Гончаров и дама в черном

– Случилось это летом, в тот самый вечер, когда Петр вернулся домой. На радостях отец отправил меня в сельпо за водкой и за вином. В то время магазин у нас находился на самой окраине села, так что ходила я не меньше получаса, а когда вернулась, то заметила, как возле окна, в кустах сирени, кто-то прячется. Я никогда не была женщиной робкого десятка, да и силушкой Бог не обидел. В два прыжка я очутилась возле тех кустов и одним движением руки выдернула его за волосы. Он даже не пикнул, настолько был напуган.

– Чего ты здесь высматриваешь? - строго спросила я и тряхнула его за грудки. И только тогда поняла, что никакой это не мужик, а самая настоящая баба, которая тут же разревелась.

– Отпустите меня, я ничего плохого не делаю, - размазывая слезы по грязным щекам, жалко всхлипывала она. - Отпустите, и я тотчас же уеду.

– Нет, милая, так не пойдет! - прикрикнула я, цепко держа свою пленницу. - Сейчас мы пойдем в избу, и ты нам все расскажешь.

– Только не туда, только не к нему.

Едва слышно она молила меня широко раскрытыми, наполненными ужасом глазами.

– А кого это ты так боишься? Уж не моего ли брата?

– Да, я боюсь его, потому что он убийца, - торопливо шептала она. - Он и меня убьет, как убил тех, ни в чем не повинных, людей и моего мужа.

– Э-э-э, бабонька, да ты сумасшедшая, - сказала я и потащила ее в избу.

Упиралась и всхлипывала она так жалобно, что я решила выслушать ее историю наедине. Затащила ее в баню, где только недавно мылся Петр, и там при слабом свете керосиновой лампы она поведала мне свою историю. Я не знала, что делать. Верить в ее рассказ не хотелось, но уж больно правдиво все выглядело.

И я решилась оставить ее у нас до полного выяснения. Отняла у нее верхнюю одежду и деньги, дала кусок хлеба с огурцами и закрыла в дальнем погребе, которым мы давно не пользовались, а потом как ни в чем не бывало зашла в избу.

– Где тебя черти носили? - тут же набросился на меня отец.

– Не ругай ее, батя, - оскалился Петр. - Ночки нынче темные, а кавалеры жаркие. Живи, Катюха! Жизнь дается только один раз, и надо получить от нее все сполна. А баба ты еще в самом соку. Принаряжу тебя, зубы золотые вставлю, и будешь ты у меня первой невестой на деревне. Гляди, что я тебе привез!

Бахвалясь, он вытаскивал из чемоданов платки и кофточки, а в конце достал картонную коробочку из-под шашек, доверху наполненную зубными коронками и мостами.

Одного моего взгляда было достаточно, чтобы понять, откуда это золото и каким способом снималось с живых людей или трупов. Я все поняла и сразу поверила той женщине. Вскрикнув, тогда я в первый и последний раз упала в обморок.

– Это она от радости, - влив в меня стопку водки, успокаивал маму отец. - Не всякой сеструхе родной брат такие богатства привозит.

– Подонок, мародер! - очнувшись, заорала я благим матом. - Известно, откуда и как берутся такие коронки. Убирайся вон из нашего дома, стервятник ты, падальщик.

– Это откуда же тебе известно? - белея, склонился он надо мной. - Это откуда же ты все знаешь? Может быть, сорока на хвосте принесла?

– И так видно, - вспомнив про свою пленницу, вовремя одумалась я. Посмотри внимательней сам. Эти золотые зубы варварски сдирали или отверткой, или отламывали кусачками.

– А, ты про это, - облегченно рассмеялся он. - Ну так не я ведь их отламывал. Что мне предложили, то я и купил, а рассматривать все в подробностях у меня не было времени. Так что успокойся, Катюха, и давай к столу, тебя одну ждем.

С трудом себя переборов, я села к столу, моля Бога только об одном чтобы даже на секунду не встретиться с ним взглядом. Просидев под этой пыткой больше часа, я, сославшись на головную боль, вышла в огород, открыла погреб, спустилась к своей пленнице и там по-настоящему разревелась.

На следующую ночь, под утро, я собрала все свои накопления, увязала узелок с едой и проводила Александру Аркадьевну до деревенской околицы.

С каждым разом, когда Петр напивался и начинал бахвалиться своими доблестями, я узнавала о нем все больше и больше. Жить с ним под одной крышей становилось невыносимо. Матери его россказни тоже выворачивали душу, и только Светка c отцом слушали его с удовольствием.

К осени я просто не могла его видеть. Я наняла мужиков, и за месяц они поставили сруб, маленький домик, который вы сейчас видите. К зиме вместе с мамой мы довели его до ума и здесь поселились, стараясь как можно реже видеть его ненавистную рожу. Его мечта была устроиться участковым, и он больше полугода обивал пороги в районной милиции, но слава богу, ему это не удалось. То ли они сами поняли, что за гусь просится к ним на работу, то ли подействовало мое анонимное письмо, которое я тайно туда отправила.

Нашу с мамой ненависть он конечно же чувствовал, злился и ругался, но поделать ничего не мог. Ему оставалось два пути: или самому строить себе дом где-нибудь подальше от нас, или жениться во второй раз и перейти жить к жене. В пятьдесят седьмом он так и сделал, взял в жены Малышеву Галку, бабенку хоть и некрасивую, но безобидную и веселую. В пятьдесят восьмом она родила ему сына Генку. Мы подумали, что наконец-то он образумится и поведет человеческий образ жизни. Мама даже стала иногда к ним захаживать. Но, как говорится, сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Генке еще не исполнилось и трех годков, как он стал Галку поколачивать. То ему не так, это ему не эдак. Годы шли, а он вместо того, чтобы добреть и входить в разум, зверел все больше и больше. Несчастную Галку теперь колотил почти каждый день, и почти каждый день она, ища защиты, вместе с сыном прибегала к нам домой. Сколько раз я прятала их в подполе, и не упомню. А в одно прекрасное утро, когда он проснулся, то колотить ему было уже некого. Галка ночью повесилась в сенях.

– Он что же, в то время сильно пил?

– Если бы так, то это еще можно было понять, - вытащив папиросу, вздохнула бабка. - Он мало пьет, да и то по праздникам. Просто вырос в нашей семье вот такой зверь, а почему, никто не знает. Остальные люди как люди, а этот словно вепрь лесной. Наверное, специфика работы сделала его жестоким, а скорее всего, таким он и уродился.

После того как повесилась Галка, от него отвернулась вся деревня, а он озлобился еще больше, будто что-то кому-то хотел доказать. Начал возводить себе каменный дом, и, наверное, построил бы, потому как стройматериалы уже завез, но тут помешала милиция. В один прекрасный день к его дому подкатил "воронок", и его спросили: "А на какие шиши вы, товарищ Арбузов, собираетесь строить такие палаты?" Уж не знаю, как он отбрехался, но стройку прекратил, а стройматериалы за полцены купил совхоз.

Так он и жил вплоть до начала перестройки, до восьмидесятых годов. Толком нигде не работал, но деньги, и немалые, имел всегда. Генку воспитывала Светлана, и за это он ее кормил, одевал, да еще и так давал денег. Дорогие подарки, начиная с магнитофонов, велосипедов и золотых украшений, он дарил ей начиная с десяти лет. Именно с его помощью она закончила педагогический институт и получила высшее образование. В этом же институте в восьмидесятом году получил диплом и Генка. После этого они уехали, и больше я его не видела.