ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

– Пойдем, сын, домой… поздно уже, – сказал он с тёплым придыханием и глаза его сверкнули как гладь озера перед самым закатом солнца.

Той, не успев всего этого осознать, продолжал стоять, глядя в удаляющуюся спину отца.

– Ну, что стоишь? Пойдем. Холодно! – развернувшись, сказал Мика и остановился, поджидая сына.

Той с усилием сделал шаг в сторону отца, потом остановился и, секунду поразмышляв, будто отцепляя что-то прочно удерживавшее его на месте, встряхнул головой и быстро зашагал к отцу. Дальше они шли вместе, доверительно касаясь друг друга плечами как настоящие мужики – без лапанья и ручканья.

Этот разговор не был для них ни переломным моментом, ни неким рубежом. Каждый понимал то, что он будет плыть своей собственной Рекой. И они оба были убеждены в том, что попыток принудительного убеждения – «грести туда, куда я знаю» – уже никогда не будет ни с той, ни с другой стороны и что очень важно – в абсолютно равной степени. Но до конца они убедятся в этом намного позднее.

Поужинали наскоро. Мать, определив по виду мужиков вредность любых расспросов, быстро подогрела картошку и, укомплектовав стол квашеной капустой и хлебом, ушла «немного почитать перед сном». Мужчины поели быстро. Как обычно “вылизали” хлебом тарелки, сгребли со стола все до единой крошки хлеба и опрокинули “приварки” в рот, запив отваром шиповника.

– Прибери тут, – отец указал Тою рукой одновременно и на стол и на раковину, потом добавил. – Устал я что-то сегодня, – и вышел из кухни.

«Какой-то бестолковый выдался день, – размышлял Той, машинально выполняя поручение отца. – Хотя, если разобраться, что уж сильно такого плохого произошло?.. В школе?.. Нет, мы там просто слегка не сошлись во мнении с… да, с несколькими… людьми… Ну, запись в дневнике. И чё? Могут, правда… Ну так что теперь… Отцу объясню, мать, скорее всего даже не узнает… ВОХРу?.. Тут ни каких сомнений – так и надо было сделать… Мент?.. Тот вообще обломался, алкаш!.. Отец?.. Вот главное – отец всё понял! Классный у меня батя!.. Хорроший выдался денёк! Отличный!».

Уснул Той быстро и сразу как только надавил головой на подушку. В ту ночь ему ничего не снилось…

5

Ложь есть источник и причина вечной смерти.

Епископ Игнатий (Брянчанинов)

Снег даже не мело, а выстреливало откуда-то сверху как шрапнелью и это, пожалуй, был даже не снег, а вихрастые кусочки льда. Прелестная пушистость этих снарядиков обнаруживалась только уже на одежде парней, стоявших у “качливого” штакетного забора. При попадании же в лицо, эти “прелести” оборачивались злобной колкостью. Такое природное действо никак не располагало к уличному общению, и пацаны разбежались по домам. В полутьме улицы остались Той с Тюлем и то лишь для того чтобы докурить передаваемую друг другу сигарету. Курили по-очереди – по три затяжки. «Добить цигарку» решили только потому, что зачинаривать не хотелось – слишком резкая вонь от окурка надолго задерживается в кармане и это не добавляет комфорта самому себе, а вот выбросить только начатую сигарету было уж и вовсе стрёмно. Поэтому парни подняли воротники телогреек и, поручив противостояние ледяным зарядам своим мобилизованным одеждам, без спешки и с удовольствием потребляли продукт, произведённый братским болгарским народом. Сигареты “Шипка”, только-только появившиеся в продаже, были много приятней при вдыхании нежели “вырвиглазовый” отечественный продукт.

Смакуя курево и не контролируя, что происходит за их спинами, парни пропустили тот момент, когда из двора, широко раскидывая пьяные ноги в стороны, вывихлял Фаза. Он поначалу и сам “не въехал” в происходящее, когда ткнулся опущенной вниз башкой в спину Тоя.

– Что, бл? Кто, блядь? – наискивал понимание ситуации своими мутными зенками Фаза. – Шелупень, чё тут трётесь?! – забасил он на пьяном диалекте.

Той терпеть не мог этого недоумка, превратившего себя в конченого алкаша к своим двадцати двум годам от роду. Пил Фаза, по мнению Тоя, ежедневно. По-крайней мере Той не мог припомнить ни одного случая, когда бы он видел Фазу в состоянии “неподпития”. Лишка перехлебав горькой, Фаза непременно отправлялся искать конфликтов. Он прочёсывал соседние дворы в сопровождении такой же, как он сам, бестолковой, неухоженной псины лохмато-угрожающего вида. Ходили слухи, что он, лакая в своей халупе горькую, мог макнуть кусок хлеба в водку и пахабно предложить его собаке, сопроводив это рыком: «Жри, падла, и радуйся». Пёс, подсев на спиртное, при отсутствии очередной дозы становился крайне агрессивным. Бывало, что эта пьяная кобелина не делала исключений и для своего хозяина-собутыльника.

Вот и на этот раз водки на двоих видимо не хватило, потому что неопрятное животное держало морду в постоянном оскале и ерошило шерсть на загривке.

– У, коззлы. Бысра па палтинику… скинулись. А то, бл, щас… – Фаза прихватил Тоя за ворот телаги и прижал его к забору.

– Не лапай! – Той отбил руку Фазы и тот, качнувшись, выдохнул в Тоя прокисший перегар какой-то дряни.

Псина среагировала на резкое движение Тоя щелчком зубов и пропитым лаем.

– Ты чё, говнюк?! В куски… паррежуу! – Фаза сделал пару неустойчивых шагов назад, но всё же удержался на ногах и, сгорбатившись, принялся шарить по своим карманам. – Парешуу козлов… Ф… рраеры дешёвые. Век воли не видать! – орал он, координируясь с собачьим лаем, перешедшим в чахоточный кашель.

Перо [24] – наудачу Тоя – Фаза так и не надыбал, а может промыслом Божьим и вовсе без него вывалился из своей “конуры”, ненавидимой соседями за постоянный запах чего-то скисшего, настоянного на собачьих экскрементах.

Жил Фаза в барачной “однушке”. Отец его чалился [25] по четвёртому сроку в Мордовии. Мать много лет назад тихо прекратила свою жизнь в силу её бесцельности и ненужности ей самой. Свою собственную жизнь Фаза даже не проживал. Он исполнял процедуры своего бытия, вколоченные им же самим в собственный мозг. Его пребывание на земле состояло из простых ежедневных действий: утром следовало опохмелиться, днём отфилонить грузчиком на базе и “вмазать”, а вечером “добавить” и прошманаться. Ночь предназначалась для того, чтобы побуянить и забыться, а иногда оторваться с кошёлкой [26] , но к утру непременно украсить её голову – напрочь лишённую передних зубов – бланшами [27] под оба глаза. В общем, он выбрал для себя типичную жизнь пролетария в стране развитого социализма.

24

перо – узкий нож (жаргон)

25

чалиться – отбывать срок в тюрьме (жаргон)

26

кошёлка – спившаяся проститутка (жаргон)

27

бланш – синяк (жаргон)

– Козлы… уроды… – выпалил Фаза, не найдя ничего в карманах, сделал качливый шаг вперёд и вдарил Тою в грудь левой рукой. Его размах, усиленный массой пьяного тела, завалившегося в сторону движения кулака, вывел Тоя из равновесия, и он удержался на ногах лишь благодаря штакетнику, который предотвратил его падение на спину. Шаткий забор спружинил и бросил Тоя в сторону Фазы, который и сам уже падал вперёд, потому что его ноги, оставшись на месте, не поддержали порыва его туловища. Фаза упёрся своим рылом в живот Тоя, вцепился лапами в его телогрейку и с трудом удержался на ногах, переставив их поближе к опоре своей башки.

– Ах, ты убл…людк! – вырыгнул Фаза и распрямился, демонстрируя свою тупую рожу, унавоженную обильной слюной, истекавшей из его вонючей пасти от усердия в желании удерживать положение “стоя”.

Он вновь толкнул Тоя на забор левой рукой и – со всей пьяной дури, размашисто – решил кончить дело одним ударом. Но Той очень своевременно, резко откинувшись назад и вниз, отпружинился от штакетника именно в тот момент, когда не нашедший цели и упора кулак Фазы, промелькнув перед глазами Тоя, по инерции завалил тело алкаша вбок и Тою осталось лишь лёгким толчком добавить ему ускорение для неизбежного падения.

Пёс, осаждавший Тоя справа, так и норовивший хватануть его своими жёлтыми клыками за колено, не предвидя столь неожиданного “провала” своего хозяина, принял всю мощь падавшего тела на себя. Всё случилось так, что колено и локоть Фазы со всего маху вдарили по собаке в весьма уязвимые для боли места. Тело псины крякнуло от негодования, налилось свирепостью и инстинктом отмщения. Лохматая зверюга не мешкая выскреблась из-под Фазы, рожа которого прочно закопалась в сугробе. Возмездие стало свершаться немедленно и неожиданно-беспощадно. Кобель рвал своего собутыльника очень старательно, осознанно выбирая те участки тела, которые были прикрыты наименее толстой одеждой. Фаза вопил, изрыгая звуки, смысл которых невозможно было понять. Он перекатывался со спины на живот, пытаясь подняться, но вошедший во вкус расправы пёс мастерски валил его, прижимал всей своей лохматостью к земле и рвал… и рвал.

Тюль, отойдя подальше от этой свалки, поглядывал на Тоя не понимая того, что тот предпримет в этой ситуации, но и, не решаясь что-либо посоветовать. Той же упаковал руки в карманы телогрейки, чуть сгорбился под поднятым воротником и оценивающе-заинтересованно наблюдал за процессом ссоры между собутыльниками, периодически сплёвывая слюну в этот клубок злости.

Снег под борцами утратил свою прелестную белизну и слегка порозовел. Фаза начал кровоточить где-то между коленями и поясом. Псина же, хлебнув кровушки обидчика и уверовав в своё полное превосходство, остервенилась до такой степени, что принялась вырывать огромные куски ваты из плотной телаги Фазы, пытаясь добраться до самой сути его орущего тела.