Гончаров и новогоднее приключение

– Может быть, может быть. Это мы скоро выясним.

– Хоть сто раз выясняйте. Куда вы мою машину дели?

– Этот вопрос тебя волновать не должен. На том свете тебя будет возить колесница, запряженная или ангелами, или чертями. Это уж кто как заслужил.

– Не знаю, как мне, но тебе дьявольский эскорт обеспечен.

– Возможно, ничего не имею против. Я с ними давно сдружился. О, а вот и твой дружок к нам в гости пожаловал, - сквозь разноголосый перемат и скрип открываемых дверей известил меня собеседник.
– Кажется, с ним обошлись не так деликатно, как с тобой. Наверное, сильно сопротивлялся. Принимай гостя.

Судя по многообразию голосов, доносившихся сверху, я мог судить, что вновь прибывших было не менее трех-четырех человек. Поимка Макса обсуждалась восторженно и бурно. Наверное, подобным образом охотники на привале делятся своими впечатлениями о только что забитом звере.

– Прикинь, Евгеша, я его сразу накнокал, - бахвалился молодой, приблатненный голос.
– Шепчу Коляну: стой здесь, а сам, в натуре, наверх полез...

– Чё ты тюльку гонишь?
– обиделся кто-то, наверное, Колян.
– Это я наверх полез, а ты внизу оставался. Я его и достал...

– Закройте свои помойки, - властно распорядился резкий, с хрипотцой голос.
– Достали они его! Козлы! Это не вы его достали, а он вас, сучье отродье. Если бы Серый не прострелил ему костыль, он бы вам обоим головенки пооткручивал, козлодеры дешевые. Ладно, кончай разборки. Фара, где клиенты?

– Так ведь они сразу схиляли. Как только первого принесли, они увидели, что каша заваривается, так сразу и слиняли.

– Говно, не мог удержать! Ты знаешь, сколько бабок мы потеряли? Кто будет отвечать? Пушкин?

– Не знаю, Евгеша, я пробовал их удержать, да какое там... Только их и видели, а бабки наверстаем, ихнюю тачку обработаем и продадим. Так на так и получится, а еще и товар останется.

– И что же прикажешь с этим товаром делать? Назад его везти? Или, может быть, вообще его из багажника не доставать, прямо с ним ездить? Козел ты, Фара, и с тачкой ихней опасно связываться. Где уверенность, что они, отправляясь к нам, не поставили кого-то в известность?

– Это ты прав, - понурым голосом признал Фара.
– А что с ними прикажешь делать?

– Не знаю, надо подумать.

– А чего тут думать - перо в бок да до весны в овраг. Или бетонный макинтош им прикинуть, тоже хорошо будет.

– Ты дурак или притворяешься? Говорю же тебе, они могли идти на поводке. Что тогда? Нас вычислят за шесть секунд.

– Ну и нечего было в таком случае их сюда тащить. Сам виноват, а других нагружаешь.

– Смотрю я на тебя, Фархадик, - весело и ласково вдруг заговорил Евгеша, - и кажется мне - больно башковитый ты стал, и умнеешь прямо не по дням, а по часам. Может, ты сам хочешь до весны в том овраге отдохнуть? Проблем нет, этот курорт тебе Данила организует в один момент. Хочешь? Я тебя спрашиваю, хочешь? Козел!
– завизжал истерично Евгеша, беря на блатной испуг.
– Отвечай! Хочешь?! Мочи его, Данила. Из-за этого самаркандского козла мы все сгорим. Мочи, Данила!!!

– Не надо, мужики, - жалостливо захныкал приговоренный к смерти, - вы что, я пошутил. Ты меня не так понял, Евгеша...

– Кто? Что ты сказал?

– Прости, Евгений Владимирович.

Комически-уголовная драма надо мной, так и не дойдя до своей кульминационной развязки, похоже, утухла. Опущенный Фара раболепно и заискивающе спросил, что же делать с плененным моим товарищем.

– Который час?

– Почти восемь.

– Мочить их все равно рановато, люди кругом. Забрось его вниз, я пока подумаю.

Один из щитов потолка на секунду приоткрылся, и в освещенный квадрат на бетонный пол свалилось стонущее тело Ухова. Опять мой товарищ расплачивался своей шкурой за мою глупость и авантюризм. Удивительно невезучий вы тип, господин Гончаров. Да еще каштаны из огня норовите таскать чужими руками. Попомните, до добра это не доведет.

С этими совестливо-покаянными мыслями я подполз поближе к разбитой птице и, вытащив грязный кляп, прошептал ей прямо в ухо:

– Что, Ухов, не помираешь?

– Все нормально, Иваныч, только вот жалко - ляжку мне прострелили. Перетяни чем-нибудь, а то кровь до сих пор уходит. Кажется, опять мы с тобой влипли в историю.

– Ничего, Макс, прорвемся, - оптимистично пообещал я, расстегивая ему штаны.

– Погоди, я сам, только развяжи мне руки.

Левое бедро было прострелено в верхней его части, но кость не задета, и потому дальнейшее уже не казалось мне таким мрачно-безнадежным. Остановив кровь, я плотно перебинтовал волосатую его конечность и авторитетно заверил, что чечетку или яблочко он сможет плясать уже завтра.

– Оно возможно, - согласился Макс.
– Только было бы оно, это самое завтра.

– И не сомневайся, дорогой, не слушай ты их, понт наводят, на испуг берут. Бздиловато-блатная публика. Мы и не с такими разбирались.

– Так-то оно так, Иваныч, я с тобой согласен, только вот дело, которым они занимаются, не оставляет им иного пути, как отправить нас в расход.

– Что ты такое говоришь? Сопливая публика, дешевые наперсточники, и говорить-то о них противно.

– Нет, Иваныч, тут ты маленько ошибаешься. Знаешь, что было у него в том тюке, что он грузил в багажник? Ни много ни мало, а партия "калашей" и к ним куча рожков и патронов. И я это видел своими глазами. Старков привез их на продажу, и потому у них нет иного выхода, как отправить нас к прабабушкам. В такую-то историю мы с тобой вляпались.

– Ничего, безвыходных ситуаций не бывает, - бодро заверил я друга, мало, впрочем, веруя, что на этот раз нам удастся выкрутиться.
– А вообще, как все получилось? Я ничего не успел сообразить, как меня полностью вырубили.

– А тут и соображать нечего, ждали нас. Ждали и приготовились к достойному приему. Действовали они одновременно. Когда тот хрен подошел к твоей машине, я все видел, но помочь тебе уже ничем не мог, потому что на меня самого накинулось несколько человек. Откуда они взялись - не знаю до сих пор. Все было бы нормально, не потеряй я сознания. Меня подстрелили, когда я бежал по крышам гаражей в сторону дороги за подмогой. Я прекрасно понимал, что один с пятью вооруженными шакалами не справлюсь, оттого и решил на время тебя оставить, да только не получилось. Короче, навернулся я с верхотуры головкой вперед. Ну а когда очнулся, то оставалось только плакать. Ладно, о чем теперь говорить. Да и время для анализа мы выбрали неподходящее. У тебя какие-то соображения есть?

– Нет, единственное я знаю точно: чем позже они приступят к выполнению своего гнусного замысла, а именно - нашего умерщвления, тем больше у нас шансов выжить. А следовательно, нам нужно затягивать и затягивать эту неприятную для нас процедуру.

– Тяни не тяни, а конец один - перо в бок или пуля в затылок.

– Макс, я тебя не узнаю. Откуда такой компрессионный пессимизм?

– В общем-то, если говорить честно, мы стареем, Иваныч. И все же давай подумаем, можно ли нам отсюда выбраться.