Голые короли

День был воскресный, мало кого удалось застать дома. Разбуженный поэт Тимофеев-Терешкин закатил без похмельных раздумий: «Всесильной мудростью своей вооружившего, народы всей земли к борьбе поднявшего, навеки памятного миру Ленина лицо увидевши...»

Извините, - сказал Соловейчик.
– Я, наверно, ошибся номером.

Наконец удалось связаться с Лебедевым-Кумачом, и тот услышал, что газете нужны стихи. Срочно. В номер.

–  Хорошо, я постараюсь, -ответил Василий Иванович.

На следующий день Ортенберг, радостно возбужденный, знакомился с автором песни «Широка страна моя родная». Среднего роста, светлоглазый, с рыжеватой шевелюрой. Трезвый. Стихи, принесенные поэтом, начинались так: «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой! Пусть ярость благородная Вскипает, как волна, Идет война народная, Священная война!»

Текст, в котором ощущалось величие будущего народного подвига, немедленно пошел в набор. Ночью, когда полосы были уже сверстаны, Соловейчик, непривычно растерянный и смущенный, вдруг доложил Ортенбергу:

–  Только что звонил Лебедев-Кумач... Не очень трезвый, как я понял... Черт знает что! Говорит, стихи не то, чтобы его, или не то, чтобы наши. Что будем делать?

–  Что случилось?!
– разъярился Ортенберг.
– Чьи это стихи?

–  Он их отдал в «Известия». Говорит, выпросили. Я так понимаю, что его там напоили и выудили стихи.

–  Как это выудили? Он же нам их принес, мы заказывали. Вы лично заказывали у него стйхи?

–  Да, я их заказывал, лично. Теперь он говорит, что это слова народные и принадлежат всем.

–  Вы у кого их заказывали? У народа?

– У Лебедева-Кумача... Завтра они выходит в «Известиях».

–  Ладно, не до амбиций, - сказал задумавшийся Ортенберг.
– Пусть идут в двух газетах. Но тут что-то не так.

–  Так точно, товарищ бригадный комиссар!
– встрепенулся Соловейчик.
– Что-то не так. Непонятно, чьи это стихи.

–  Хорошо, идите. Я разберусь. Вместе с ГлавПУРом.

И разобрались. Оказалось, текст песни, ставшей вскоре известной всему миру как «Священная война», написал не светлоглазый с рыжеватой шевелюрой поэт-песенник в июне 1941 года, а никому не известный учитель мужской гимназии города Рыбинска Александр Боде. И написал, по всей вероятности, в 1914 или 1915 году. К Первой мировой войне, стало быть. Прошли годы. Предчувствуя, видимо, новую войну с Германией, Боде запечатал стихи в отдельный конверт и вместе с обстоятельным письмом отправил автору песни «Широка страна моя родная». Не дождавшись ответа, умер. Лебедев-Кумач изменил в первом куплете всего два слова. У автора куплет звучал так: «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой С германской силой темною, С тевтонскою ордой!

Мог ли Ортенберг знать, что очень скоро стихотворение станет гимном Отечественной войны, звучащим набатом и торжественной клятвой? Он догадался, что Лебедев-Кумач отдал в обе газеты не свои стихи, попытавшись объяснить вслед, что слова народные. Еще не поздно было, созвонившись с редактором «Известий» Львом Ровинским, снять авторство Лебедева-Кумача, но Ортенберг не стал этого делать. Не стал и Ровинский, тоже сознававший, что народ, хоть и сочиняет песни, живущие многие поколения, а то и века, но не специально в завтрашний номер газеты, а объяснять сложную историю песни - пусть этим занимается человек, назвавшийся автором. Если захочет. Тот не захотел. Возможно, колебался. А когда Сталин удостоил его премии своего имени, это сделалось попросту невозможным.

Василий Лебедев-Кумач до самой смерти служил в газете «Красный флот», но стихов уже не писал. После войны мучился, страдал запоями, подолгу болел. В 1949 году покончил с собой, повинно чувствуя, что право на жизнь дано только мифу его авторства «Священной войны», но не ему самому.

Громкий был выстрел, но ни один Ильич не проснулся.

Та же судьба ждала и Александра Фадеева, непоправимо исказившего в 1951 году во второй редакции романа «Молодая гвардия» судьбы и роли действующих лиц. Не по своей воле вставил он лихую героику молодежного сопротивления Краснодона в заданные рамки несуществующего партийного подполья, заодно приписав группе Олега Кошевого подвиги, которые она не совершала, и назвав предателями тех, кто ими не являлся. Так посоветовал сделать Каганович, туманно сославшись на мнение Сталина: «Народ уже сказал свое слово и брать его назад не собирается». Что означала эта загадочная фраза, Фадеев не стал уточнять.

В центральном архиве ФСБ хранится фотография молодого человека в форме бундесверовского офицера, очень похожего на Героя Советского Союза Олега Кошевого. Еще на одном снимке он запечатлен вместе с матерью - Еленой Николаевной Кошевой. Дата - 1950 год. Олег Кошевой, как известно, был казнен в 1943 году. Похоже, фотомонтаж, хотя это предположение не снимает вопросов.

Из докладной министра госбезопасности Абакумова, адресованной Сталину, Молотову и Кузнецову: «Е.Н. Кошевая не участвовала в работе подпольной организации Краснодона - напротив, поддерживала близкую связь с немецкими офицерами, проживавшими в ее квартире. Здание, в котором якобы при немцах размещалось управление шахтами, сожжено не членами «Молодой гвардии», как это следует из романа писателя Фадеева, а уничтожено отступавшими советскими войсками. Не подтверждается расследованием, что молодогвардейцы сожгли здание биржи труда... Чтобы не разрушать сложившиеся образы юных героев, все расхождения с книгой тов. Фадеева в процессе следствия были обойдены, и во время судебного заседания, о них не будет идти речь...»

Судебный процесс над участниками расправы с молодогвардейцами состоялся, но сделать его открытым Абакумову не разрешили, оберегая от истины идеологический миф. Однако мифы - это самостоятельная сила, способная проецировать себя в прошлое. Рано или поздно они поворачивают время вспять и уничтожают тех, кто их породил.

В1956 году Александр Фадеев застрелился: «Ильич, родной, ты не проснешься?..» Не того вождя будили поэты.

«Гаврилушка, меня отравили...»

Со слов Александра Фадеева и Петра Павленко, автора сценария фильма «Александр Невский», известно, что Сталин на встрече с писателями рассказал о том, как Ленин обратился к нему с просьбой достать цианистый калий. Ответ был такой: «Я ему сначала обещал, а потом не решился. Как это я могу дать Ильичу яд? Жалко человека».

В 1940 году Троцкий написал для журнала «Либерти» статью, в которой тоже рассказал, как Ленин просил Сталина дать ему яду и что Сталин якобы обращался за согласием к соратникам - Зиновьеву, Каменеву и к самому Троцкому. В санкции на «эвтаназию» было отказано. Как излагает Троцкий, отказано по его настоянию. Но, в конечном счете, считал Троцкий, Сталин, видимо, сумел отравить Ленина. Через десять дней после публикации статьи в журнале Троцкий был убит агентом НКВД Рамоном Меркадером. Это не случайное совпадение. Ликвидация «любовника революции» готовилась еще со времен раскрытия в Москве троцкистского заговора, статья же лишь ускорила осуществление задуманного. Решено было отбросить деликатные методы убийства, а против ледоруба у Троцкого не имелось приема.

Катастрофа дышала изо всех углов кремлевского санатория в Горках. Борис Николаевский, видный историк-архивист русской эмиграции, свидетельствовал о пребывании в Челябинском изоляторе бывшего повара Ленина в Горках Гаврилы Волкова. Тот будто бы каялся сокамерникам в том, что подмешивал в пищу препараты, ухудшавшие состояние Ленина, и делал это по указанию людей, которых считал представителями Сталина. Имен Волков не называл, но кого он по тем временам мог считать «представителями Сталина», уполномоченными отдавать такие приказы - Дзержинского? Члена президиума ВЦИК Смидовича? В архиве университета Беркли в Сан-Франциско сохранилось письмо секретаря ЦК Серебрякова наркому соцобеспечения Винокурову, в котором есть такие строки: «С Ильичом дело так плохо, что даже мы не можем добиться к нему доступа. Дзержинский и Смидович охраняют его, как два бульдога, никого не допускают к нему и даже во флигель, в котором он живет...»

Письмо датировано 1922 годом. Серебрякова расстреляли в 1937-м. Смидович умер двумя годами ранее. Винокуров прожил до 1944 года. 49-летний Дзержинский умер раньше всех, в 1926-м. Убывание старых революционных кадров шло как бы по нисходящей кривой их причастности к смерти вождя либо посвященности в обстоятельства этой смерти, последовавшей 21 января 1924 года. Выходит, коль первым ушел Дзержинский, то он и есть главный организатор отравления.

Но вот что пишет бывший секретарь Сталина Григорий Каннер: «20 января 1924 года, за день до смерти Ленина, в кабинет Сталина вошел Генрих Ягода в сопровождении двух врачей, лечивших Ленина, Гетье и Елистратова. Они получили указание Сталина немедленно отправиться в Горки и осмотреть Ленина. На следующий день произошел очередной приступ. Он был крайне болезненным, но продолжался недолго. Крупская на минуту вышла из комнаты, чтобы позвонить по телефону. Когда вернулась, Ленин был мертв. На прикроватном столике стояло несколько пузырьков, привезенных, накануне, врачами с Ягодой. Все они были пусты. Именно Ягода и доложил Сталину о кончине вождя мирового пролетариата.