Горбатые мили

— Нет, нет! — Тому попался фолиант о хождении на восток от Камчатки «птенцов Петра» в крепко сбитых кочах — казачьих каравеллах.

3

Дима отирался на корме «Тафуина». Перед ним, внизу, на первую ступеньку висящего трапа взобрался Назар — вверху тотчас же сместились поддерживающие цепи. Это заметил Зельцеров, шагнул к борту: «Кто там? Не управленческий кто-нибудь?»

Ах как густо несло от поручней подпорченной рыбой! Не из-за того ли Назар вспомнил, что подлинные «морские волки» взбегают на свои суда не только легко, а непременно ни к чему не прикасаясь. Как взлетают, оставив позади себя все, что они пережили из-за чьей-то подлости или от коварства, не получив ни благ, ни утешений.

Опустил руки. Потом, очутясь на промысловой палубе, обошел распорные траловые доски, уже всем снаряженные — тросами определенной длины и блочками, завернул за траловую лебедку, за ее положенный набок барабан, влез в люк с коваными запорами, чтобы взять вправо, а затем двинуться прямо к носу. В провожатых он не нуждался, так как прекрасно изучил «Амурск», той же серии, что «Тафуин».

Отыскал дверь под медной табличкой «1-й пом. капитана».

Фанерованная, толщиной в три пальца, она распахнулась слишком широко, с сухим треском.

Большую часть бортовой переборки с парой иллюминаторов занимал письменный стол, чуть меньше капитанского, рядом, над креслом с гнутыми подлокотниками, взблескивал никелированным наборным диском телефон, а выше, над ним, серело пятно от снятых судовых часов. Слева разместились книжный шкаф и диван. Над стыком между ними, в багетовой раме, висела писанная акварелью морская баллада. Справа возвышался узкий и высокий платяной шкаф, втиснутый между койкой за драпри и фаянсовой раковиной с кранами для умывания.

С полубака, или с носовой части траулера, в полуоткрытый люк впрыгнул второй штурман Лето. Лязгнули задрайки.

Назар стоял в коридоре как раз напротив входа в свою каюту, не спешил войти в нее.

«Тэк-с. Передо мною не кто иной, как первый, — заговорил с собой Лето. — Только чего мешкает-то? Мо быть?.. А? В смятенье?»

— Мое вам! — поприветствовал.

Чтобы он беспрепятственно прошел мимо, Назар прижался спиной к переборке:

— Добрый день!

А перед «Тафуином» уже разворачивалась бухта. Сначала, справа налево, проплыли массивные заводские корпуса, за ними — ошвартованные у рыбного порта рефрижераторы под сенью наших, отечественных кранов, а также купленных иностранцев: «блейхертов», «ганцев», «вашингтонов»… Одновременно по городу, от вершины бухты Находки к выходу из нее, по всем улицам-террасам, по стеклам бесчисленных окон передвигался нестерпимо яркий отраженный сверк.

Оставаясь на корме, Дима упер плечо в вентиляционную колонну и смотрел на переполненный, занятый провожающими бетонный причал — не мог отыскать среди чудесных женских лиц, необыкновенно просветленных одной на всех печалью, самую дорогую, тоже, как все, принаряженную, с вымученной улыбкой, в окружении целого выводка ребятишек, не совсем представляющих, как себя вести, — не схлопотать бы подзатыльник.

За пограничным постом во все стороны, и к берегу тоже, простиралась как приподнятая, неугомонная, пропитанная радостью гладь. По ней, словно по чешуйкам игривых рыб, куда-то бежали слепящие бесчисленные блики, а выше их, на уровне капитанского мостика, по-свойски толкал прозрачный свежак. Ничем тогда сильней его не пахло: ни сушей, уходящей на запад, ни сорванными где-то со дна серо-зелеными водорослями.

Лето все еще думал о том, к а к и м застал Назара, будучи почти уверенным, что подсмотрел, какая у него определяющая черта. «Мы здесь… видно же, на ограниченном пространстве. Друг от друга — куда? Если я исполню что-то не совсем, это еще как отразится. Кто он? Как со мной!.. Чуть не расшаркался. Можно не сходиться, драть глотки: так, не так. Мешает ли застенчивость руководить? А то, что не помогает, это к чему доказывать?»

Когда Назар услышал спокойно-настойчивый стук в дверь, соседствующий с рыбным торговый порт, беленые высоченные склады за чащей мачт сухогрузов заслонил мыс Астафьева. Уже сам этот мыс, длинный и буро-черный, к тому времени почти погрузился за горизонт, и над ним, над его макушкой, так же, как рядом, вроде бы совсем не зло плескали островерхие волны.

4

— Я несу чемодан, — звонко выпалила перед открытой дверью молодая женщина. Она, походило, только что оставила шумное застолье, была под хмельком и помнила, что для нее не счесть сколько удовольствий, и все они экстра-класса. Тряхнула кистью оттянутой руки раз, другой: — Ух, какой же он тяжелый! Ваш?

Чужой в своих владениях Назар не подтвердил это и ко всему забыл снять ладонь с дверной защелки.

«Он, — сокрушенно сказала себе Нонна. — Предчувствие не обмануло меня». И торопливо, быстро скачущим взглядом осматривая Назара, молила, чтобы на его месте оказался кто-нибудь из другой жизни, еще ни разу ею не встреченный. «Назар!» — в тоске согласилась с очевидным.

Сравнительно недавно, накануне своего перевода с «Амурска» на «Тафуин», Нонна карабкалась по крутому склону к чертову дереву и чуть не свалилась в обрыв. Сразу запретила себе смотреть вниз и, странное дело, не могла справиться с собой. Заглянула за последнюю осыпающуюся кромку и позади нее, в глубине, увидела острые камни. Тотчас чуть не выпустила из рук крошечный пенек ольхи. Словно хотела поскорей разбиться. Точно так у ней получилось с чемоданом. Потащилась с ним, уже зная из разговоров на ботдеке, чей он мог быть…

Чтобы Назар кого-то забыл — такого не бывало. Однако почему-то спросил:

— Вы?..

— Так и есть!.. Назар Глебович… Что ж, добрый день. Вас — как, поздравить с приездом или с возвращением?..

Она пристально посмотрела на свою испачканную в акварели ладонь, попробовала, не удастся ли разгладить надавленный рубец и заговорила, какой удивительный Сашка Кытманов.

И пошатнулась, так как палуба вдруг просела. Назар полетел к носовой переборке. В открытые иллюминаторы донеслось шипение сплющенной о борт волны.

— Сижу, — расчувствовалась Нонна, — воображаю, как мой Сашок прыгает по балкам главного корпуса. Перед ним огромные, в обмуровке… Пронзают снизу три или четыре этажа…

— Варочные котлы, — напомнил Назар.

Она умолкла. Скосила на него глаза… Он же видел в ней прежнюю девочку — свою знакомую по «Амурску». Со святой верой в себя. С такой задумкой: подзапастись всем тем, что от жизни, сама правда. Не жила — как на крыльях летела.

Назару было беспокойно оттого, что не служил еще, только погрузился. Начальник рыболовецкого управления обещал устроить ему свидание с капитаном непременно в парткоме, самое главное — с таким напутственным вступлением, чтобы обласканный, неофициальный флагман Приморрыбпрома Зубакин ничего б не позволил себе потом, в экспериментальном рейсе. Знал свой край. То есть ни в чем не обходил бы своего первого помощника. А секретаря с заместителем сразу с утра вызвали в город. На другой день — то же самое. На уже отошедший «Тафуин» в последний час вместо них прибыл ничем тогда особенно-то не загруженный Скурихин.

«Сам представлюсь! — решил Назар. — А что? Я ни при чем!»

Уже обдумал, как подойдет к Зубакину, пусть даже зазнаистому, и скажет, кто он. Потом возьмется за свое дело, а оно, как бытует, за него. Иначе, по-моряцки, самостоятельно войдет в назначенный курс.

Нонне как будто что передалось от Назара. Почувствовала себя скверно. Ненужной Сашке Кытманову. А из-за кого? — нечего теперь… Из-за Зубакина. Всему пришел конец: и тем раздумьям, какие грели душу, и надеждам чего-то добиться в рисовании.