Голубой Ютон
Шрифт:
Поначалу перевозились, только когда сильно беременные женщины и совсем маленькие дети переправлялись, доходило до девяноста человек. Когда же началась перевозка рабов, не нуждающихся в срочной (главным образом, медицинской) помощи, то и два десятка человек в неделю перевезти выходило не всегда: теперь народ с собой старался захватить немудреные пожитки (включая «трофейные»), и людям в лодках места просто не хватало.
Настолько не всегда, что уже в середине июля «большой совет» в составе Лизы, Копотя и Короча пришел к выводу, что особой нужды всех тащить в старые города и поселки вообще нет. Ведь гораздо проще назначить в поселение с освобожденными рабами небольшой, человек в десять, гарнизон, подвезти те же топоры, лопаты. Семенами народ снабдить – и пусть себе потихоньку сами себя всем необходимым обеспечивают. Июль – это значит, что успеет
Решение оказалось более чем своевременным: к началу августа армия Копотя, спустившись еще на полторы сотни километров по Десне, «освободила» еще тысяч пять разнообразных рабов. То есть около трех с половиной тысяч на самом деле освободила, а чуть больше полутора – наоборот взяла в плен. С последними могло возникнуть слишком много проблем, ведь все «объединенное войско» Копотя насчитывало меньше пяти сотен бойцов, однако под присмотром «освобожденных», к бывшим хозяевам теплых чувств не питавших, с ними удалось справиться: народ был простой, и тех, с кем справиться не получалось, просто ликвидировали. Хотя и с оставшимися пленными проблемы довольно быстро исчерпались: с верховьев Припяти и Тетерева внезапно приплыли какие-то купцы, быстро (хотя и недорого) почти всех пленных скупившие. Бруннхильда будинов даже «в кредит отпускала» – после того, как Тимон ей поведал, что по нынешним временам купцы слово держат твердо. И не потому, что они такие честные от природы, а потому что купца, слово нарушившего, в лучшем случае свои же и убьют, ведь «позор» падет на все племя и с ними больше никто никаких дел иметь не будет.
А продолжить поход войско буквально вынудили обстоятельства (ну, и отсутствие в начале этого похода довольно важной информации): Тимон, который вообще-то с Ярославной приехал «посмотреть на будущих школьников», однозначно заявил, что во-первых, будины – это какое-то осевшее в местных лесах персидское племя, а во-вторых, что южнее бродят кочевые родичи этих «осевших», у которых как раз на границе леса и степи расположены «зимние квартиры» – в поселениях, где сосредоточена основная масса рабов кочевников. Понятно, что перспектива продолжения войны зимой никого не порадовала, а освобождение рабов (изрядной частью своих же родичей) – дело святое. К тому же – в отсутствие основной части вражеских воинов – и не особо трудное.
Да и изначальные военные успехи Копотя и Короча существенно облегчили задачу «покорения вражеских народов»: имея в виду попользоваться результатами победы к этим двум вождям присоединилось еще с дюжину племенных вождей со своими «войсками». Лера с некоторым удивлением поделилась с Лизой своими наблюдениями над «современниками»:
– Лично я вообще не понимаю, как тут передается информация. Радио вроде нет, ямской почтовой службы – тоже нет. А о том, что войско «богини Ирины» разгромило будинов, вяземские племена знали уже через две недели.
– А ты откуда знаешь, что через две недели? Они тебе сами по сотовому позвонили и сказали?
– Да нет, просто Жван, когда со смоленской рудой вернулся, сказал. А он теперь про календарь все хорошо понимает…
– Давно он вернулся? А то меня Вера Сергеевна уже слегка достала вопросами насчет смоленской руды.
– Да вчера только в Угру пришел. Я с ним по радио поговорила: как раз мое дежурство было. Он просил отправить в Угру наш старый буксир с баржей, руды у него в этом году много. Наверное, и его Вера Сергеевна доставала.
Вера Сергеевна про «смоленскую руду» спрашивала не из простого любопытства. Хотя почерпнутые из малохудожественной литературы сказки о двух процентах никеля в болотной руде у Смоленска оказались именно сказками, но никель в руде все же имелся. Примерно раз в пять меньше «обещанного», но из тонны руды химичка все же умудрялась вытащить пару килограмм столь нужного металла. Конечно, в результате он оказывался раза в три дороже серебра – для «учительской» экономики дороже – но никто, в добыче никеля задействованный, на двенадцатичасовой рабочий день не роптал. И даже на четырнадцатичасовой, хотя все же старались так работать пореже.
Вообще-то для выплавки «никелевой» стали металл отдельно из руды необходимости особой не было: все равно никель обратно в сталь добавлять придется. Но чистый никель был совершенно необходим хотя бы для изготовления свечей зажигания.
А свечи нужны были для моторов – которые все же Саша начал потихоньку делать. Совсем потихоньку, за год он сумел изготовить примерно две штуки (примерно – потому что заработал один, а еще два «полуфабриката» с явными признаками брака вроде бы было возможно превратить в один работающий, хотя и это было «не точно»). В любом случае именно моторы давали шанс прокормить все возрастающее население – причем имелось в виду даже не «пришлое», а сугубо «туземное», ведь резко сократившаяся детская смертность пока не привела к столь же резкому росту численности населения работоспособного, и каждый взрослый должен был обеспечивать едой все большее число «нетрудоспособных». За год подготовки к войне только население Двигинова погоста (то есть Вырки вместе с «выселками») приросло еще на двести тридцать младенцев, и число еще не способных даже к подтиранию собственных задниц жителей в городе стало подбираться к полутысяче. Это при том, что выросших достаточно, чтобы самостоятельно хотя бы репку из земли вырвать, не превышало полутора тысяч человек, а способных пахать и сеять (то есть взрослых мужчин и женщин) после ухода Копотева войска насчитывалось в районе шести сотен…Не помереть с голоду подведомственному Двиге населению помогали (причем лишь «пока» помогали) исключительно высокие (и для текущего времени, и вообще) урожаи брюквы, тыквы и капусты: освобожденная от леса земля давала столько, что даже Людмила Алексеевна удивлялась. Но она же прекрасно понимала, что еще год-два, и «освобожденная» от того же калия почва урожайность корнеплода поддерживать больше не сможет. А для хороших урожаев овса, пшеницы и даже проса и сорго нужно пахать, и пахать очень много и быстро.
Первые эксперименты Жени Сорокиной показали, что нынешняя лошадка в состоянии за день вспахать хорошо если с четверть гектара, а если ее всю зиму кормить овсом и яблоками с морковкой, то – чисто теоретически – она и полгектара вспашет, не сдохнув при этом. Но если с плугами для пахоты особых проблем не предвиделось (Света сумела изготовить литой чугунный плуг, который лошадка была в состоянии тащить по полю), то вот с пахарями…
Чтобы лошадь пахала, требовалось минимум три человека непосредственно в поле: один направляет плуг, один управляет лошадью, один подтаскивает лошади корм и воду. Вероятно можно было обучить лошадей работать и без «управленца», но пока не получилось – однако и это было не очень важно. Потому что чтобы потом поле засеять (не способом, изображенным Остапом Бендером, а с помощью все же сеялки), требовалось уже минимум четверо: один управляет лошадью, один управляет сеялкой, еще один подтаскивает зерно. И последний – подтаскивает лошади корм, воду, а так же кормит первых трех. Ладно, подтаскивать корм с водой можно и мальчонку посмышленее поставить, причем на обе «бригады» одного… но в результате шесть с половиной человек (мальчонку не считать было бы неверно, но на полноценного человека он может и не тянуть) за месяц непрерывной работы от рассвета до заката и без выходных могли вспахать и засеять меньше десяти гектаров. То есть – если с урожаем все хорошо будет – прокормить максимум двадцать человек.
Ну да, прокормить два десятка в течение года, а если успеть два урожая засеять и собрать, то уже человек сорок. Неплохой результат для почти что бронзового века: один кормит шестерых. Но ведь если детская смертность резко не возрастет, что лет через десять один взрослый будет кормить пятерых своих детей. Мужик – пятерых сыновей, а баба, соответственно, пятерых дочерей. Или наоборот…
Впрочем, пока что «среднестатистическая семья» в Вырке насчитывала чаще всего четыре человека, а посему им и лопат хватало. Опять же, птица и свинья были приятным, но достаточно редким украшением стола и прокорм небольшого скотского поголовья не требовал больших затрат вполне съедобных и для людей продуктов.
– Все упирается в заколдованное слово «пока», – делилась с Лерой своими соображениями Лиза, – пока детей мало, то и самая скромная производительность труда позволяет родителям не дать детям умереть с голоду. При условии, конечно, что они помрут в большинстве своем от других причин. А если дети не помирают, то кормить их становится все труднее и труднее. Если бы не лошадь с хомутом, то здесь и сейчас прирост населения стал бы практически невозможным: семья из двух человек чисто физиологически может прокормить только одного нетрудоспособного ребенка, а второго окажется в состоянии только когда первый сам научится себя жраклей обеспечить.