Гомункулус
Шрифт:
Два года пролетели, как сон. Но след от них остался, и не маленький: несколько книг. Из них самой лучшей была «Сад Клиффорда», содержавшая описания растений из сада бургомистра. Конечно, Клиффорд не пожалел денег и снабдил книгу великолепными рисунками: таких до тех пор никто никогда не видел.
Южноамериканский жук-геркулес, самец и самка. Назван и описан Линнеем (натуральная величина).
…Хорошо
Как-то вечером Линней, после утомительного перехода по темным улицам, добрался до дому.
Едва он вошел к себе в комнату, как увидел на столе посылку и письмо. Он вскрыл письмо, поглядывая на посылку: в ней были растения, и, наверно, преинтересные.
Содержание письма оказалось таким, что Линней забыл о посылке и растениях.
За его невестой ухаживал другой! У него хотели отнять Сару-Лизу!
«Нужно ехать домой!»
Линней призадумался. Он крепко любил Сару-Лизу, сильно скучал о ней и очень боялся потерять ее. Но… будет ли еще когда-нибудь случай побывать во Франции, посмотреть растения в Парижском ботаническом саду?
«Я поеду домой через Францию, — решил он. — А ей напишу!»
Начались проводы и прощания. Друзей за эти годы у Линнея развелось столько, что прощание с ними заняло немало времени.
Трогательно простился Линней со стариком Бургавом, умиравшим от водянки.
В Париже Линней раньше всего поспешил в ботанический сад. Запыхавшись, он вбежал в оранжерею, где профессор ботаники Жюссье как раз показывал студентам различные тропические растения. Профессор стоял и глубокомысленно глядел на какой-то кустик.
— Это… это… — мялся он, пытаясь определить растение, названия которого не знал.
— Это растение американское, — раздался голос.
Жюссье оглянулся. Сзади него стоял невысокого роста человек, по одежде иностранец.
— Вы — Линней! — воскликнул Жюссье.
— Именно, — ответил с поклоном тот.
Вот это была встреча, это была рекомендация!
У Жюссье был брат, тоже ботаник. Они оба очень сдружились с Линнеем, и тот не остался неблагодарным: назвал в честь Жюссье род растения, посвятил им несколько книг. Но остальные французы-натуралисты были холодноваты. Правда, с их уст не сходили «знаменитый», «мэтр» и прочие громкие слова, — правда, Линнея тотчас же избрали членом-корреспондентом Парижской Академии, но…
— Это какой-то анархист, — шептали друг другу на ухо ученые. — Вся его заслуга в том, что он старается изо всех сил запутать ботанику. Новую систему выдумал, словно старые уж так плохи.
— Это он по молодости…
— Ах, месье Линней! — рассыпались они перед ним через минуту.
Настал великий день: знаменитый ботаник — «князь ботаников», как его прозвали за границей, — прибыл на родину.
Как его встретили? Никак.
Врач без места и без денег — вот его общественное положение. А наука — кому она нужна? За нее платят? Нет.
Линней заехал к отцу,
а потом отправился в Фалун, к невесте.— Вот мои книги, — показал он ей увесистую стопку книг. — Я не без пользы провел время в Голландии.
— Так! Ну, а как со службой? — спросил счастливого жениха папаша.
— Служба? — Линней смутился. — Пока я буду практиковать.
— Тэк-с… Значит, и свадьба пока не скоро.
«Вот история! Написал десяток книг, прославился, можно сказать, по всей Европе, а невесты не завоевал».
Линней повесил на двери вывеску: «Доктор медицины Карл Линней».
Вывеска висела, а пациенты не шли.
Снова, как и в студенческие годы, Линней жил впроголодь, снова грустно поглядывал на изношенные башмаки, на потертый камзол.
«Не уехать ли к Клиффорду? — думал он. — Уеду… А Сара-Лиза?..»
Любовь к невесте удерживала Линнея на родине.
И вдруг повезло! Заболел один из его знакомых. Лечили его много врачей — не помогли. Тогда он обратился к Линнею. Больной, вероятно, рассуждал так: ведь все равно умру, а вылечит меня Линней — и мне хорошо, и ему неплохо.
Линней вылечил больного. Как это случилось, наш ботаник и сам не знал толком. Все знаменитости отказались от больного, а он — помог.
Слухи о замечательном случае разошлись по городу. Через месяц-другой Линней стал модным врачом.
Вскоре ему дали штатное место в Адмиралтействе, а затем пригласили и к королю. Тут уже стало не до ботаники. Гербарии мирно пылились в шкафах, а Линней лечил и лечил. Вскоре он стал зарабатывать больше любого столичного врача.
— Теперь я спокоен за свою дочь, — сказал отец Сары-Лизы. — Я вижу, что ты на хорошей дороге и твои дети не будут голодать.
Линнею было тридцать два года, когда он женился. Пять лет он завоевывал свою невесту, а она ждала его. Они нежно любили друг друга, и первая ссора их — презабавная история: молодые супруги поссорились из-за белья в комоде.
— Кто так укладывает белье? — усмехнулся Линней, увидя, как Сара-Лиза разложила свое и его белье по ящикам. — Нужен порядок!
И он начал наводить в комоде порядок. Его ум классификатора и систематика, дремавший последнее время, вдруг проснулся.
— Отряд — рубашки, род — мужские, вид — дневные обычные, дневные парадные, ночные… — шептал он, раскладывая рубашки.
Когда Сара-Лиза увидела всю эту «классификацию», то всплеснула руками. В одном ящике комода лежали рубашки ее и мужа, в другом — носовые платки, в третьем — простыни, в четвертом… Словом, порядок был полный.
— Да кто же так делает? У тебя по всем ящикам мое и твое белье перепутано.
— Система — великое дело! — ответил ботаник.
— Ну и наводи ее в своих папках. А тут я хозяйка!
Сара-Лиза уложила белье по-своему. Линней смотрел и морщился.
— Из женщины никогда не выйдет порядочного систематика, — ворчал он. — Хороша система! В одном ящике ее белье, в другом — мое. Выходит так: отряд — белье Сары-Лизы, род… род… Нету рода! — воскликнул Линней, хватаясь за голову. — Нету рода! Хороша классификация!
— Знаешь что? — засмеялась Сара-Лиза. — Займись лучше своими папками.
И все же он не угомонился: попробовал классифицировать посуду в буфете. Но тут произошел такой скандал, что систематик раз навсегда решил: не заниматься классификацией предметов домашнего хозяйства.