Гончаров и убийца в поезде

Я был омерзителен ей до тошнотиков. На бородавчатую осклизлую жабу смотрят с большей снисходительностью. Однако она овладела собой, заставила засмеяться.

– Что вы, Иван, абсолютно нелюбопытное зрелище, а в том купе едут трое мужиков, и с ними вам будет весело. Они там балдеют, водку пьют.

– Я и с Лехой вашим могу. Правда, Леха?

– Пошел ты...

– Невежливый ты, Леха. Заглотни стакан, может, игрушку твою отдам.

– Так отдашь?
– Он опять было двинулся на меня, но я, сняв с предохранителя, направил на обоих пистолет и заржал, как жизнерадостный дебил:

– Щас бабахну, во смеху будет - все скиснем!

Попутчики успокоились, тревожась за мой разум и свои шкуры. Под стук колес мы замолчали, томительно и выжидаючи. Первым не выдержал плешивый. Весь напрягся, готовый к прыжку.

– Бабахну!
– предупредил я.
– Выпей "Морозоффа", тогда отдам.

– Не врешь?
– Алексей вопросительно глянул на шефиню.

Подумав, та согласно кивнула, видимо просчитывая новый вариант моего выселения.

Верзила набуравил полный стакан и с удовольствием вылил его в глотку, страдальчески давая понять, на какие только жертвы не приходится идти ради нее, шефини, и во имя долга. Вытащив обойму, я кинул ему пистолет.

– Держи, воин!

Мне надоела эта клоунада, и, чтобы раз и навсегда поставить точку, я выпил еще соточку и вполне серьезно предупредил своих спутников:

– Не знаю, кто вы, куда едете, чего боитесь и зачем хотите меня переселить, да и знать не желаю. И в дела ваши вмешиваться не собираюсь. Темные они или нет, меня мало колышет. Одна просьба: не лезть ко мне. Я хочу того, что хочу я, и глубоко плюю на ваше волеизъявление. Посему или, приняв мои пожелания, мы мирно сосуществуем, или, уткнувшись каждый в свою стенку, сопим в шесть дырочек. Компрене?*

* Понимаете? (фр)

– А вы кто?
– Подумав, брюнетка перешла на человеческий тон.

– Дед Пихто в резиновом пальто. Достаточно? Кажется, я не интересуюсь вашей биографией, хотя, как мне думается, там есть масса прелюбопытнейших и лакомых деталей для правоохранительных органов, а?

– Бэ, гони патроны, сволочь!
– пьянея, наглел плешивый идиот в чалме, явно выслуживаясь перед хозяйкой.

– Лина Александровна, а можно его еще разок тюкнуть?
– не обращая внимания на реакцию грубияна, поинтересовался я.

– Нет! Усохни, кретин!

"Кретин", то бишь я, обиженно усох, задвинувшись в угол возле двери. Беседа была исчерпана. Видимо, женщина смирилась с моим присутствием. Повисла пауза, заполняемая лишь стуком трудолюбивых колес.

Набулькав четверть стакана, я подвинул его Клеопатре. Удивительно, но она выпила и даже, отрезав колбасы, отгрызла кусок.

– Ну и гадость...

– Чем богаты...

– Сходите в ресторан, возьмите чего-нибудь более удобоваримого.

Плешивый с готовностью вскочил:

– Пойдем?

– Мне "Морозофф" и без закуси хорош, - отказался я, прикидывая, какую еще каверзу они мне уготовили. Да и девку под полкой не мог я оставить. Впрочем, мои попутчики, кажется, ее не обнаружили.

– Идите, мальчики, вдвоем, - вдруг подозрительно подобрела Клеопатра то ли от выпитой водки, то ли от измышленной пакости.
– Идите, идите! Мне переодеться надо.

– Пойдем, Иван, женщина просит.
– Плешивый снял чалму и напялил кожаную кепочку.

Довод был веским, и я нехотя поплелся за ним через вагоны и грохочущие сцепы.

Вечерний вагон-ресторан был полон. Сигаретный дым, смешиваясь с запахом прогорклого масла и винным перегаром, повис плотным вязким туманом. Знакомая замызганная официантка радостно порхала в ресторанной стихии. Одолев усталость, должно быть, приличной порцией спиртного, она с видимым профессионализмом одухотворенно жулила клиентов.

– Киска, дай хорошего коньяка, - перехватив ее между заказами, потребовал я.

– За столик, мои золотые, за столик. Стоя не обслуживаю!

– А лежа?

– Только тебя, мой золотой, но это дорого!

– А его?
– Я кивнул на плешивого.

– В порядке очереди. Садитесь, вон там места освобождаются,

– Некогда нам рассиживать, - проворчал плешивый, плюхаясь напротив меня.

– Что будем кушать?
– нетрезво тыкая карандашом в блокнот, допытывалась "киска".

Плешивый брезгливо обследовал соседские тарелки и категорично заявил:

– Консервы.

– Минтай в томате, кильки в томате, сом в томате...

– А что-нибудь без мата?
– вмешался я.

– Шпроты?
– удивленно выдохнула драная кошка.
– Пожалуйста. Сколько?

– Десять банок, - сурово решил мой попутчик, - и коньяк!

– Грузинский, азербайджанский, "Наполеон". Какой?

– Никакого. "Смирновская" есть?

– Есть.

– Три штуки и зелени. Мухой!

"Летала" она минут пятнадцать. А когда наконец притащила требуемое, я чуть было не свалился под стол от хохота: все десять банок со шпротами, аккуратно выставленные на подносе, были открыта. Верзила тихо наливался кровью, а ему это вредно.

– Ты что, чокнутая?

– Вот и я думала, неужели съедите?

– Убери, дура, неси целые!

– А куда эти дену? Шпроты плохо берут дорогие...

– Твои проблемы.

– Да вы что? Заказали, а теперь... Мне, что ли, платить?

– Не обеднеешь, сама жри, - злился верзила.
– Ладно, банки четыре оставь, съедим здесь. Неси водку и пять целых консервов.

Компромисс, предложенный плешивым, ее, видимо, устроил, и уже через несколько минут мы пили хорошую водку и давились шпротами.

Заметно навеселе, отрыгивая прованским маслом, мы возвращались в купе. Впереди - Алексей, нормальный компанейский парень, простой и веселый, размахивал плоскими фляжками "Смирновской" и оптимистично басил:

День пройдет, настанет вечер,

Пройдет вечер, будет ночь..

А ночь, да, уже наступила, она смотрела в вагонные окна коридора квадратными кляксами чернил. Оставалось ждать утра.

Ночь пройдет, настанет утро,

Пройдет утро, будет день...

"Это правильно и не противоречит логике", - подумал я, с трудом удерживая пирамидку консервных банок на руках и собственное равновесие.