он, снисходя к моей экстравагантности.

— На этот раз попробую взять сразу полкварты.

Когда он укладывал бутылку в пакет, я спросил у него, не знает ли он медсестру по фамилии Холмэн. Он с интересом взглянул на меня, но тут же отвел глаза.

— Кажется, слышал о такой. Хотя лично не знаком. Я знаю ее мужа.

— Она ухаживала за моей знакомой, — сказал я. — В доме призрения, где она работает. «Ля Палома». Мне хочется сделать ей небольшой подарок.

— Если вы имеете в виду это, он указал на бутылку, — я могу его вручить.

— Я бы предпочел сделать это лично.

— Как хотите. Миссис Холмэн живет почти на углу Ноупал и Мартинес. Третий дом от угла, перед ним еще растет такое большое дерево. Вам нужно поехать отсюда в южном направлении, повернуть на пятую улицу и проехать один квартал в сторону океана.

Я поблагодарил его, заплатил за виски и поехал в южном направлении. Указанное дерево было единственным зеленым оазисом на всем отрезке улицы, застроенном двухэтажными деревянными домишками. В тени его растрепанной кроны стоял кузов старого лимузина марки «шевроле» образца тысяча девятьсот сорок шестого года, служивший местом игр для темнокожих детишек.