Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении

Особые сложности вызывает депрессия. Даже в тех случаях, когда она вызвана наследственными особенностями обмена веществ в нейронах и синапсах (местах контактов нервных клеток), психологически депрессия может принять форму острого недовольства самим собой. Неприятие собственной гомосексуальности выходит при этом на первое место среди прочих мотивов самообвинения. Однако такое “осознанное” объяснение причины депрессии часто находится в полном противоречии с бессознательными установками больного. Врачу необходимо отличать подобные депрессивные проявления от самообвинений, связанных с невротической гомосексуальной тревогой (таков Сергей, написавший письмо в “СПИД-инфо”).

Словом, выбор лечебной тактики, когда речь идёт о невротических и депрессивных переживаниях геев, – дело крайне индивидуальное и очень непростое. Упрощённый подход к ней со стороны врача или пациента приводит к ошибкам, порой трагическим.

Сексуальные меньшинства в контингенте сексологического кабинета

Доменик Дейвис (2001) ставит очень серьёзные вопросы: этично ли психотерапевту браться за лечение геев и бисексуалов, “которые заявляют, что хотят изменить свою сексуальную ориентацию на гетеросексуальную? <…> И насколько этично заниматься «лечением» того, что болезнью не является, хотя и осуждается обществом? <…> По мнению Сильверстейна (Silverstein, 1977), ни один клиент не станет добровольно обращаться к психотерапевту с просьбой изменить его сексуальную ориентацию. Такие клиенты, скорее всего, страдают от заниженной самооценки и переживают сильное чувство вины. «Просьба об изменении сексуальной ориентации равносильна предложению психотерапевту выступить в роли садиста. Эта просьба означает призыв клиента вступить с ним в садомазохистские отношения, в которых он будет играть роль жертвы». <…> «Психологические подходы, в основу которых заложен патологизирующий взгляд на гомосексуальность, вряд ли можно признать полезными или даже безвредными для клиента»”, так, цитируя Коена и Стейна (Cohen, Stein, 1986), заключает свои рассуждения Дейвис.

В свете многочисленных историй болезни, приведенных раньше, эти мысли английского сексолога кажутся бесспорными. Беда лишь в том, что он рассматривает геев и лесбиянок как некий однородный контингент. Между тем, это отнюдь не так. Разумеется, к геям и бисексуалам следует относить не всех, кто практикует однополую активность, а лишь тех, кто идентифицирует себя в качестве представителя сексуального меньшинства. Но и тут случаются накладки. Пациент может считать себя геем или бисексуалом по ошибке (именно так обстояло дело с молодым человеком, о котором шла речь при обсуждении невротической гомосексуальности, имевшем любовника в “зоне” и оказавшимся неспособном к гетеросексуальным актам по выходе на свободу). Совсем не простой оказывается и прямо противоположная ситуация, когда пациент признаёт, что его влечение направлено на лиц одного с ним пола, но, тем не менее, он отказывается считать себя геем и требует смены своей ориентации на гетеросексуальную. Правомочно и этично ли в подобном случае не считать его геем? При всех сомнениях врача в возможности реализовать требования пациента о смене ориентации на гетеросексуальную, этично ли сходу ответить ему отказом, даже не попытавшись хотя бы расширить континуум его половой активности? Между тем, такое положение дел наблюдается почти у трети ядерных гомосексуалов (Laumann E. O. et al., 1994).

На протяжении 40 лет в Челябинском Центре сексуального здоровья наблюдались 230 транс-, би- и гомосексуалов (сюда не входят лица, присланные на экспертизу в рамках судебного расследования).

Тридцать двух из них (13,9 %) волновала проблема, сформулированная одним 18-летним юношей: “Я с детства получил достаточный гомосексуальный опыт; меня не привлекают женщины и возбуждают мужчины; но я не хочу быть ни би- , ни гомосексуалом”.

Многие пациенты, настаивавшие на смене их половой ориентации, обратились к сексологу на высоте острого кризиса, вызванного женитьбой постоянного партнёра, изменой любовника, безответной влюблённостью в гетеросексуального юношу и т. д. У двенадцати из них (5,2 %) обращению к врачу предшествовала суицидальная попытка. Полный отказ от гомосексуальной активности достоверно отмечен лишь у 5-ти из 32-х пациентов, что подтвердилось, когда они, спустя довольно продолжительные сроки после лечения (от 10 лет и более), посетили сексолога. Бывшие пациенты утверждали, что супружеская жизнь их вполне устраивает и что они не испытывают влечения к мужчинам. Гораздо чаще удаётся помочь гомосексуалам реализовать желательную для них близость с женщиной. Успешный гетеросексуальный контакт расценивался ими весьма положительно, повысив уровень самоуважения у 27 пациентов (11,7 %) и, как это ни парадоксально, содействовав их примирению с собственной гомосексуальной идентичностью.

Трёх бисексуальных мужчин (1,3 %) в кабинет сексолога привела острая паническая реакция, развившаяся в связи с угрозой разоблачения их нетрадиционной половой ориентации (“гомосексуальная паника”). Это определило неотложный характер их лечения.

60 больных (26,1 %) обратились с жалобами на слабость эрекции, невозможность имиссии полового члена, быструю эякуляцию. Как потом выяснилось, они вовсе не тяготились своей гомосексуальной идентичностью; их не устраивала неполноценность выполнения ими активной роли и пугала угроза вынужденного собственного пассивного партнёрства. Подавляющее большинство из них до прихода к сексологу безуспешно лечилось от мнимого хронического простатита у уролога или андролога, вовсе не сообщая своим лечащим врачам о собственной би- или гомосексуальности. Мало того, они поначалу пытались убедить в своей гетеросексуальности и сексолога. В подобных случаях речь идёт о синдроме ожидания сексуальной неудачи, возникшем в рамках незрелой сексуальности с присущими ей атрибутами: промискуитетом и презрением к своим пассивным партнёрам. Это свидетельствует о наличии у таких пациентов, вопреки эго-синтоническому характеру их девиации, невротического развития в рамках интернализованной гомофобии.

Иначе обстояло дело с тремя (1,3 %) пациентами, которые страдали острыми паническими атаками и вегетативными кризами, сопровождающимися мучительными сердцебиениями, повышением артериального давления, покраснением лица, болями в области живота, дрожанием конечностей, чувством деперсонализации. Сами больные связывали собственные страдания с невротическими проблемами, вызванными гомосексуальной ориентацией. Лечение у врачей, настаивающих на том, что гомосексуальность этих пациентов носит “надуманный” характер и что им следует “переключиться на женщин”, оказалось менее результативным, чем у сексолога, к которому они потом обратились. Признание их гомосексуальности с соответствующей психотерапевтической коррекцией в сочетании с индивидуальным подбором медикаментов (антидепрессантов, анксиолитиков, бензодиазепинов, адреноблокаторов и т. д.) позволило либо полностью избавить их от кризов, либо сделало приступы более редкими и лёгкими. Ни один из этих больных собственную гомосексуальную идентичность не отвергал.

Не скрывали её от врача и 19 (8,3 %) клиентов, обратившихся за помощью в разрешении их социальных и психологических проблем, связанных с призывом в армию или с трудностями во взаимоотношениях с постоянным партнёром. Хотя у этих молодых людей межличностные конфликты (измены партнёра или его намерение разорвать любовную связь) подчас были такими же, как в группе пациентов, пытавшихся покончить с собой, большинство из них избежало развития невроза. По выходе из конфликтной ситуации они не обрывали периодического общения с сексологом, что по их словам, помогало им сохранять душевное здоровье.

Что же касается 35 (15 %) пациентов с акцентуацией характера или психопатией истерического круга, а также трёх из шести больных (2,6 %), страдающих, подобно Ч., шизофренией, то они не только не скрывали, но и часто демонстративно подчёркивали свою сексуальную нестандартность. Эго-синтонический характер их гомосексуальности вовсе не избавлял их от необходимости лечения, порой стационарного.

У четырёх (1,7 %) пациентов бисексуальность была выявлена случайно во время их лечения по поводу бесплодного брака. В периоде обследования и лечения они сочетали супружескую жизнь с постоянной или спорадически вспыхивающей гомосексуальной связью, отнюдь не тяготясь особенностями своей половой ориентации.

Из 27 (11,7 %) пациентов, настаивающих на смене пола, было 8 мужчин и 19 женщин (соотношение 1:2,4). Многих транссексуалов, как мужчин, так и женщин, сопровождали гомосексуальные друзья или подруги. Сотрудничество с партнёршами транссексуалок оказало существенную помощь в выборе лечебной тактики. Если выяснялось, что женщины, настаивающие на смене пола, не испытывают дискомфорта при ласках их эрогенных зон, то возникала возможность эффективной психотерапевтической коррекции, делавшей излишним хирургическое вмешательство. У мужчин-транссексуалов отказ от операции достигался, скорее, при более сильном гетеросексуальном, чем гомосексуальном потенциале.

Геи, сопровождавшие в целях моральной поддержки своих друзей-транссексуалов, не предъявляли никаких жалоб врачу. В то же время, они охотно вступали с ним в доверительную беседу и соглашались на психологическое тестирование. Как правило, при этом выявлялись проблемы, омрачающие их жизнь: острое недовольство завсегдатаями гей-клубов, отсутствие постоянного партнёра, непонимание со стороны родителей, страх разоблачения. Поведение пяти юношей (2,2 %) из “группы поддержки” транссексуалов, было стандартным: они присоединялись к пациентам, занимающимся аутотренингом; по малейшему поводу советовались с врачом; настаивали на психотерапевтическом лечении при возникновении стрессовой ситуации.

Более многочисленной была группа из 35 (15,2 %) пациентов, чьё знакомство с сексологом началось с попытки выступить в качестве его оппонентов.

Восемь из них вступили со мной в переписку, чаще всего анонимную, критикуя освещение проблемы гомосексуальности в моих книгах и в публикациях на сайте. После личной встречи в сексологическом кабинете взаимоотношения врача и его бывших корреспондентов складывались точно так же, как с юношами из “группы поддержки” транссексуалов.

Остальные 29 (12,6 %) пациентов приобщились к работе Центра сексуального здоровья, посещая клуб, открытый при нём в 70-х годах. На его заседаниях, объединённых темой “Секс и культура”, обсуждались литературные произведения, фильмы, общественные и культурные события и их трактовка с точки зрения медицинской психологии, сексологии и психогигиены. В обсуждении участвовали все желающие, причём беседа с врачом могла продолжаться и после окончания общей дискуссии. С гомосексуальным собеседником, как правило, считающим себя свободным от невротических расстройств и, казалось бы, лишённым каких бы то ни было сожалений по поводу собственной девиации, разговор поначалу принимал полемический характер, причём врачу безосновательно приписывались гомофобные взгляды и высказывания. Между тем, по ходу беседы выявлялась отягощённость интернализованной гомофобией самого защитника нестандартной сексуальности, его стремление отмежеваться от тех или иных проявлений собственной гомосексуальности, проецируя её на других геев и осуждая их. Большинству собеседников приходилось признать, что привычные для них промискуитет, анонимный и групповой секс – показатели невротического развития, свидетельство их неспособности к зрелым межличностным отношениям. Непременное условие – отказ врача от дидактики и морализаторства. В таком случае беседа становилась доверительной и психоаналитической, приводя пациента к катарсису. Дальнейшее его сотрудничество с врачом принимало характер психотерапевтического лечения; пациент добивался “дозревания” своего либидо.