Гора Мборгали

– Хорошо, дочь моя, ступай, я поговорю с ним, и, если он будет вести себя по-прежнему, я знаю, как с ним управиться.

Думаю, священник и вовсе не знал, как будет управляться. Призвал батюшка к себе Ило Коташвили:

– Почему не спишь с женой?

– А с кем же я, по-вашему, сплю?
– удивился Коташвили.
– Тахта одна на всех, вместе на ней и спим.

В старину в крестьянской избе помещалась одна большая тахта, на ней спали и взрослые, и дети. Зыбки с новорожденными и те на ней стояли.

– Я не об этом. Пошто бабу не ублажаешь?

– А как я должен ее ублажать?

– вопросом на вопрос ответил Ноташвили.

– А так, как мужик бабу ублажает, - пояснил священник.

– Что вы, отче, как я осмелюсь на такое... Она мне детей ростит, от зари до зари вся в хлопотах, с ног валится, до того ли ей. Бог свидетель!

Священник слушал его и думал: он и в самом деле такой болван или ваньку валяет, а когда ваньку валяет, что же у него такое на уме?

Надо полагать, отец небесный не прояснил его мыслей, потому как батюшка только и нашелся, что сказать:

– Дурак ты, братец. Ступай и ублажай ее как положено, не то получишь у меня!

Повернулся Коташвили и пошел себе восвояси, но от угрозы отчевой, видать, отмахнулся и наказа его не выполнил, потому как спустя месяц Като снова заявилась к священнику и на этот раз тверже и решительнее потребовала незамедлительного развода.

Ну что тут скажешь. В старину бытовал обычай: с семейными неурядицами такого рода обращались к барам, и те, как могли, улаживали разногласия в присутствии священника и повздоривших супругов. Призвали. Они явились вместе - Като и Ило.

Лето. Под раскидистой липой барин с барыней и священник расположились в креслах. Като и Ило стоят, понурившись. Все молчат, пропадая от неловкости, не решаясь начать разговор. Барину бы слово сказать, а он сидит себе, четки перебирает. Время идет, спасения ниоткуда.

– Скажите что-нибудь!
– взмолился наконец священник, обращаясь к барину.

Барин нахмурился, собираясь с мыслями, и думал так долго, что все замерли, ожидая мудрого слова, а вместо этого он вдруг возьми и брякни:

– Эй ты, осел! Для чего тебе эту девку в жены дали?!

– Вот-вот, - пришла на помощь супругу барыня.
– Для чего я тебе такую раскрасавицу везла? Дороги в Триалети, не приведи Господь. Могла ли я, с моим здоровьем, ехать верхом? Сам же видел... У проклятого Тедо свиное сало вышло, и я чуть не оглохла, когда арба пошла скрипеть. Разрази его гром, как проголодается, копну соломы в один присест умнет, а свиным салом запастись ума не хватило...

– Погоди, Мариам, пусть сам скажет, - прервал ее барин.

– Почему, говорите, жену взял? А разве шестерым моим детям уход и забота не нужны были?!
– возразил Ило Коташвили.

– А самой бабе, по-твоему, ничего не нужно?
– не унималась барыня.

– Вот именно. Самой бабе, - поддержал в свой черед барин супругу.

– Не знаю, барин, о чем вы, еды у нее вдоволь, одета-обута, на крестины да свадьбы вместе ходим, не скуплюсь на ласку и пожурить умею. Что ей еще нужно, а?

Снова нависло молчание. Барин уже то ли в четвертый, то ли в пятый раз перебрал четки и, не в силах больше сдерживаться, выпалил:

– Ты, Ило, что-нибудь смыслишь в бабах?

– Я-то? Вы, барин, никак, меня за слабосилка держите, а?

– залился смехом Ило.

– У него, наверное, есть любовница!
– воскликнул священник.

– Есть, отче!
– подтвердил Ило.

– Кто, Ило, кто она, твоя любовница?
– оживилась барыня.

– Вот, милостивая моя госпожа, вот она, отрада души моей!
– Ило погладил жену по голове.
– До того люблю, нет мне без нее жизни!

– Вот пролаза!
– возмутился барин.
– Послушай, болван, тебя спрашивают, когда тебе приспичит, пластаешь ты бабу или нет, а если пластаешь, то кого?!

– Пластаю, как не пластать. Баб же и пластаю, - объявил Коташвили, обводя всех удивленным взглядом, словно спрашивая: "А кого же еще?"

Это произвело на присутствующих разное впечатление.

– Ой-ой-ой! Что я слышу?
– застыдилась барыня.

Барин разинул рот.

Священник чуть приметно усмехнулся.

Като впилась грозным взглядом в мужа и, мотнув головой, ехидно заметила:

– И-и-х, лопни твои глаза! Найдешь ты кого лучше меня!
– Потом, то ли припомнила что-то, то ли обида ее разобрала, она закатила такую затрещину распутному муженьку, до баб охочему, что барин едва ль не бросился их разнимать.

– Так бы и говорил, а то замучил всех!
– пророкотал барин.

– Ишь ты, баб, говорит! Не одну, не двух - во множестве! Наговаривает. В моей пастве, самое большее, две такие сыщутся, - заметил священник.

А барыня, встрепенувшись, взялась уточнять:

– Откуда бы им взяться? Ну, одна, положим, вдова Тухи, а кто вторая? Вторая, скажем, Маро. Этот старикашка взял в жены девушку, ну прямо розу, жизнь ей сгубил. Эти двое, больше никого. Ежели есть, назови!

– Не выйдет, барыня, не из таких я! Назову кого, другие к себе не подпустят. Дело это деликатное, никак нельзя!
– отрезал Ило и обратился к священнику: - Что значит "ваша" паства? Вам что, в собственность дали меня и тех баб или как?! Господские мы, Бог наш пастырь, его волею живы!

– Ежели волей Божьею...
– осеклась Като и обернулась к священнику: Знать ничего не знаю! Не разведешь, убегу, сгину!..

– Помолчи, баба!
– осердился барин.
– Тут еще многое надо выяснить, уточнить... Я барин, и так вот запросто... Стольких и мне не уломать, а ты... Все же как ты ухитряешься, а?

– А чего тут ухитряться?!

– А все же... все же?
– Барыня сгорала от любопытства.

Коташвили смущенно усмехнулся, потер ладонью шею, нахмурился и выдавил, словно под пыткой, важную тайну:

– Приворот есть во мне, приворот! Иду себе куда-нибудь... Мужикам на меня плевать, что видят меня, что нет - Коташвили и Коташвили - не велика важность. Зато бабы млеют... А я вот чую, которая больше млеет. Я о бабах говорю, о вдовицах и молодухах. Девок я не трогаю, жалею их. По правде, и я им не больно нужен. Не знаю, почему, да так оно есть...

– Пропади ты пропадом, бессовестный, развратник, исчадие ада! накинулась барыня, но супруг, прервав ее жестом, сам обратился к Коташвили: