Голые среди волков

Но Гефель упорно молчал, не понимая, куда тот клонит.

Цвайлинг встал и прошел, волоча ноги, в угол, куда заполз ребенок. Бессмысленным взглядом он смотрел некоторое время на маленькое существо, потом осторожно потрогал его кончиком сапога. Малютка сжался, отстраняясь от сапога. Гефель стиснул кулаки.

У длинного стола Кропинский и Пиппиг усердно занимались оформлением вещей этапируемых и то и дело посматривали на застекленную перегородку. Ожидая ужасной сцены, они удивлялись, что в кабинете начальства так тихо. Вот Цвайлинг подошел к Гефелю и сказал ему, по-видимому, что-то любезное. Что же там происходит?

И в самом деле, на лице Цвайлинга застыла улыбка.

– Стоит мне захотеть, – сказал он, – стоит мне захотеть, и вы сегодня же загремите в карцер… – Он добродушно прищурился, следя за реакцией Гефеля.

Затем Кропинский и Пиппиг увидели, как Цвайлинг, осклабившись, провел себе пальцем поперек горла.

– Смотри, кажется, дело дрянь, – испуганно прошептал Пиппиг.

На лице Гефеля ничего не отразилось. Он все так же неподвижно стоял перед эсэсовцем. Но мысль его лихорадочно работала. «Ему наверняка что-то от меня надо!»

Цвайлинг вдруг поднял голову. Зловещий гул самолетов раздавался как раз над складом. Шарфюрер долго прислушивался к грозному реву, потом опять перевел взгляд на Гефеля. Оба молча смотрели друг другу в глаза, и каждый думал свое. Маловыразительное лицо Цвайлинга не могло служить зеркалом его мыслей, и только моргающие глаза показывали, что за узким лбом идет мучительная работа.

– Но я не захочу… – после долгой паузы произнес он.

– Знать бы, что он замышляет, – взволнованно прошептал Пиппиг.

Кропинский отозвался шепотом:

– Неужели посадит в карцер?

Внезапно кровь бросилась Гефелю в голову: он догадался, чего хочет Цвайлинг. От неожиданности он даже потерял дар речи. Цвайлинг почувствовал, что Гефель его понял. Испугавшись собственной смелости, он сел за стол и начал бесцельно перебирать бумаги. Испытующий взгляд Гефеля лишал его уверенности, но идти на попятный уже было поздно. Решающее слово было произнесено. И он еще более доверительно промолвил:

– Пока эта моль здесь, она в безопасности…

Теперь он высказался уже совсем недвусмысленно. В Гефеле боролись противоречивые чувства. Все, что до сих пор угнетало его, было отброшено одним махом, и он наконец увидел возможность надежно спрятать ребенка. Гефель решительно шагнул к Цвайлингу. Тот вдруг испугался. Он затряс указательным пальцем перед лицом Гефеля и прокаркал:

– Если вас накроют, виноваты будете вы, а не я! Вы меня поняли?

Отбросив всякую осторожность, Гефель ответил:

– Даже очень хорошо.

Цвайлинг, опасаясь, что зашел слишком далеко, сделал над собой усилие. Он сердито кивнул в сторону ребенка и обычным повелительным тоном скомандовал:

– Убрать!

Гефель взял мальчика на руки и направился к выходу. Когда он был уже у двери, Цвайлинг окликнул его:

– Гефель! – Их взгляды скрестились. Цвайлинг прищурился: – Вы хотите выйти отсюда живым, а?

Наступила пауза. Они, казалось, прощупывали друг друга.

– Так же, как и вы, гауптшарфюрер! – ответил Гефель и поспешно покинул кабинет.

Видя, что Гефель взволнован, Пиппиг благоразумно удержался от расспросов. Гефель глубоко вздохнул.

– Отнеси его на прежнее место, – сказал он, передавая Кропинскому ребенка.

Кропинский хотел что-то спросить, но Пиппиг цыкнул на него:

– Неси, живо!

Кропинский, прижав к груди ребенка, поспешно скрылся.

Ожидаемая катастрофа не разразилась, но вместо нее создалась совершенно новая и пока еще не поддававшаяся оценке ситуация. Гефель был не в состоянии что-либо объяснить, однако Пиппиг и не требовал этого. По тому, как он взглянул на Гефеля, было видно, что он догадывается о содержании разговора в кабинете. Помолчав, Гефель медленно повернулся и, тяжело ступая, ушел в канцелярию. Пиппиг не последовал за ним.

Злобными глазами Цвайлинг наблюдал за тем, что происходило за стеклянной перегородкой. Ведь они стали теперь его сообщниками. Гауптшарфюрера так и подмывало наброситься на них, заорать и в привычном опьянении властью утопить свою неуверенность. Но вдруг он испуганно обернулся: вдалеке совершенно отчетливо раздалось громыханье – одна за другой рвались бомбы. Разинув в ужасе рот, он смотрел в пустоту и прислушивался. Потом нервно потер щеку, словно проверяя, выбрита ли она.

Воздушная тревога застала шестнадцать санитаров в тот момент, когда они в необычном обмундировании выстроились перед административным зданием.

Заключенные разбегались по баракам. На дороге, ведущей к лагерю, было оживленно. Рабочие команды бегом устремлялись к воротам. Эсэсовцы спешили в свои убежища.

В связи с тревогой в кабинете Швааля собралась лагерная администрация, и, когда Райнебот вошел доложить о прибытии санитарной команды, начальник лагеря нервно повернулся к коменданту:

– Что такое?.. Ах да!

Он небрежно махнул рукой: мол, сейчас не до речей. Пусть команда немедленно приступит к своим обязанностям.

Гул самолетов наполнял воздух. Где-то неподалеку слышались разрывы.

Райнебот вышел из здания и в своей обычной манере передал санитарной команде приказ начальника лагеря:

– Можете разлетаться!

Кён крикнул:

– Санитарная команда, смирно! – Шеренга застыла. – Налево! Бегом… марш!

Райнебот насмешливо глянул им вслед, вздохнул и поспешно удалился в бомбоубежище.

Вокруг не было видно ни души, только шестнадцать санитаров в непривычных касках рысцой бежали по наружной территории лагеря. Усмехаясь, они понимающе подмигивали друг другу.

Над ними с ревом проносились бомбардировщики, грохотали разрывы.

Где это – в Гота или в Эрфурте?

У наружной цепи постов Кён доложил начальнику караула о прибытии команды и с особым удовольствием молодцевато гаркнул:

– Четыре человека – к казармам эсэс! Четыре – к интендантскому складу! Четыре – к войсковым гаражам! Остальные со мной – к домам начальства! Через десять минут после отбоя команде быть здесь в полном составе. Ясно?

– Так точно! – ответили санитары хором.