Голубой вереск

Резко нажав на тормоза, он остановил машину. По лестнице вверх и вниз сновали слуги. Через открытую дверь слышались голоса. Да, слишком поздно — Беатрис и Линетт уже прибыли, хотя Иэн никак не мог понять, к чему такая спешка.

Внезапно он понял: нужно выяснить, что произошло. И, желая поскорее убедиться, что никакой катастрофы пока не случилось, Иэн выскочил из машины и побежал в дом.

В большом холле было полно людей. Все они столпились вокруг невысокой женщины в соболиной шубе и с бриллиантовыми серьгами в ушах.

Увидев Иэна, она с радостным возгласом кинулась к нему с распростертыми объятиями. Такое выражение чувств могло показаться театральным жестом, но у Беатрис это было частью ее импульсивного характера.

— Иэн, дорогой мой! — воскликнула она. — Мы не могли быстро добраться сюда и поэтому не застали тебя. Случилось нечто ужасное!

Глава 3

Линетт оплатила чек и попросила, чтобы купленные ею перчатки были доставлены ей в гостиницу. Она написала свое имя, и продавщица окинула ее быстрым взглядом. По выражению лица девушки Линетт поняла: ее узнали.

Разумеется, ей стало от этого очень даже приятно, хотя ситуация была самая заурядная. Именно женщины обычно узнавали ее. В театре ли, в залитом ли яркими огнями холле дорогого отеля или делая покупки в магазине, она всегда слышала шепот: «Это Линетт Трент», или встречала взволнованный взгляд какой-нибудь узнавшей ее женщины.

Это было не просто приятно; это была дань слухам и газетам, которые умели творить звезд высшего света так же легко, как кино и телевидение способствовали популярности актеров.

После ее дебюта в свете голубые глаза и утонченные черты лица Линетт стали неделя за неделей демонстрироваться публике. Редкий выпуск глянцевого журнала обходился без ее фотографии. Если ее фото не украшало собой обложку, значит, его надо было искать где-нибудь в середине номера, где говорилось о том, что Линетт была приглашена на бракосочетание кого-то из знаменитостей, танцевала на благотворительном балу, посещала бега или смотрела балет.

Линетт всегда находилась в центре светского общества; будучи в высшей степени фотогенична, она была вожделенным объектом для многих фотографов. Ни один светский раут не обходился без нее. Каждый месяц ее фото появлялись в «Вог» или «Харперс базар», где она демонстрировала последние творения Бальмэна или Диора, с украшениями от Картье или Лаклоша, либо позировала на фоне модного интерьера.

Она была красива и шикарна. Ее фигуре могли позавидовать профессиональные манекенщицы, и она имела положение в обществе. О чем же еще может мечтать девушка? И все же у Линетт были амбиции. С тех пор как в семнадцать лет она произвела неизгладимое впечатление на светское общество, ее главной мечтой было удачно выйти замуж. Сейчас, в двадцать три, она все еще не рассталась с этой своей мечтой.

Но увы, неожиданно Линетт сделала для себя неприятное открытие — оказывается, ей пора опасаться молодых соперниц, а их с каждый сезоном становилось все больше и больше. Своим ровесницам она уже дарила подарки на крестины детей и нередко задумывалась, не начали ли они называть ее между собой старой девой. Не то чтобы никто не делал ей предложения. Нет, она получала их десятками, но, как и большинство других женщин до нее, мечтала выйти замуж за принца.

Мать вбила в голову Линетт мысль о том, что помимо всего прочего нужно иметь титул. Уж у нее-то было достаточно опыта, чтобы так утверждать. Мать четыре раза выходила замуж и успела побывать миссис Трент, леди Уилсон-Джонс, миссис Бэнгор, а в данный момент гордо называлась графиней Бэкенхем.

— Дорогая моя, бедность — это просто ужасно, — сотни раз говорила она дочери, — но в тысячу раз хуже быть бедным и к тому же еще простолюдином. В современном мире титул значит даже больше, чем раньше, уж поверь мне.

Линетт поверила, и не только потому, что считала иметь титул большим шиком, но и потому, что и сама знала, что значит бедность. Сколько она помнила, их семья всегда была бедна — бедна по сравнению с их друзьями. Они всегда старались не отставать от других людей, хотя им и не хватало денег платить за машины, дома и бриллианты — то есть все, что в их кругах считалось абсолютной необходимостью.

Линетт приходилось покупать одежду у богатых подруг или даже выпрашивать у тех, кто был великодушно готов подарить ей свои вещи. Наконец, она начала задумываться, а есть ли у нее собственное мнение, или, подобно гардеробу, оно состояло из убеждений, заимствованных у других людей. Даже когда по какому-нибудь особому случаю Линетт одевалась у известного кутюрье — для которого она служила отличной рекламой, — ей никогда не позволялось самостоятельно выбирать наряд. Ей приходилось всякий раз надевать то, что уже выбрано для нее кем-то другим.

Иногда она мечтала о том, чтобы накупить вещей на тысячи фунтов — только потому, что ей так хотелось, — заплатив за них из неисчерпаемого кошелька, количество денег в котором никогда бы не уменьшалось. Но это только мечты, а в реальности все было совсем иначе. Дома же она слышала постоянные рассуждения матери и очередного отчима о том, как подешевле добраться в Монте-Карло или попросить друзей, отправлявшихся в Довиль на машине или на самолете, заодно подбросить и их.

Любой человек, даже не такой наблюдательный, как Линетт, заметил бы, что подобные уловки удавались гораздо легче тогда, когда к ее матери с уважением обращались «миледи». Титул — непременно, сказала себе Линетт, но и деньги тоже.

Но почему-то достигнутый ею успех — как на страницах газет, так и среди важных персон — так и не принес ей титулованного супруга, о котором она так мечтала. Ей попадались знатные джентльмены, но у каждого имелись свои недостатки. Один страдал эпилепсией, другой — был дряхлый старик, чьи внуки были старше Линетт, третий — банкрот, который сам видел в лице Линетт богатую невесту до тех пор, пока она не разочаровала его.

Были и другие мужчины — обычные, но обаятельные и хорошо воспитанные; с такими девушки обычно знакомятся на благопристойных балах. Но в них всегда было нечто такое, что не позволяло им занять в сердце Линетт то особое место, которое она берегла исключительно для будущего мужа.

Титул и деньги! Эти два понятия казались неотделимы друг от друга. Линетт уже несколько раз доводилось влюбляться, но разум управлял ее сердцем, и она не позволяла себе больше, чем несколько счастливых вечеров, прежде чем у нее хватало мужества окончательно разорвать отношения. Она знала, они ни в коем случае не должны значить для нее больше, чем значат теперь.

— Так значит, тебе безразлично, что я тебя люблю? — однажды спросил ее небогатый молодой человек.

Затем он заключил ее в объятия и жадно, отчаянно поцеловал. Линетт ощутила дрожь во всем теле. Ей казалось, что где-то в глубине ее естества разгорается пламя.

Линетт еще никогда не доводилось испытывать ничего подобного, и ей хотелось сдаться нахлынувшим чувствам. Она ослабела в его объятиях, сердце ее бешено забилось, руки потянулись было обнять его… но вдруг она вспомнила!

Вспомнила холодные, пустые спальни своего детства, невкусные обеды, нерадивых слуг. Она вспомнила подобострастную улыбку матери, когда та заискивала перед своей богатой подругой; в ее ушах вновь прозвучали проклятия отчима, когда почтальон приносил ему пачку счетов.