Горчаков. Пенталогия

Если честно, я с трудом представлял, чего конкретно этикет требует в подобной ситуации.

— Сидите, сидите, мсье… и мадам, — Жозеф махнул рукой. — Оставьте все эти пляски для парижского двора.

Пожалуй, я ожидал большего. То ли за полтора века ослабла вся французская династия, то ли конкретно Жозеф отчаянно не добирал царственности — он скорее выглядел чуть постаревшей копией мсье Делорма из Сен-Жоржа, чем напоминал своего блестящего предка. Бонапарты никогда не славились богатырской статью, а нынешний монарх был и вовсе до смешного низкорослым. Круглое лицо, полнота, заметная лысина на макушке и короткие похожие на сосиски пальцы только усиливали сомнительное впечатление. Положение хоть как-то могли поправить наряд и осанка, но Жозеф выбрал для встречи неказистый серый костюм-тройку — явно не самый роскошный из королевского гардероба — да еще и растекся по креслу, как слизень.

Впрочем, недооценивать коротышку тоже не стоило. Первое впечатления явно оказалось обманчивым: в невыразительных водянисто-голубых глазах я разглядел… в общем, разглядел. А если доходившие из Парижа слухи не врали — Жозеф нередко демонстрировал незаурядный ум и непреклонность в решениях, которых мало кто ожидал от такого тюфяка.

— Доброго дня ваше величество. — Герцогиня все-таки поднялась из своего кресла и изобразила очередной поклон. — Позвольте представить вам…

— Черт бы побрал вашего князя Горчакова. — Жозеф тоскливо вздохнул. — И черт бы побрал вашу освободительную армию.

В направленном на меня взгляде французского монарха собралась вся печаль этого мира. Герцогиня рухнула обратно в кресло, Оболенский втянул голову в плечи, будто желая укрыться от наступающей бури, а я…

Я вдруг почувствовал себя спокойно. Пожалуй, даже почти расслабленно: если уж Жозеф начал с совершенно неуместной в таком обществе ругани вместо дежурных витиеватостей — значит, и вся беседа вряд ли будет формальной… а так разговаривают с друзьями или хотя бы временными союзниками — но уж точно не с противником. Судя по постной мине, его величество уже внутренне принял решение в нашу пользу — и теперь просчитывал неизбежные и оттого даже более неприятные последствия.

— Я тоже рад встрече, ваше величество. — Я позволил себе ненавязчивую улыбку. — Хоть она случилась совсем не так, как предполагалось. Вам пришлось одолеть немалый путь и…

— Значит, не будем терять времени, князь, — сварливо отозвался Жозеф. — И перейдем непосредственно к делу.

Да уж… Бонапарт оказался действительно даже не вполовину так прост, как умел казаться. Парой слов он не то, чтобы полностью выкинул из переговоров герцогиню с Оболенским — но дал ясно понять, кому на самом деле за этим столом принимать важные решения. Значит, или уже каким-то образом узнал о моих чрезвычайных полномочиях, или… да еще и явно был в курсе если не всех наших предложений и раскладов, то большей части — уж точно. И тут же перехватил инициативу беседы, с ходу заставив пропустить всю заготовленную вводную часть, а значит — и отказаться от изначального плана.

На кого-то другого такой трюк, пожалуй, подействовал бы, но мне уже приходилось выдерживать такие вот словесные баталии. И с дедом, и с Багратионом, и с многомудрыми старцами из Госсовета, и даже с самим императором Чин… то есть, Павлом Александровичем. И не то, чтобы я вышел победителем из всех до единой — но брать себя в руки научился уж точно.

— Как пожелаете, ваше величество. — Я скосился на герцогиню и, дождавшись едва заметного кивка, продолжил. — Вы уже наверняка догадываетесь, что мы попросим у вас признания независимости Лотарингии и Эльзаса.

— Догадываюсь, — буркнул Жозеф. — Как и о том, что сразу после этого обе провинции пожелают вернуться в состав Франции. Что, в свою очередь, будет равносильно объявлению войны германскому Рейху. Войны, которая едва ли пойдет на пользу моей стране и народу — даже если мы заключим союз с российским государем.

— Позвольте не согласится, ваше величество. — Я чуть подался вперед. — Франция получит надежный и — смею надеяться — многолетний союз с крупнейшей мировой державой. И земли, которые исконно считаются вашими. А сама война едва ли продлится…

— Куда дольше, чем вы рассчитываете, князь. — Жозеф сдвинул брови. — Мне прекрасно известно все, о чем сейчас будет сказано: отсутствие настоящего единения в составе королевств и княжеств германского Рейха, разношерстность армии, внутренние противоречия, слабость центральной власти… ненадежность самой по себе структуры такого колосса, в конце концов. И все это, безусловно, верно. Но так же верно и то, — Жозеф с негромким хлопком опустил на стол ладонь и медленно обвел взглядом всех присутствующих, — что на данный момент канцлер Каприви располагает сильнейшей и самой технически оснащенной армией во всей Европе. И что смерть кайзера, которую незаслуженно приписывают вам, мсье Горчаков, сплотила вокруг Вены все германские народы. Может быть здесь, в полусотне километров от французской границы, никто и не желает войны с Россией, но уж поверьте мне, князь, к востока от Рейна чуть ли не каждый молодой мужчина жаждет взять в руки оружие, чтобы мстить! Германская машина пропаганды работает на полную мощность — и работает куда успешнее, чем вы можете себе представить.

На этот раз Жозеф ударил куда сильнее, чем в первый. Сам выложил чуть ли не все мои аргументы — и тут же буквально разнес их в пух и прах. На мгновение даже мне вдруг показалось, что сама идея войны с железным германским Рейхом нелепа, а наша с герцогиней борьба за Лотарингию и Эльзас — просто мышиная возня, от которой куда больше вреда, чем пользы.

— Что ж… как бы то ни было, я рад, что хотя бы вы не считаете меня виновным в смерти Вильгельма, — кое-как выдавил я.

— Разумеется, нет. — Жозеф усмехнулся, откидываясь на спинку кресла. — Вашему императору кайзер был куда нужнее живым… В конце концов, как раз он ничуть не желал войны и отказался бы от нее — даже ценой немалых уступок. Подозреваю, именно поэтому его и убили.

— Но кто, ваше величество?

Оболенский, до этого сидевший тихо, подал голос — видимо, чтобы переговоры не прошли совсем уж без его участия. Вопрос был скорее риторическим, и все же Жозеф явно его ожидал.

Ожидал — и готовился.

— Хотел бы я знать. Сам канцлер Каприви, кто-нибудь из курфюрстов. Венская знать. Дельцы из Антверпена, дельцы из Соединенных Штатов, османы, балканские националисты, британская разведка… Кто угодно. — Жозеф пожал плечами. — Так или иначе — нам противостоит нечто куда большее, чем политические амбиции германского Рейха. Одному человеку — или даже группе людей, будь они сколь угодно могущественными — подобное попросту не под силу!

Предполагал ли я, что разговор уйдет в подобное русло? Пожалуй… отчасти. А вот для Оболенского и ее светлости герцогини такой поворот оказался слишком крутым. Даже если Жозеф и не планировал так лихо выбивать у них почву из-под ног — ему это явно удалось. Я еще сохранял хоть какое-то подобие невозмутимости — а вот эти двое выглядели так, будто им за шиворот только что вылили по ведру ледяной воды.

Не знаю, какие надежды каждый из них возлагал на переговоры — но к такому их жизнь определенно не готовила.

— Получается… — пробормотала герцогиня, — вы хотите сказать…

— Что на самом деле речь идет не только о войне, но и некоем европейском или даже всемирном заговоре? — Жозеф приподнял бровь. — Именно так, герцогиня. А значит, силы, с которыми нам еще только предстоит столкнуться, поистине колоссальны, а последствия любого возможного сейчас выбора — непредсказуемы!

— И именно поэтому вы не собираетесь спешить? — проговорил я. — Верно, ваше величество?

— И едва ли хоть кто-то на моем месте поступил бы иначе. — Жозеф снова перевел на меня тяжелый взгляд. — И речь, как вы понимаете, сейчас идет вовсе не о выборе стороны: я не хуже — а может, даже лучше вас представляю, чем победа Рейха в войне обернется для Франции и для всей Европы. И все же даже этого недостаточно, чтобы клясться в дружбе и верности вашему государю, князь. Ставки слишком велики.