Гончие Лилит

– Ты похожа на солдата, – соглашается Терри. – В хорошем смысле. В тебе есть что-то… неудержимое.

– Аппетит, – хохочу я. – Неудержимый аппетит. И запихиваю в рот последний кусок слойки.

– И неудержимый смех, – подливает масла в огонь Терри.

«И неудержимое желание поцеловать тебя», – думаю я.

В этот момент Терри смотрит на меня, и мне кажется, что он думает о том же. Кажется, еще мгновение – и он возьмет меня за руку, встанет близко-близко, и…

– Ай! – подскакивает Терри. Ему в голову врезается большой сине-зеленый воздушный змей, за которым, держа в руке другой конец нити, бежит мальчишка в бейсбольной кепке.

– Извините! – кричит он, хватает змея и уносится прочь.

Но момент безвозвратно утрачен: я смеюсь и не могу остановиться, пока Терри с выражением театрального страдания на лице потирает голову.

– Меня чуть не убил дракон, а тебе весело! – грозит он мне пальцем. – Между прочим, ты тоже была на волосок от гибели.

– Я солдат, забыл? А солдаты носят каску! – с умным видом говорю я, натягиваю шапку до самого носа.

Я ничего не вижу, но Терри, должно быть, стоит напротив и умирает со смеху. И тут его руки находят мои ладони, и… ох, он меня целует. Легкий, вкусный, солнечный поцелуй – под стать яркому, беззаботному дню. Моя шапка по-прежнему закрывает обзор, и мне не хочется подтянуть ее кверху, не хочется открывать глаза. Я не успела пожевать жвачку, но, кажется, так даже лучше: поцелуй со вкусом яблочной слойки. Идеально.

* * *

Мы с Терри присматривались друг к другу, не спешили – как люди, которые уже обжигались и теперь не хотели заново залезать в бинты. Мой опыт отношений можно было назвать плачевным, и у Терри, видимо, тоже не обошлось без драм.

Однажды, когда мы шли к трамвайной остановке и курили одну сигарету на двоих, зазвонил его телефон. Терри хмуро переключил его в бесшумный режим, сунул в карман и больше не доставал. Но мелодия рингтона царапнула по нервам, я узнала ее с первых нот: композиция «Отпускаешь ее» группы «Passenger».

Тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег. Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. Ты знаешь, что было хорошо, лишь когда становится плохо. Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому. Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее…

К сожалению, я очень хорошо помнила текст этой песни.

– Звонила бывшая девушка? – спрашиваю я прямо. Официально мы с Терри все еще не встречались, так что я могла говорить все, что лезло в голову, без риска стать похожей на ревнивую злючку.

– Угу, – кивает он. – Как ты догадалась?

– Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее! Гимн одиноких рыдающих парней, – заключаю я со смехом. Я смеялась в любых ситуациях, даже когда смех был не совсем уместен.

– Поверить не могу, что ты узнала песню по трем первым нотам! Любишь музыку? – меняет тему Терри.

А вот о музыке мы говорить не будем…

Она оказывала на меня слишком сильное воздействие. Я была беззащитна перед музыкой – могла расплакаться, слушая грустную мелодию, и пуститься в пляс, слушая веселую. Моя психика не умела сопротивляться ей, противостоять, бороться с тем настроением, какое она неизменно создавала. Поэтому я старалась просто избегать ее: просила таксистов выключать радио, сама составляла плей-лист в том кафе, где работала, и в этом списке был только безобидный фолк. Я ни разу не купила ни один музыкальный диск, а те, что остались в моем доме после смерти матери, отправила на благотворительные распродажи сразу же после похорон.

Это она, музыка, забрала у меня мать. Это музыка вытеснила из ее души любовь к жизни, любовь ко мне и заполнила ее болью блюзовых голосов и горечью минорных аккордов.

Моя мать страдала от тяжелой формы клинической депрессии и при этом пыталась найти утешение в тоскливой музыке. Проклятье! Это было все равно, что искать защиты у серийного убийцы. Музыка ее не лечила. Наоборот, она ее отравляла, как неправильно подобранное лекарство. Жаль, что я поняла это слишком поздно.

В день смерти мамы я взяла ее плеер и включила композицию, которую она слушала последней: «Люстра» из альбома Сии «Тысяча форм страха». Меня хватило только на куплет и небольшой кусок припева: «Ничего не чувствую… Буду пить рюмку за рюмкой, пока не собьюсь со счета… Я буду качаться на люстре… Буду жить так, будто завтра никогда не наступит». Потом меня скрутило от подступивших рыданий, головокружения, тошноты. Я растоптала плеер каблуками и поклялась себе никогда не иметь дела с музыкой – так же, как с незнакомцами на красивых машинах, которые останавливаются рядом с тобой темной ночью и предлагают подвезти. У каждого второго из них в багажнике наверняка лежит удавка, пила и мясницкий нож.

А еще была предсмертная записка, после которой наши с музыкой пути разошлись окончательно…

– Так что, любишь музыку? – снова спрашивает Терри.

– Стараюсь избегать, – признаюсь я. – Фолк, кантри и веселая попса – еще куда ни шло, а всякие тоскливые песни просто не выношу. Ненавижу страдания, терпеть не могу страдальцев.

– Но для «Пассенджера», видимо, все-таки сделала исключение?

– Слышала эту песню всего один раз, когда стояла в очереди в супермаркете. Вышла оттуда с головной болью.

– О как, – вскидывает брови Терри. – В тебе точно есть что-то неудержимое, Скай.

– Однажды я растоптала эм-пэ-три-плеер. Вдребезги, – признаюсь я.

– Разве небо может быть таким жестоким? – дразнит меня Терри.

– По-моему, оно только таким и бывает.

Словно в подтверждение моих слов, тут же начинается ливень, и мы, накинув капюшоны, быстро добегаем до остановки Луаса [6] .

* * *

Нутелловая диета (как это возможно?!) сработала. Я начала худеть, но чувствовала себя хуже некуда. В тот день посетителей оказалось немного: пара теток среднего возраста, уже второй час гоняющих чаи у дальнего окна, и несколько офисных ребят с приспущенными галстуками, разложивших на столе папки, – так что у меня была уйма времени обсудить с Кейт щекотливое положение, в которое я попала.

6

Луас – трамвайная линия в Дублине.

– Кейти! Я худею! Прикинь?! Но у меня запор третий день. Так и надо?

– Предсказуемо. Тебе просто нечем какать, дорогая. Ты же ешь только жир и сахар.

– А что делать?

– Добавь брокколи-шпинат-капусту… – Дальше последовал долгий перечень ассортимента овощного отдела супермаркетов.

– И это не отразится на темпах похудания?

– Абсолютно, в овощах калорий кот наплакал.

– А еще нет сил, спотыкаюсь на ровном месте…

– Ну, ты же не ешь белок, так что скажи гудбай своим мышцам. Замени часть «Нутеллы» творогом и мясом. Но так, чтоб калорий осталось столько же!

Я минуту усваивала сказанное, и тут меня осенило:

– Черт, начали с «Нутеллы», а закончили овощами и творогом!

– Ну, если бы я тебе сразу сказала, что без них никак, ты бы вряд ли влезла в эту авантюру, правда?.. Никому не интересны прописные истины, всем подавай ноу-хау! – фыркнула Кейт.

– Что дальше? Окажется, что мне необходимо становиться на беговую дорожку три раза в неделю? – ужаснулась я.

– Да, кстати, не хотела пукать в твоем магнолиевом саду, но придется: скоро твой обмен веществ замедлится из-за дефицита калорий, и ты перестанешь терять вес. Чтобы продолжить худеть, придется трясти задницей.

В моем арсенале появилась новая метафора: «Нутелловая диета». Это когда нечто, казалось бы, сулит одни плюсы и соблазняет легким успехом – да так, что невозможно устоять, – но потом все-таки придется расстаться с иллюзиями, заменить «Нутеллу» творогом и купить спортивный костюм. А иначе запор!

– Ты хитрая лиса, Кейт, но знаешь что? Я рада, что ты меня в это втянула. Я уже скинула три кило, а Терри вчера подарил мне плюшевую собачку!

– Плюшевую собачку, – зевнула Кейт. – Что-то он слишком осторожничает, Скай. Я бы уже давно затащила тебя к себе в квартиру и хорошенько бы помяла тебе сиськи.