Гончаров и империя негодяев (Часть 2)

– Ты прав. Мое предложение тебе не нравиться?

– Не знаю. Я пока вообще тебя не знаю. Вчера в машине ты была одна, вечером другая. В постели третья, а сейчас я вообще тебя не узнаю. У тебя даже цвет глаз меняится, то синий, то фиолетовый, а в данный момент какой то изумрудный, словно у дикой лесной кошки.

– Это плохо? Но женщина должна всегда оставаться загадкой.

– Да, но только предсказуемой, а особенно если эта женщина твой начальник.

– И в то же время твоя любовница.
– Прижавшись ко мне она запрокинула голову.Костя, ты хочешь меня?

– А кто же тебя не хочет?
– Жеребцом заржал я и потащил её на кровать.

– Так что ты думаешь о моем предложении?
– Оставшись мною вполне довольной уже за столом спросила она.
– По моему мы с тобой чудесно сработаемся.

– Что касается постели, даже не сомневаюсь, а вот об остальном надо хорошенько подумать.
– Сосредоточенно разжевывая балык ответил я. Наверное на работе ты деспотичная и злая баба. Сколько ты намерена мне платить?

– Три тысячи тебя устроит?

– Королева, да тебе надо лечиться. Эту сумму я зарабатываю извозом за три дня.

– Потому что не платишь налога, но когда-нибудь попадешься и от твоего заработка будет оставаться треть. Это в том случае, если раньше тебе не открутят голову какие - нибудь крутые пацаны.

– Мне её безуспешно пытаются открутить уже двадцать лет.

– А на двадцать первом открутят. Или же в лучшем случае просто выкинут тебя из машины и ты лишишься орудия своего труда.

– Орудие труда я всегда ношу при себе.
– Гордо ответил я.
– Не каркай.

– Я не каркаю, а те не переоценивай своих достоинств. Константин, ты носишься по городу больше двенадцати часов кряду неизвестно с кем и неизвестно где. Наматываешь сотни километров. Ты бьешь свою машину, которая, наверное, тебе досталась не просто так. У меня же ты будешь ездить на той золотистой "десятке", которую ты сегодны видел и твоим единственным пассажиром буду только я. Неужели ты не видишь явных преимуществ?

– Вижу, но за три тысячи я работать не буду, только за три с половиной.
– Поставил я жесткий ультиматум.
– А если серьезно, то мне надо подумать о твоем предложении хотя бы до понедельника. Наверное я соглашусь. Понаблюдаю за тобой, принцессой, ещё пару дней, тогда и отвечу окончательно. Это что касается второго пункта нашей программы, а что до первого, то я уже должным образом почувствовал как удобны твои тапочки.

– Ты все правильно почувствовал.
– Улыбнувшись она широко распахнула александриты своих глаз.
– Тогда за нашу помолвку стоит выпить. А в воскресенье вообще устроим свадьбу и я обязательно достану запись Мендельсона. Ты согласен?

– Абсолютно, но только с одним условием, чтобы на нашей помолвке никого не было. Тебе подходит такой вариант?

– Подходит.
– Хохотнула Татьяна и потянулась ко мне.
– Никого, кроме моей лучшей подружки Женьки Родионовой. Не пригласить её было бы просто свинством. Мой господин, не откажи своей рабе в такой ничтожной просьбе.

– Хороша. На одну подругу я согласен. но не более того.

– Я знала, что вы добры, открывайте шампанское.

– Неприменно, но сперва позволь мне задать тебе один нескромный вопрос.

– Позволяю, теперь я тебе все позволяю.

– Ответь мне, за каким чертом тебе, преуспевающей, красивой бабе, понадобился старый хрен, Константин Иванович Гончаров?

– Наверное я не смогу четко и определенно сформулировать свой ответ, но попытаюсь. Ты какой - то другой, не трафаретный что ли... не такой как окружающие меня мужики, с их псевдоамериканскими взглядами на жизнь... Не знаю, но мне кажется, что ты правдашний и мне по настоящему жаль, что наша встреча не состоялась лет десять тому назад.

– Батюшки, какие комплименты! Но я тебе не верю. Милая моя, девочка, а знаешь ли ты, что я тривиальный алкоголик, которого десять лет назад за это пристрастие к алкоголю выгнали из органов?

– Догадываюсь, я ведь не дура.

– И тем не менее ты решаешься на такой рискованный шаг.

– Да. И не будем больше об этом.

– Хорошо, но позволь я задам тебе ещё один вопрос. Ты чего - то боишься?

– Да, но чего именно, я и сама пока не знаю. Как и тебе, мне нужно пару дней, чтобы в этом разобраться. Давай оставим этот разговор до понедельника.

В воскесенье я поднялся пораньше, с тем чтобы заработать в этот день как можно больше. Не смотря на все заклинания Татьяны отложить это дурное занятие хоть на сегодня я оделся и уже стоял на пороге, когда она опустила в мой карман ключи.

– Это на тот случай, если ты приедешь до обеда.
– Пояснила она. Часов до двух меня не будет дома, пройдусь по магазинам. И учти, Женька приглашена на девять часов вечера, а она никогда не опаздывает, так что в восемь постарайся быть дома, а если тебя не будет в в девять ноль ноль, то я прерываю с тобой всякие дипломатические отношения. Ты меня хорошо понял?

– Понял, моя госпожа. Обязательно буду и даже пораньше. Таня Танечка, под ванну я зашвырнул револьвер. Перепрячь, пожалуйста, его куда нибудь в более надежное место. Не скучай!

К моей великой досаде, желающих поживиться путем извоза в этот день оказалось великое множество. Так что к обеду я заработал только на бензин. Зато после двух часов ситуация круто изменилась. Клиент повалил как на буфет и от желающих перенести свои бренные тела с одного место на другое просто не было отбоя. Я с трудом выкроил время, чтобы заскочить в ювелирный и приобрести не дорогие, но вполне приемлемые сережки для Татьяны. По четырем районам города я носился как угорелый, а в шесть тридцать, когда уже хотел заканчивать работу мне попалась на удивление жирная и щедрая "мышь", которую нужно было немедленно доставить до аэропорта, где она держала свою торговлю. В общем только в восемь сорок пять я поставил машину на стоянку и подошел к сторожевой будке чтобы расплатиться.

– Вам до утра?
– Выписывая квитанцию спросил меня знакомый курносый парень.

– Да, часов до десяти.
– Торопливо отсчитывая деньги ответил я.

Ровно в девять я позвонил в дверь девяносто шестой квартиры, где надо думать, отныне я буду проживать. После пятого звонка, с удивлением отметив полное равнодушие к моей персоне я открыл дверь вверенными мне ключами.

– Наверное обиделась.
– Разуваясь решил я и медовым голоском позвал. Таня - Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч.

Приглушенное бормотание телевизора было мне ответом. Держа на вытянутой ладони коробочку с сережками я вошел в комнату и понял, что Таня - Танечка больше никогда не заплачет и утрата мяча теперь ей до лампочки. Черная жирная точка над переносицей навсегда лишила её каких либо эмоций.

Она сидела в кресле откинув голову на высокую спинку и серыми глазами удивленно смотрела на люстру. Все пять плафонов яркими точками отражались в её зрачках. Перед смертью Татьяна успела празднично одеться и сервировать столик, перед которым сейчас и сидела. Второе кресло и пуфик, ныне свободные, очевидно предназначались для меня и подруги Евгении.