Горбатые мили

Всем враз понадобилось увидеть, каков Назар. Вроде бы он опять не то делал или не так — вызывал улыбки.

— Я, что ли? — попробовал подействовать Зубакин на председателя судкома.

— Да, сэр. — Сполна получил от Кузьмы Никодимыча.

— Игнатич!.. — не усидел Назар. — Ты в своем ли уме! Нас… посчитай. Мало тебе? Хочешь, чтобы кто-то протянул руку со стороны?

Ксения Васильевна опустила голову: «Столкнут сейчас первого помощника с капитаном — и пиши пропало, никогда уже не появиться между ними никаким связям». А Плюхин разгладил на себе морщеный лацкан, подтянул галстук… Так, погончики с парой нашивок тоже заодно поправь: они сбились назад.

Из-за чего он не вышел из строя курсантов вслед за Зельцеровым, таким же нарушителем режима там, на баркентине? Спасался, чтобы показать после выпускных экзаменов, какой в действительности-то принципиальный. А почему посмел отмолчаться на совместном партийном собрании, когда Зубакина драили руководители плавбазы «Чавычи»? Счел, что еще не заимел авторитета, никто к нему не прислушался бы.

— Резонно! — вошел в кильватер Игнатичу Серега. Его никто не переубедил бы в том, что Назар не боялся, сведет с ним счеты Зубакин или нет. — Вы наш секретарь, капитану забывать про это по меньшей мере глупо.

Как ни на что больше не годный Назар, досадуя, смотрел то в лицо Игнатичу, то Сереге. Не то же делали его друзья!

Ах, ты! Еще Бавин полез с тем же!..

Скурихин это одобрил — расцвел. «Собрание наладилось? Уже настоящее? С высоким коэффициентом полезного действия?» Он прищурил один глаз: «Что же ты, Плюхин, добрый молодец? Как будто не стонал от Зубакина? Не мотал на кулак? Оборви его, в аккурат будет».

У Плюхина опустились плечи. «Ничего у меня сейчас тоже не выйдет. Не та обстановка».

«Пеняй потом на себя», — подобрался Скурихин.

«Подстрекаешь! — закачался Кузьма Никодимыч. — Побоище бы тебе? Надо? Где был перед Отечественной? Почему не воевал? Очень подозрительный тип».

Его взгляд становился для Скурихина все более невыносим.

«Все не так у нас, понятно почему, — рассуждал Назар. — Какие мы, первые помощники? Не вне же производственных отношений! Как раз представляем их наглядно. Насколько способны двинуть производительность? Имеем ли то, что направляет ум?

Кто со мной? Наряду со стоящими — отчисленные инструкторы, «прокаченные на вороных» секретари. То есть позвоночники, пристроенные по телефонным звонкам своих высоких покровителей. А по ним судят обо всех первых помощниках, вместе взятых. Что у них бесспорно профессиональное?»

5

В коридоре возле кают-компании Назар, болезненно бледный, думал о том, каким поразительным переменам подвержены люди. После собрания они не лезли за словом в карман, были очень находчивы. Уже кого-то подняли на смех.

Он засмотрелся на Лето, подивился: «Человек как человек! Не к чему придраться!» Врезался в своего предшественника, еще не старого (залысины не в счет!) и уже приобретшего навык не переживать, обходиться вполчувства, вполсилы. Что значил для него народ, если океан не помог ему стать тем же, кем был смолоду? Чтобы задело его за живое чье-то горе, как у Кузьмы Никодимыча? Не поберег бы себя, когда потребовалось выручить Венку? Мучился бы от бессонницы хотя бы так же, как Ершилов?

Скурихин не старался внушить Назару, что обладал перед ним преимуществами.

С Зубакиным он не шел на конфликты, на откровения о сложностях и собственных принципах. Спросил Назара, «агитнул» ли Зубакина в партию. Сразу захохотал над собой. Над тем простаком-несмышленышем, каким был на должности Назар.

— Я спятил однажды, попытался.

У входа в машинное отделение показался Зельцеров. Узрел курящих у шпангоута промысловиков-добытчиков, среди них Плюхина. Похлопал его по животу, собезьянничал:

— «Я говорю…» — Завел про здоровье. Про то, что Плюхину на него нечего жаловаться. Поправился.

— А-аа, тоже нашел о чем!.. В училище оно у него еще какое было. Как же! А нынче один аппетит остался, — ради смеха сказал Бавин.

— «Я говорю. У моряка то, что выше пояса, — все грудь!» — Опять полез Зельцеров к Плюхину. Затянул: — Х-ии!..

— А что? Она только ниже опустилась, — заметил Бичнев.

Скурихин намеренно ничего не рассматривал в целом, а только что-нибудь оттенял и всякий раз блистательно подчеркивал, считая себя на голову выше всех, чего Назар не мог вынести. Сказал:

— Зачем вам понадобилось агитировать именно Зубакина?

— Ты что, с луны свалился? Чтобы его получше захомутать, для чего еще! На всякий случай тебе еще мой совет, может, пригодится. Не суй свой нос, куда… — Выматерился. — Целенаправленно занимайся только нравственным обеспечением производственного плана, самым первостепенным. Сумей раскрутить художественную самодеятельность, увеселительные вечера. Не пренебрегай также спортом. А то постоянно нервируешь… Вроде бы намерен внедрить на фабрике научную организацию труда? Не подумал, что это — вперешиб принципу единоначалия?

Не вынес Назар, побагровел.

— Неприемлемо для тебя? — повеселел Скурихин. — Главное: не тяни, приглашай к себе. С тебя ж причитается… Без выговора обошлось, не что-нибудь. А то бы знаешь!.. Ставь быстрей полбанки. Заодно потрудись, обрисуй соблазнительницу Ксюшу. Ксению Васильевну. Как она, аппетитная ли? Сам-то попробовал?.. Кх-е!

«Что? Что он про выговор-то? Я его не заработал. За Ксению Васильевну надо ему въехать, только обязательно кто-нибудь увидит».

Назар заколебался.

— Про протокол нынешнего собрания не забудь. Дай его мне отредактировать. Кое-что опустим, — сказал Скурихин.

— Эти замашки брось, — сказал Назар.

Он попался на глаза руководителю темы океанического НИИ уже на «Армани», когда получал на ней почту — три куля писем, журналов и газет. Ученый муж и отец трех детей приухлестнул за Нонной.

— Какая же вы, право! Я чего хочу-то? Подсобить вам. Поднести. Это подрамники у вас? Они?

— Что вы? Я сама… Не изболела как будто.