Горбатые мили

Варламова Спиридона — вот кого Назару следовало призвать умно пользоваться своим умом. Его готовность высказаться никого не удивила:

— Хочешь, толкну теорию?

Никанов ответил жестом: «А что произойдет, если я возражу?»

— Тогда согни ладонь возле уха. Так, внимай. В какой-то семье появился отпрыск…

— Условно, что ли?

— Соображаешь! Что, нужна ли ему опека?

— Это как когда.

— А теперь пора о том же сказать уже иначе.

— Заключить?

— Насчет отрицания отрицания ты — как? Имеешь понятие? — обнаружил свое пристрастие к философии Бичнев.

— Кажись, схватил! Новорожденный растет каким? Соответствующим новой жизни. Родителям хочется, чтобы он избежал всяческие ошибки. А если на поверку… навязывают свое. От вчерашнего дня. Отсюда конфликты.

— А что? Вполне как будто! — порадовался Бичнев. — Получается, Кузьме Никодимычу с первым помощником пора бы отступиться от Венки.

…И девятый вал

Всякое плаванье приходит к своему концу. Единодушцы Варламова Спиридона подумывали о том, как отметят встречу с портом приписки, именуемым между собой Рио-де-Находкой.

Превыше всех напитков они ставили пиво. А что оно без вяленой рыбы? Бичнев, по-прежнему занятый раздумьями о валах («Зачем подразделять их?»), на верхнем капитанском мостике цеплял вешала:

— Допускаю! Девятый вал может оказаться труднейшей вахтой!..

Никанов тотчас перестал мельтешить перед ним с подпорками, ухватился обеими руками за поясницу:

— Или еще чем-то? Горем! Обрушится оно на тебя, потом что ни делай — никак невозможно собраться с мыслями.

Хозяйственный, любящий во всем аккуратность Варламов Спиридон перетряс в кастрюле подсоленных окуней, ударил себя легонько поверх кармана, чтобы удостовериться, что не забыл взять с собой нож прорезывать в хвостах дыры, и согласился с тем, что у девятого вала действительно-то обличий — никому не пересчитать. А также сказал, что действительно худа без добра не бывает. Люди, попав в кегельбан, узнают чрезвычайно важное: кто с ними рядом, какая им цена, а значит, что ждать впереди.

1

После обычной отсидки в своей лодке, под вечер, Зубакин с ходу навалился на дверь под табличкой «1-й пом. капитана» и только потом, когда переступил через комингс, стукнул по ней вдогонку, чтобы предстать гостем, что ли.

— Не помешаю? — А вышло у него: «Скажи, на что ты изводишь не принадлежащее тебе служебное время?»

На столе-эллипсе стояла пишущая машинка. Назар только что отстукал в характеристике на старшего механика «…пока более склонен подчиняться, чем командовать». Обернулся, не сразу встал и — где моя стеклянная банка под марлей? — пошагал к шкафу.

Вообще-то Зубакин никому не наносил визитов. Сел к бортовой переборке с телефоном и часами. Назар чуть задержался напротив иллюминаторов. В них те же измятые, исхлестанные циклоном водные кручи, какие повыше, пониже — они, как днем, безуспешно лезли все туда, вверх, и точно так же внизу, между ними, мотались клочья пены.

— А сам-то что? Не желаешь?.. — стакан с простоквашей Зубакин взял довольно неохотно.

— Я уже насытился… — как бы извинился Назар и тотчас сказал жестко, напрямую: — Ты, Анатолий Иванович, за столько-то месяцев ни разу не удосужился провести экономический семинар. Так же у тебя с командирским совещанием насчет траления… «Соберу, вразумлю» — одни обещания!

Покряхтывая и снисходительно улыбаясь, Зубакин вроде утаивал что-то приятное, утер губы крепко сжатым кулаком:

— Не с кем разговаривать! С Плюхиным еще так-сяк, он перестал тралить с оглядкой на меня: похвалю — нет? Больше — сам… Ты помог. Самостоятельный. Лето же!.. — стиснул зубы — Что? Толкает идеи. Они все — никуда, не могут пройти. Я его, кажется, раскусил… Изображает бурную деятельность. Про остальных мне — не к чему языком махать! Ершилов слишком долго ходил в подчиненных, потому сплошь какой-то… Хочет выглядеть безукоризненным. А при первом же срыве ни то ни се. В последнее время, как ни позвоню к нему, или только поднимается с постели, или собирается спать. Про Зельцерова сказать… Есть в нем что-то. Только такой завистливый. Не может ничем заняться, если кто-нибудь вырвется вперед.

— А что присуще кэпу? — заворочался Назар, поближе подсел к Зубакину, не тая, что ему тоже надо подтянуться.

— Я что?.. — или устыдился Зубакин, или возмутился. — Сердитый! Остепеняюсь, только когда до меня доходит, что бьюсь лбом в стену.

За компанию Назар и себе влил в стакан простоквашу, сказал:

— Среди наших ты поневоле сильная личность…

— Ведешь меня к смирению? Чтобы я руки на груди сложил? Как мертвец в гробу?

— Тебе никак, ни с какой стороны не подходит скоморошничать. Не к лицу.

Капитан отработал назад:

— Понимаю — чего там?

— Кстати, Зельцеров-то что придумал! Как суббота или воскресенье, он полеживает. В рыбцех ни ногой.

В голосе Зубакина появились оттенки раздражения:

— Я — раз, и, посмотришь, быстро перестанет.

— Отдай-ка его нам. Пускай доложит. Потом послушаем мастеров — в чем расходятся с ним? Такое воздействие дает наивысший результат.

«Опять ты за старое!..» — Зубакин нагнул голову, повернул ее как бы для того, чтобы скорей всплыть наверх.

— На бюро? — спросил. — Он у меня вот где!.. — сжал левый кулак. — Весь в нем. Не взбрыкнет.

— Тут что важно… — полным ходом пошел вперед первый помощник, предвидя возможность добиться большего. — Воздействие вширь. Еще что? Брось свою манеру!.. Разговариваешь с людьми — будто одолжение делаешь.

— Какой есть!.. — не очень осердился капитан. Упер одну ладонь в верх спинки кресла, иначе бы не взглянул в иллюминатор. Океан лежал беззлобным. Только кое-где ставил на ребро черные ложбины.

— Анатолий Иванович!

Не захотел Назар, чтобы Зубакин опять замкнулся в себе, уединился — влез в свою лодку, как рак-отшельник в укрытие.

— Твой вывод… на «Тафуине» уже все лучше меня? Переделывать больше некого? — Зубакин бухнул стаканом с недопитой простоквашей о стол.

— Для тебя рыба — первичное, а все прочее — вторичное. Тоже материалист! Кому такой?.. — Назар не сказал «нужен».

— Не дурачишь меня помалу? — Зубакин с большим интересом пригляделся к Назару.

— С чего взял?

— Нет, это я так. Во всем обязан своему окружению.

— Тебя что-то беспокоит?

— Вышучиваешь меня. Тогда зайду с другой позиции. Откуда берутся никудышные руководители? Только выкладывай мне откровенно или лучше ничего — заткнись.

Напор, взрывчатость Зубакина озадачили Назара: «У него ж прежде всего дело, а никак с ним не связанное — мудрствование для досужих людей, вертенье на нижней части спины, эти штучки-дрючки, В любви тоже не теряется».

— Нет отбора, — сказал. — Посмотришь на иного… Ясная голова. Честный. Энергии хоть отбавляй. А его никуда не выдвигают.