Голубой вальс

– Верно. – Ее голос смягчился. – Он говорит, что на Диком Западе можно за много миль видеть поднимающийся дымок, обрисовывающий обличье ветра. Мне очень нравится такой образ. Белый дымок своей кистью набрасывает очертания ветра. Когда отец приедет за мной, я отправлюсь путешествовать вместе с ним. Ведь я тебе говорила об этом.

– Белл! – сказал он строго, делая еще шаг вперед. В ее глазах вспыхнула тревога.

– Спустись с перил, – сказал он, останавливаясь. Она взглянула на него с робкой улыбкой:

– Помнишь, я тебе рассказывала о Люсинде?

– Не хочу слышать никаких рассказов. Спускайся!

– Ты же помнишь? Та самая женщина, что жила на противоположной стороне улицы?

Его душу сковал холодный, парализующий страх.

– Белл, – в отчаянии произнес он, – что ты делаешь?

Она медленно повернулась к улице:

– Хотела бы я знать, что чувствовала Люсинда, примостившись на краю каньона, словно птица, полная жизни и свободная. Стоит ей броситься вниз – и она навсегда порвет с цепями, которые приковывают ее к этой земле.

– Боже милостивый! Пожалуйста, спустись, Белл…

– Как ты думаешь, Стивен, ее снес ветер? – Она обернулась в его сторону. – Или она сама прыгнула?

Вздрогнув, Белл быстро, слишком быстро повернулась. И этот поворот нарушил ее шаткое равновесие.

Глаза у нее широко открылись, и она попыталась уцепиться рукой за что-то невидимое.

Время как будто остановилось. Затаив дыхание, с болью и ужасом Стивен наблюдал за происходящим. Все вокруг него как будто тонуло в мутной воде.

– Нет! – закричал он, приходя в себя.

С быстротой молнии ринулся вперед и схватил Белл за руку. В следующий миг она была в безопасности.

Увидев в ее глазах не раскаяние или страх, а насмешливые искорки, только что испытанное им облегчение сменилось гневом.

– Как ты думаешь, именно так и произошло? – вернулась к прежней теме Белл. – Она не хотела бросаться вниз, просто рядом не оказалось никого, кто мог бы ее удержать?

Стивен был ошеломлен. Только что Белл едва не свела счеты с жизнью, рухнув вниз на мостовую, и вот уже поддразнивает его.

– Черт возьми, – прокричал он, – ведь ты могла разбиться насмерть! Или для тебя это не имеет значения?

Она рассмеялась:

– Такова, видно, моя судьба. Меня всегда кто-то спасает.

– Да ты просто сумасшедшая! – Он с презрением бросил ее руку, и его гнев перешел в безрассудную ярость. – Неудивительно, что ты так и осталась девственницей. Видимо, муж не хотел иметь с тобой ничего общего.

Ее улыбка исчезла. На фарфоровом лице появилось ледяное выражение. Пораженный этим преображением, Стивен мысленно выругал себя за свою глупую несдержанность.

– Ты прав, – сказала она с ядовитым выражением лица, которое странно напоминало недавнюю усмешку. – Мой муж и в самом деле не хотел иметь со мной ничего общего, он даже не видел мою покалеченную ногу. Он терпеть не мог моей прихрамывающей походки. Не мог видеть моего изуродованного тела. Для него я была калекой. Поэтому я не любила, хуже того – ненавидела его! Вот уже много дней ты вытягиваешь из меня это признание. Теперь ты удовлетворен? Тебе непременно надо было знать, что я не любила никого другого? Сейчас ты знаешь, что я не любила своего мужа! – во весь голос прокричала она. – Но тебе не удастся убедить меня, что мой отец не приедет. Потому что он приедет, обязательно приедет!

Стивен стоял, совершенно ошеломленный, не обращая внимания на холод и снег. Его удручала не реакция Белл, а нечто совсем другое. Он вдруг осознал, как ошибочно себя вел. Пытаясь внушить то, что, по его мнению, ей необходимо знать, он подводил ее к самому краю пропасти. Ведь ее выдержка была отнюдь не беспредельна. Он все еще не знает, каким было ее прошлое, каким образом так варварски была сломана ее нога. Только знает, что она жила в мире полуреальности-полуфантазии, полуздравомыслия-полубезумия. Отрицая свое мрачное прошлое, она, видимо, старается о нем забыть. Он же с первой их встречи усердно старается заглянуть в это ее прошлое.

Он предполагал, что где-то в глубине души она знает, что ее отец не существует, а если и существует, то не приедет. Но какая-то незримая преграда мешает ей осознать это. А может быть, есть неизвестные причины, принуждающие ее упорствовать во лжи? Думать об этом неприятно, но подобное объяснение вполне правдоподобно. Он любит ее как никогда никого не любил. Но как ей помочь, не знает. Во всяком случае, она заранее отметает любую его помощь.

Она просила оставить ее в покое, но он эгоистически пренебрег ее настойчивой просьбой. После того что между ними только что произошло, Стивен не знал, сможет ли вообще оставить ее в покое. Но, стоя без пальто перед босой Белл, он решил, что должен это сделать.

Мысль о предстоящей разлуке, как змея, обвилась вокруг его сердца. Но его чувства не имеют никакого значения, попытался он внушить себе. Значение имеют лишь чувства Белл.

– Прости меня. За все. После завтрашнего бала в честь твоего дня рождения я оставлю тебя в покое, и ты больше никогда меня не увидишь.

Тяжело дыша, они стояли, глядя друг на друга. Никто не произносил ни слова.

Наконец Стивен повернулся, чтобы идти. Он так и не увидел, каким отчаянием наполнились ее глаза, не увидел, как ее рука протянулась к нему. И так и не произнесенные слова застыли на устах.

Глава 25

Наклонив голову, Стивен яростно шагал по улицам Бостона по направлению к своей конторе. Невзирая на холодную погоду, он не подумал воспользоваться экипажем. Он даже не замечал, как холод щиплет его руки, обдает своим дыханием непокрытую голову. Все его мысли были о Голубом Колокольчике – о Белл. Милой, но безумной Белл.

Боже, кто бы мог подумать, что слухи о ее сумасшествии отнюдь не беспочвенны? Но, уходя все дальше от ее дома, от балюстрады, опасно нависшей над булыжной мостовой, он знал, что Белл и впрямь сумасшедшая. Она живет в каком-то фантастическом мире в ожидании прибытия отца, который так никогда и не появится.

Он отмел предательские мысли о том, что ее слова более правдивы, чем он готов допустить, и что большинство ее проблем упираются в него. Тут он вспомнил об Адаме, который теперь так часто напивается до полусмерти в его бывшем кабинете. Его сердце закололо, но он тут же подавил это неприятное ощущение: ведь отныне Адам для него не существует.

Пока лифт удручающе медленно тащился на последний этаж, его вибрация, казалось, отзывалась во всем теле Стивена. К тому времени, когда лифт наконец достиг последнего этажа, он готов был вопить от нетерпения.