Гомункул
Шрифт:
Сент-Ив устроился поудобнее, покрутил головой, осматривая внутренность корабля: повсюду циферблаты, кнопки и клапаны. Он был готов поспорить, что сумеет угадать предназначение не менее чем полудюжины из них, но прочие оставались загадкой. Вмонтированные в стены циферблаты накрыты прозрачными защитными крышками из полированного кварца, а пространство внутри заполнено, кажется, некоей фиолетовой жидкостью. Повсюду рассеяны ждущие нажатия кнопки, изготовленные из какого-то подобия слоновой кости и эбенового дерева. Сент-Ив ощутил вдруг потребность пробежать по ним пальцами — похожее желание часто возникает при виде клавишей рояля. К сожалению, результат исполнения подобной пьесы был непредсказуем и с легкостью мог обернуться гибелью «пианиста» — да наверняка обернулся бы. Изобретатель погрузился в раздумья, отталкиваясь в своих умозаключениях от недавних выводов о примечательном родстве
45
Эол — персонаж древнегреческой мифологии, полубог, властитель воздушной стихии.
— Черт, — вполголоса выругался Сент-Ив.
Извернувшись, он приподнялся к отверстию и схватился за крышку, собираясь захлопнуть ее, но уперся взглядом в истлевшее лицо живого трупа, неуверенно балансировавшего на мягком кресле. С криком ужаса Сент-Ив повалился назад, но мгновенно вскочил на ноги: упырь успел подтянуться и уже вползал внутрь. Жуткое лицо его, с распахнутым ртом и облепившими лоб грязными волосами, нависло над Сент-Ивом, который упер правую руку в физиономию твари и тщился выпихнуть ее из люка, напрягая спину и широко расставив ноги на пятачке пола у кресла управления звездным кораблем. Мертвец отступать не собирался; глаза его тупо таращились на Сент-Ива между расставленных пальцев ученого. Кулаком свободной руки Сент-Ив треснул по мертвым пальцам раз, другой, потянулся мимо упыря и, ухватившись за крышку люка, обрушил ее на затылок чудовищу.
Тот качнулся вперед с выпученными глазами, но хватки не ослабил и рывком поднял голову. И тут же в край входного люка вцепилась еще одна мертвая рука — еще один живой труп стремился забраться внутрь. Морщась, Сент-Ив принялся колотить крышкой по синюшным заскорузлым пальцам, дробя кости и содрогаясь от отвращения при мысли о дожде из обрубков. Для решающего удара ему пришлось зажмуриться, но крышка все же вернулась на место. Снаружи два упыря с удивлением изучали свои изуродованные кисти, словно успели забыть, что могло привести их в столь плачевное состояние. Позади переминался с ноги на ногу и третий мертвец, а еще двое, в спешке опрокинув друг друга, барахтались под аркой входа.
Сент-Ив скрипнул зубами и нажал черную кнопку. Корабль содрогнулся и снова застыл. Нажал вторую. Вообще никакого результата. Два живых трупа подтащили к кораблю диван, третий толкал дубовый письменный стол. Еще три ввалились в зал и ухватились за рояль: дюйм за мучительным дюймом они придвигали его все ближе, собираясь… что? Похоронить корабль заодно с Сент-Ивом, завалив мебелью? Любопытство взяло над ученым верх: вот за иллюминатором мелькнул конец тяжелого каната. Мертвецы привязывали корабль к ножке мягкого кресла, другим концом старательно оплетали ножки рояля. Выходит, тряпка уборщицы тут ни при чем: судя по всему, всем в этом доме, включая даже упырей, было известно, что странный агрегат представляет собой некое воздушное судно. «Недурно!» — подумал Сент-Ив. Похоже, корабль был на ходу, раз Дрейк отдал приказ предотвратить угон.
При нажатии кнопки рядом с изображением спиральной стрелки аппарат неожиданно повернулся вокруг оси, увлекая за собой кресло и вырывая канат из рук обряженных в лохмотья мертвецов, суетившихся под роялем. Сент-Ив нажал ту же кнопку еще раз — вращение прекратилось; новое нажатие возобновило его опять. Увидев впереди, совсем рядом, манящее к себе окно, изобретатель вновь нажал ее. А потом, отбросив осторожность, принялся тыкать во все кнопки без разбора.
Корабль подпрыгнул, накренился и скользнул вперед на фут. Кресло пилота, резко откинувшись назад, едва не сбросило Сент-Ива на пол. Послышался мощный рев; корабль снова завалился набок, юлою пронесся по периметру зала и, в лавине битого стекла и зеленых листьев, во внезапном порыве рванулся вперед и ввысь, увлекая за собой мягкое кресло и болтавшегося на канате мертвеца, чье вконец растерянное лицо на краткий миг прижалось к одному из иллюминаторов по правому борту, скользнуло по нему и исчезло без следа.
Отчаянно пытаясь выровнять инопланетное судно, Сент-Ив суетливо нажимал на все новые кнопки — отвлекаться
на прицепившихся упырей было некогда. Корабль крутился подброшенной в воздух монетой, вращаясь вокруг своей оси. Мимо промелькнул перевернутый вверх тормашками купол собора Святого Павла, а затем — болтавшееся на обрывке каната кресло, которое, впрочем, тут же пропало из виду, уступив место чему-то, что почти наверняка являлось панорамой кеннингтонского «Овала» [46] . Аппарат несся на юго-запад, направляясь, похоже, к Каналу [47] .46
Один из старейших крикетных стадионов Лондона (1845 г.).
47
Английский канал — он же Ла-Манш.
Вжатый в кресло в соответствии с законами физики, Сент-Ив мчался с поразительной для бесконтрольного полета и чертовски опасной скоростью. Ученый осознал вдруг, что не отделается подступавшей тошнотой. Путешествие со всею неизбежностью приведет к катастрофе — Сент-Ив был в этом уверен и уже представлял себе падение неуправляемого корабля в море. По большому счету, ничего иного вообразить не удавалось. Ученому было очевидно, что малейшее касание пары торчавших перед ним изогнутых рычагов заставит корабль кувыркаться, или резко отвернуть в сторону, или прыгнуть ввысь, или взбеситься каким-то другим манером.
Нерешительно толкнув один из них, Сент-Ив вызвал тем самым новые курбеты: вот морская гладь, а вот кресло, а вот мелькнуло и что-то, напоминающее штанину с торчащей из нее босой ногой в петле. Нажим на другой рычаг направил корабль прямиком в море; желудок Сент-Ива мигом прыгнул в горло, сбивая дыхание. За иллюминаторами нелепо взлетели отстающее от корабля кресло и живой мертвец с оторопью в остановившемся взгляде: это его лодыжка запуталась в обрывке каната. Уже заметная на поверхности воды серая рябь неуклонно приближалась, и Сент-Ив отважился очень осторожно потянуть рычаг на себя. Падение прекратилось. Получалось, в управлении этим воздушным судном все решали спокойствие и точность постановки задачи: для смены курса хватало буквально мысли о давлении на какой-то из двух рычагов.
Желудок Сент-Ива вернулся на законное место, кровь прекратила свои безумные метания по жилам, и хорошо выверенным, обдуманным нажимом правой руки ученый мягко подтолкнул рычаг от себя. Успокоиться ему помогло возникшее перед внутренним взором видение: изумленные члены Королевской академии в полном составе наблюдают, как он на невероятной скорости проносится мимо.
Бескрайняя картина темнеющего вечернего неба вселила уверенность. Легким движением левой руки Сент-Ив выровнял полет аппарата, весьма довольный его послушанием. Резко нырнул вниз, снова промчался по прямой и с широкой улыбкой на лице заложил широкую дугу, на растущей скорости устремляясь к Дуврскому проливу [48] . Корабль плавно ушел сквозь редеющую атмосферу вверх, в лиловые небеса. Небо в иллюминаторе над головой потемнело и засияло изумрудными огоньками — Сент-Ив словно заглянул в устье глубокого колодца, на дне которого плещется темная вода с отраженными в ней звездами.
48
Он же пролив Па-де-Кале.
XIX
НА ЛУГАХ ХАМПСТЕД-ХИТА
С холмов Хампстед-Хита огни Лондона, мигавшие и посверкивавшие в темноте, выглядели земными двойниками тех звезд, среди которых многими милями выше в одолженном у пришельца корабле мчался сейчас Сент-Ив. Теофил Годелл стоял рядом с капитаном Пауэрсом и Хасбро, поочередно любуясь рекой огней и бездонным небосводом — просто так, без особой на то причины: городские огни были попросту красивы, а в небе в любой момент могла показаться темная махина дирижабля Бердлипа.
Деревушка Хампстед была забита народом, месившим уличную грязь, заполнившим таверны, засевшим на деревьях. Мальчишки, проворно разносившие кувшины эля и стаканчики с джином или ромом, не успевали отойти от двери и на дюжину футов, как весь их товар разбирали, поглощали и в сто глоток требовали добавки. Казалось, половина населения Большого Лондона перекочевала в окрестности Хампстеда; правда, большинство любопытных осталось в самой деревне, продвинувшись не дальше Камден-Тауна, где появился стихийный лагерь. Вероятно, эти люди не особенно-то интересовались дирижаблями или, что даже вероятнее, имели слабое представление об ожидаемом зрелище и были довольны уже тем, что прохаживаются теплым вечером в атмосфере всеобщего праздника.