Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении

Страх осознания вытесненных невротических комплексов объясняет ятрофобию геев, их враждебность и насторожённость по отношению к сексологам, а также и их попытки (по механизму психологической защиты) связать собственные сексуальные нарушения с мнимым воспалением простаты. Наряду с этим существует и противоположная неосознанная тенденция – стремление получить психотерапевтическую помощь. Желание гомосексуалов навязать полемику сексологу, приписывая ему гомофобные предрассудки, выдаёт их потребность убедить в достоинствах девиации самих себя. Результатом же беседы чаще всего становится осознание того, что “гордость” по поводу собственной половой нестандартности – ничто иное, как психологическая защита, а неуёмные поиски половых партнёров – невротический способ убедиться в своей сексуальной привлекательности.

Многообразие форм гомосексуальной активности заставляет сексолога скрупулёзно анализировать особенности характера и темперамента, определять тип половой конституции, решать вопрос о наличии или отсутствии психогенной ситуации в родительской семье и в близком окружении; искать органические нарушения центральной нервной системы и оценивать их характер; исследовать эндокринный статус; судить о наличии нарушений в периоде половой дифференциации мозга и оценивать их степень, определять характер и выраженность невротического развития пациента. Только с учётом множества параметров можно решить вопрос, о какой (“ядерной”, транзиторной, заместительной, невротической) гомосексуальности идёт речь; нуждается ли пациент в помощи сексолога и в какой именно.

Нижегородский сексолог Ян Голанд разработал методику постепенного перевода влечения из однополого в гетеросексуальное. Кон подверг её суровой критике и назвал безответственным “экспериментом на людях”. Но Голанд не хватал пациентов с улицы. Они сами ехали к нему со всех сторон, надеясь, что станут наконец-то гетеросексуалами.

По правде, добиться этого ему удавалось тоже не часто (пациенты, посланные к нему мною, так и остались геями), но процент лиц с удавшейся трансформацией влечения в Нижнем Новгороде был явно выше, чем у сексологов из других городов. Этот факт в качестве аргумента в нашем споре о природе гомосексуальности и приводил Голанд. Однако успех его терапии определялась не столько справедливостью концепции о болезненной сущности девиации как таковой, сколько двумя факторами: во-первых, стихийным предварительным отбором, ведь в Нижний Новгород в первую очередь ехал тот, кто желал перемен всерьёз; во-вторых, личностью самого психотерапевта, молодого и энергичного в те далёкие 60-е и 70-е годы.

Врача боготворили почти все его пациенты, мужчины и женщины. Геи не были исключением; они старались походить на него, быть такими же мужественными и гетеросексуальными! К этому надо добавить и человечность их кумира. Вечно занятой, ведущий палаты в психиатрическом отделении, загруженный сексологическим приёмом и психотерапевтическими сеансами, он находил время выбивать у чиновников разрешения на длительное проживание и на работу, которые были необходимы его иногородним пациентам.

Влюблённость в своего доктора принесла добрые плоды как тем, кто приобрёл способность к гетеросексуальной жизни, так и тем, кто оставался гомосексуалом. Геи сохраняют тёплые чувства к своему былому кумиру, который относился к ним без привычного в те годы предубеждения. Это избавляло их от комплекса вины, так что они уезжали домой с меньшими проявлениями невроза, чем до лечения.

Сейчас, когда со сменой научной парадигмы, наивность концепции Яна Голанда о том, что гомосексуальность – болезнь, стала очевидной почти всем (но, похоже, не ему самому, если судить по его публикациям в 2002 и 2003 годах!), упрёки в его адрес несправедливы. Вряд ли те, кто благодаря Голанду обзавелись семьёй, так уж пострадали от его “экспериментов над людьми”.

Удача и прежде вознаграждала порой такие приёмы лечения, которые, по современным меркам кажутся абсолютно несостоятельными. Вот, скажем, смешные и наивные формулы внушения, которые давал в гипнотическом сеансе своему гомосексуальному пациенту Рихард фон Крафт-Эбинг:

“1. Я ненавижу онанизм, ибо он делает меня несчастным и больным.

2. Я не ощущаю больше никакого влечения к мужчинам, ибо любовь к мужчине противоречит природе, религии и законам.

3. Я ощущаю склонность к женщинам, так как женщины милы, привлекательны и созданы для мужчин”.

А между тем Крафт-Эбинг добился-таки своего! На его стороне оказалось подсознание пациента, о чём сам врач и не ведал (ведь он был психотерапевтом дофрейдовского периода).

Карл Густав Юнг, психотерапевт гораздо более современный и изощрённый, чем Крафт-Эбинг, напротив, даже не заметил того, что юноша-гомосексуал, которого он лечил, оставил его в дураках. История этого лечения настолько поучительна, что её стоит пересказать.

Двадцатилетний юноша, привезенный матерью к Юнгу в Швейцарию, чтобы избавить его от гомосексуального влечения, рассказывает свой сон (Юнг K. Г., 1994):

“Я нахожусь в большом готическом соборе. У алтаря стоит священник. Я вместе со своим другом стою перед ним и держу в руке маленькую японскую фигурку из слоновой кости, с таким чувством, как будто бы над ней надо было совершить обряд крещения. Вдруг появляется некая немолодая дама, снимает у моего друга с руки цветное кольцо и надевает его себе. Мой друг опасается, что это каким-то образом может связать его. Но в этот момент раздаётся чудесная органная музыка”. По поводу японской фигурки юноша заметил: “Это был маленький, карикатурного вида человечек, который мне напоминал половой член. Во всяком случае, удивительно, что этот член следовало окрестить. Это, возможно, относится к моей гомосексуальности; ибо друг, стоявший со мной перед алтарём, – это тот, к кому я гомосексуально привязан. Он находится в такой же связи со мной. Цветное кольцо, очевидно, выражает нашу связь”.

Анализируя сон, Юнг истолковал его как бессознательное признание пациента в том, он “направился на лечение с величайшей готовностью и радостной надеждой, будучи совершенно готовым к тому, чтобы сбросить с себя детскость и стать мужчиной”. В то же время врач не переставал удивляться тому, что сознание пациента, нисколько не догадываясь об этом намерении юноши “исцелиться” и стать гетеросексуалом, словно бы противоречило бессознательному. По словам Юнга, это выражалось в том, что юноша: “был исполнен колебаний и сопротивления; и в дальнейшем ходе лечения он постоянно оказывал сопротивление, демонстрируя тяжёлый характер и постоянную готовность к тому, чтобы снова впасть в свою прежнюю инфантильность”.

Между тем, будь Юнг более знаком с гомосексуалами, он бы менее радужно истолковал этот сон, не переоценивая ни бессознательной, ни сознательной готовности юноши расстаться с гомосексуальностью и со своим любовником.

Ведь в сновидении фигурка, символизирующая половой член, ни что иное, как ребёнок (раз над ним должны произвести обряд крещения!). В то же время в символике бессознательного – член это подарок (любимому человеку, женщине). Иными словами, то, что друг дарит юноше, – член, – становится законным основанием для признания их связи (сам факт крещения их “ребенка” наделяет их союз статусом семьи).

Но и этого мало. Женщина, появляющаяся в соборе, по возрасту годится юноше в матери, и таким образом символизирует или замещает собой его мать. Надевая кольцо друга на свой палец, она, тем самым, как бы выходит за него замуж. На первый взгляд, это выглядит угрозой союзу юноши с его любовником, недаром друга охватывает сомнение. Но ведь кольцо-то цветное, а не обручальное! Да и женщина слишком стара, чтобы стать его женой по-настоящему. Словом, их венчание – лишь формальность. Зато оно оформляет, делая вдвойне законным, вступление друга в семью юноши: – во-первых, в качестве отца (ведь он стал мужем матери!) и, во-вторых, – мужа юноши (ведь он – отец их только что окрещённого “ребенка”!). Нешуточность такого признания подтверждается торжественной музыкой органа.

Пока врач, по-иному истолковавший сон, полагал, что его пациент покорно следует по пути исцеления, тот бойкотировал терапию и самым недвусмысленным образом, судя по признаниям Юнга, издевался над ним. Юноша сопротивлялся бы любым посягательствам на его гомосексуальность и остался бы самим собой, повези его мать к Крафту-Эбингу или даже, – преодолевая время и пространство, – в Нижний Новгород к Голанду!

Сегодня акценты в сексологии сместились, но это означает лишь утверждение большего уважения к требованиям пациента. Гомосексуал волен хотеть стать гетеросексуалом (хотя, справедливости ради надо заметить, что подобное желание овладевает геями куда реже, чем во времена, когда мужеложство преследовалось законом). Отказывая людям в праве попытаться реализовать подобное желание, врач посягает на свободу выбора немалого числа гомосексуалов. Ещё хуже, если под вопросом оказывается оказание помощи геям с эго-дистонической формой девиации и с вызванной этим депрессией. Между тем, именно таков логический вывод, вытекающий из антимедицинской позиции Кона. Опыт сексолога демонстрирует её неправомочность и неэтичность.