Гончая. Вынужденный отбор

— Тогда… Живи, Оксана. Счастливой человеческой жизнью…

Боль острой вспышкой пронзила живот. Расползающийся внутри холод помутил сознание. Выставив вперёд руки, я перехватила меч, рефлекторно дёрнувшись. Зрение меркло. Перед глазами заплясали тёмные пятна.

Я попыталась вытащить меч из своего живота, но потерпела неудачу. Он попросту не поддавался. Сэм удерживал его до последнего моего вдоха. Я смутно различала его лицо перед собой. Я даже смутно ощущала боль - лишь пробирающий до костей холод, сковывающий все внутренности. Замедляющий работу жизненно важных органов.

Не было больше магии. Словно никогда и не было, ни пламени, ничего. Не говоря уже о силах. Я хотела пошутить о вечном: "Не доставайся же ты никому"... Но и на это у меня уже не осталось сил и времени.

Всё исчезло. Я исчезла...

Глава 4

Оглушающий звук ворвался в заторможенное сознание. Грудная клетка горела от боли. Перед глазами плыли очертания чего-то чёрного, кажется, выпуклого. Голова раскалывалась, пульсируя чудовищной болью по всему лбу.

— Всё хорошо. Не двигайтесь! — не знаю, чей это был голос, но интонации были решительными и безапелляционными. — Несите носилки. Можете назвать своё имя?

Имя? Что происходит? Это приёмная божественной комиссии какой-то? Я не умерла?

— Бедро сломано. Возможно, повреждён позвоночник. Вызывайте спасателей, не стоит её трогать сейчас. — всё тот же голос отдавал кому-то какие-то указания, а я, испуганная до ужаса смыслом слов этого человека, тут же попыталась прислушаться к своему телу и пошевелить ногами.

Кажется, у меня получилось.

— Мои ноги...они шевелятся…

— Не говорите. Вам не стоит сейчас разговаривать.

Поздно. Я уже ощутила металлический привкус во рту, прежде чем кровь хлынула из носа и рта.

— Блядь…

Возмутиться его культуре общения я не смогла. Хоть что-то оставалось неизменным - я слишком часто отрубаюсь в любой странной ситуации. То же, я сделала и сейчас.

Кажется, я ещё жива. Или пока ещё жива…

Обрывки чужих разговоров оседали в моём сознании. Авария. Столкновение легкового автомобиля с внедорожником какого-то мажора. Стабильно тяжёлое состояние. Рыдания матери. Ободряющие слова отца. Ещё чей-то мужской голос, требующий у меня встать, открыть глаза, бороться и не сдаваться.

Однажды агония кончилась. Я в самом деле очнулась. Открыла глаза и задохнулась от инородного предмета в своём рту. Ко мне бросились с десяток людей в синих и белых халатах, суетясь и что-то обговаривая. Словно я деталь интерьера, не более.

Врачи, медсёстры и наконец-то родители. Я так много хотела им сказать. Так много спросить. Но голоса не было. Хрип, сип и невнятные протяжные гласные, отзывающиеся булькающими звуками в шейной трубке.

Я слушала. Я очень много слушала. Неделя, вторая, проведённая в больничных стенах, оставляли лишь множество вопросов и сомнений в моей голове.

Когда я смогла вновь заговорить, моим первым вопросом было:

— Какой сейчас год?

Мама зарыдала пуще прежнего, а отец обеспокоенно заглянул в мои глаза.

— Две тысячи двадцатый. Ты провела Новый год в реанимации…

— Я попала...в аварию… тридцать первого декабря?

— Ты помнишь? — лицо папы озарилось надеждой.

— Да. А демоны? Мой Хран?

— Что?

— Демоны?!

Я закрыла глаза, не в силах видеть ужас и потрясение родителей. Они молчали, а я не придумала ничего лучше, чем притвориться спящей, надеясь, что они уйдут.

Их уход не принёс мне ни облегчения, ни уединения. Вошедший мужчина, заставил меня в ужасе распахнуть глаза и наблюдать за его каждым движением. Вот он подошёл к моей кровати. Вот он ласково, кажется, провёл ладонью, по моей щеке, спрятав спутавшиеся и слипшиеся волосы, которые я всё время не позволяла отстричь. Вот он спросил о моём самочувствии…

— Какого хрена, Макс, ты здесь делаешь?!

— Ксюш, ты чего?

— Ксюша я для подруг и друзей! Ты в этот список не выходишь! Убирайся немедленно!

— Но… Но что я сделал?

— Убирайся! Убирайся! Убирайся!

Ощутив всю прелесть ударной дозы успокоительного, введённого мне "добрейшей" медсестрой, я обмякла и отключилась.

Я быстро шла на поправку, по мнению моих лечащих врачей. Я смогла сесть. Смогла встать. Я даже смогла, пусть и с помощью костылей и надзора медсестры, дойти до туалета! Кому-то это покажется глупостью и ерундой, но сам унитаз и справление нужды самостоятельно, а не в больничные утки и с чужой помощью , сделало этот день самым лучшим в этих стенах. Я вновь ощутила себя живой. Пусть за дверью меня и ждала обеспокоенная медсестра, я на несколько часов стала счастлива. По-настоящему счастлива.

Мне стыдно, но прихода Светы я ждала с большей радостью и волнением, чем родителей. С ними я не могла поговорить...о...демонах. О Страторе… Видеть их растерянность и страх невыносимо.

— Выглядишь ужасно. — авторитетного заявила она, едва переступив порог моей палаты.

— Ну, это лучше, чем слёзы и жалость. — констатировала я.

— Я серьёзно. Брови Брежнева, цвет лица, как у этой стенки, губы… Так… — придвинув стул к моей кровати, подруга выгрузила объёмный пакет и прокомментировала:- Здесь фрукты, соки, пористый молочный шоколад и пара покупных салатов. Извини, но двое детей не располагают к бульонам и прочей домашней еде. Итак свекровь лютует, на работе завал, бывший вернуться удумал.

— Не стоило и этого. У меня всё есть. Но за шоколад спасибо.

Управившись с выгрузкой провизии, Света закопалась в своей сумочке, что-то бормоча себе под нос. Я не знала, с чего начать и как правильно подвести её к этому разговору. Не может быть, что всё это мне приводилось…

— Нашла! — продемонстрировав мне щипчики для бровей, Светка хохотнула. — Буду из тебя делать человека!

— Эй! Густые брови сейчас в моде! Разве нет? — запротестовала я, увидев хищную усмешку на её губах.

— Да, но это не всем идёт.

— Ты не заметила, что я в больнице, а? Для кого здесь быть красивой? Мне до бровей сейчас совсем нет дела.

— А врачи? А Макс? — всё-таки добравшись до моих бровей, возмущённо засопела подруга.

— Не хочу видеть Макса. — поморщилась от неприятных ощущений.

— С чего бы это? Вы же сладкая парочка.

— Можешь не стараться, я знаю, что он тебе никогда не нравился.

— Что? С чего ты это взяла?

— Ты говорила. — а вот и тот самый повод и подходящий момент перейти к делам насущным.