Гора Мборгали

– Ладно, говори о вдовушках и молодухах.

Коташвили стоял, свесив голову в деланном смущении, но похоже было, что его разбирала досада, так ему не терпелось наконец убраться отсюда.

– Говори!
– прикрикнул барин.

– Уж не знаю, о чем говорить?

– А все же как это? Вот ты видишь, как она млеет. А дальше?
– подводил барин к ответу.
– Откуда тебе знать?

Коташвили поднял голову, оживился:

– Встречусь глазами и знаю! Бывает, что молчат, рот платном прикроют и молчат, а я слышу собственными ушами, как глаза их в голос говорят...
– Он еще хотел что-то сказать, но барин прервал:

– Подумаешь, это пара пустяков. Трудно то, что следует за этим, а начало - так, тьфу!

– Трудно, барин, не скажу, что легко! Коли ты пентюх, трудно!

– Какой такой секрет ты знаешь, милый человек?
– заговорил священник.

– Какой секрет? Вот шел я вчера по проулку с косой на плече. Бабенку в огороде увидел. Ягодка - лучше не сыскать. Она разогнула стан и глянула на меня. И я на нее глянул, и, когда наши взгляды встретились, я уже все знал...

– Прелюбодей и богохульник!
– объявил священник и взялся за кресло: Пересяду, чтоб не слышать подобных речей... Я буду вон там, под тем деревом.
– Батюшка подбородком указал на дерево, которое росло рядом и так близко, что, сядь он туда, до него все равно доносилось бы каждое слово.

– Ай, что за вопросы ты задаешь? Подобает ли мне выслушивать такие речи?!
– привстав, воскликнула барыня.

– Сядь, не капризничай!
– одернул ее барин.
– Садитесь, батюшка, и вы, и ты, Маркам! Не уходите! Мы должны сообща решить это дело. Таков порядок! Давай ты, Ило, говори, о чем это ты "знал"?

– Знал, что она уйдет с огорода. И то знал, что, если я пойду за ней, дело заладится...

– И кто же это был?
– встряла в разговор крайне взволнованная барыня.

– Э-хе, - засмеялся Коташвили.
– Иметь с бабой дело, а потом судачить о ней? Не мужское это занятие!

– Не мешай, Мариам, пусть говорит, подлец, - вмешался барин.
– Лучше скажи, вот женщина пошла, а ты, что ли, за ней?

– А как же. Пошел и...

Тут Нато залепила ему вторую оплеуху и снова стала требовать развода.

– Уймись, баба!
– одернул барин распалившуюся Като.
– Мы пока не добрались до главного. Главное впереди.
– Он повернулся к Коташвили: - Ты пошел за ней, догнал... А если она упрется, что тогда?

– Тогда ничего. Силой нельзя. Впрочем, есть и такие, которым нравится, когда сильничают... Бывало, что и не давались, разве ж нет? Поворачивался, уходил. Пару месяцев делал вид, что не замечаю, зато потом... Вы все, барин, спрашиваете, что потом? Вот потом и начинается самая что ни на есть потеха!

– Допустим, - подал голос священник.
– Она пошла, ты за ней, свершилось богопротивное дело... А вдруг вас кто увидит?

– Что вы такое говорите, батюшка?
– удивился Коташвили.
– Баба, знаете ли... Прежде чем она встретится с тобой глазами и поманит за собой, она наперед знает и место, и время, у ней уже все взвешено-перевешено. Баба она отродье дьявольское, только положись на нее. Баба не ошибется, мужик ошибется! Ты только не мешай бабе. Я всегда так делаю, и вы запомните, так оно лучше.

Барыня вскочила, кинулась на Коташвили, стала колотить его по груди маленькими, уже крепко увядшими кулачками:

– Вы посмотрите на него, охальник, бесстыжие глаза! Как ты смеешь говорить такие вещи в присутствии благородных мужчин! "Вы запомните!" "Так оно лучше!" Чему ты их учишь, для чего им это запоминать, будь ты проклят!

Като собралась было встать на защиту своего крайне потрясенного супруга, но не посмела...

Барин схватил супругу за руку - она все пыталась вырваться - и силой оттащил ее в кресло. Выждав, пока супруга изольется бранью, он ласково сказал:

– Полно, Мариам, успокойся, дорогая... Пусть себе учит, я же не помчусь, задрав штанины, в тот проулок, где Ило ринулся в огород за бабой. Он сболтнул лишку, скотина, а ты себе нервы портишь!

Барыня все продолжала кипеть, когда Коташвили объявил в свое оправдание:

– Что я такого сказал, барыня... Бабе, говорю, лучше знать, нужно делать по ейному разумению. Я угодить вам хотел... Я всегда так делал. Разве ж кто меня хоть раз накрыл? Ни в жизнь.

Священник с барином переглянулись. Священник деланно нахмурился. Барин захлопал глазами. Оба опустили головы, и барин, не сдержавшись, хмыкнул:

– Ну и ну, каков фрукт?!

– Каков? Мерзкая скотина, пропади он пропадом... Не скотина, а гад ползучий, прости Господи, что в жарких странах водится, он только зев разинет, а кролик сам в глотку ему и прыгает. Гад и есть.

– Все это, Ило, называется изменой Господу, церкви, жене и семье, сообщил священник.

– Ты что говоришь, батюшка! Разве могу я изменить этой святой женщине?! Не такой я человек, на измену я не способен. Когда я с теми бабами, разве ж я с ними? Я с нею, моей отрадою. Кроме нее, у меня никого не было, да мне никто и не нужен. Так-то вот!

– Смотрите-ка, что он говорит, отче, - разволновалась барыня.
– Хочешь быть с нею - будь, на кой тебе ляд другие?! Ах ты, распутник. Лежит она рядом, вот и будь с нею, и никаким разводом она голову себе забивать не станет...

– Вот-вот! Это как же получается? Когда ты с ними... Нет, когда ты с нею, то ты с ними... Как ты сказал...
– запутался барин.

– Об этом деле я так соображаю. Будь оно праведным, никто бы не стал его пользовать для брани. Милая моя!
– Ило протянул руку, чтобы погладить жену, но она уклонилась, чертыхнувшись, и Ило пришлось "всухую" заканчивать фразу: - Она ни в чем не провинилась и...

Это было слишком. Под молчаливыми, спокойными липами вихрем взметнулась ярость. Никто не мог взять в толк: что за человек Коташвили? Повеса, какого свет не видывал, или законченный болван, а может, то и другое вместе. Но ведь какая-то тайна здесь была. Женщина, полная жизни, привлекательная, годами рядом лежит, а он даже попытки не делает овладеть ею?..

– Здесь без Соломона мудрого не обойтись!
– нарушил молчание барин, и, надо думать, вывод этот был очень точным.

Священник вдруг оживился, видно, Господь-таки осенил его, подсказав единственно правильную мысль, которую он ждал еще со времени первого посещения Като.

– Слушай меня, Ило, - негромко, спокойно начал он, - ты и с первой женой, бедняжкой Даро, так жил?

– И с нею, отче, и с нею, - не задумываясь, ответил Коташвили.

– Э-э-э!
– вырвалось у барина.

– Так откуда шестеро детей, те шестеро откуда?!
– опередила священника барыня.

– Она, Даро, украдем брала, сударыня, вот откуда, - глазом не моргнув ответил Коташвили.

– Слава тебе, Господи!
– перекрестилась барыня.
– Вам бы все на тех несчастных цыган валить, а они просто курокрады да огородные воришки...