Горечь победы
Шрифт:
Ислам Чалаев около часа говорил с Грассером в день его приезда в чеченскую столицу, а затем поручил иностранца заботам Аслана Сидаева:
– Гость, посланец Аллаха! Позаботься о нем. Пусть Пауль Грассер почувствует наше гостеприимство. Постарайся выполнить все его пожелания…
Аслан увел Пауля на квартиру по улице Лермонтова. Весь фасад дома был испещрен выбоинами от пуль и осколков. Дома вокруг были разрушены. Столбы электропередач торчали из земли, словно обломанные пальцы. Сидаев сказал, обводя рукой окрестности:
– Вот что русские сделали с нашим городом. Раньше Грозный был очень красивый.
Он остался с Грассером.
– Брат хозяина служит у федералов, а брат его жены в отряде Умара Лабзулаева в горах…
Грассер выглянул в окно на странные хлопки и голоса – хозяйка выбивала ковер и переговаривалась с другой женщиной. Все выглядело очень мирно, если бы не развалины дома напротив. Он долго наблюдал через стекло за чеченцами и чеченками, идущими по улице. Казалось, что они не замечают руин вокруг.
Немецкий журналист пробыл в Грозном почти три недели. Успел встретиться с основными бандитскими командирами группировок в городе. Взял официальное интервью, а затем долго беседовал с ними уже не официально. Этой ночью боевики впервые взяли его с собой на минирование. Ночью разрушенный город показался Паулю еще более жутким. В Грозном, как в фильмах ужасов, не горел ни один фонарь. Лишь из пробитых труб вырывалось голубовато-красное пламя горевшего газа. Он здесь был дармовой и люди использовали его для освещения улиц и обогрева квартир. Огонь казался зловещим. Немец уже знал, что электрифицирован был только центральный район города, да и то один квартал. У федералов для освещения работали генераторы.
Он крался среди развалин и многоэтажек вслед за боевиками. Каждый шаг давался с трудом. Грассер боялся наступить на мину, хотя чеченцы и уверяли его в безопасности прохода. Часто встречались настоящие сплетения из перекрученной взрывами арматуры. И тогда он шел еще осторожнее, боясь зацепиться и вызвать шум. Тщательно оберегал сумку с кинокамерой от случайных ударов. Впереди и сзади шли люди одетые в гражданку. Их было пять. У каждого имелся в руках автомат. У Грассера оружия не было, зато он был одет в новенький камуфляж, а его светлые волосы надежно прикрывала черная шапочка.
Впереди остановились. Самый крайний боевик тронул Пауля рукой за плечо. Когда журналист среагировал, указал вперед. Сидаев подзывал его к себе. Грассер осторожно обошел двух стоявших впереди чеченцев и подошел к Аслану. Тот указал рукой на широкую дорогу впереди:
– Это улица Первомайская. По ней каждое утро идет инженерная разведка русских. Сейчас мы установим фугас, а утром ты снимешь вон с той высотки, как они подорвутся. Это месть за смерть наших товарищей, погибших в горах при обстреле русской артиллерии…
Паулю показалось немного странным то обстоятельство, что они мстят саперам, а не артиллеристам, но он ничего не сказал…
Утро оказалось холодным. Всю ночь пришлось провести в полуразбитом доме. Аслан объяснил, что утром будет роса и любой след станет заметным. Журналист пожалел, что боевик не сказал ему этого раньше и он не захватил свитер. Грассер основательно продрог. Посиневшие от холода губы дрожали. Руки и ноги замерзли. Аслан приволок ему откуда-то обрывок ковра и накинул на плечи. Сам он укрываться не стал. Чеченцы сидели в комнате рядом на разбитой мебели и вовсе
не казались замерзшими. Пауль понял, что они к таким перепадам температур привыкли.Немного согревшись, он начал сонно ежиться и зевать, сидя на балконе полуразрушенного дома. Здесь находился полуразбитый шкаф, старое продавленное кресло и много мусора. Среди этого разгрома немец еще ночью оборудовал отличную позицию для установки кинокамеры. Ее фактически невозможно было заметить снизу, зато она смотрела точно на место закладки фугаса. Грассер смотрел вниз, наблюдая, как солнечные лучи медленно показались на востоке и серое утро начало отступать под его живительным светом. Роса действительно была обильной.
Показался край солнца и каждая капля нестерпимо сверкала под лучами, слепя глаза и от этого природа, уже основательно тронутая рукой осени, казалась нарядной, словно новогодняя елка. Да и руины в солнечном свете уже не казались мрачными.
В шесть ноль-ноль из-за поворота показался русский БТР. На балкон тотчас выполз Сидаев и протянул немцу бинокль. Урча мотором, машина тихо двигалась посредине улицы. Впереди медленно шли саперы со щупами, обмениваясь жестами. Когда русские приблизились к мусорной куче метров на двести, журналист включил камеру. БТР и люди медленно двигались вперед. Камера бесстрастно снимала. До места установки фугаса оставалось метров пятьдесят. Боевики за спиной Грассера застыли. У Аслана в руках появился пульт с моргающей красной точкой. Смуглый тонкий палец застыл над кнопкой. Сидаев не моргая следил за саперами. Тихо шепнул Паулю:
– Сейчас мы им устроим…
И тут из ворот частного дома вышла женщина с маленькой девочкой, одетой в небесно-голубую курточку. Держа ребенка за руку, она пошла вдоль улицы навстречу саперам. Девочка держала в руке яркого пушистого зайца и о чем-то спрашивала женщину, часто поднимая черноволосую головенку.
Пауль оцепенел от ужаса: «Неужели они смогут взорвать фугас?». Немец повернул голову к Аслану и шепотом сказал:
– Там ребенок…
Тот спокойно ответил:
– На все воля Аллаха.
БТР поравнялся с кучей мусора, где был заложен фугас, одновременно с женщиной. Палец Сидаева опустился на кнопку вместе со словами:
– Аллах Акбар!
Раздался сильный взрыв. За дымом и пылью ничего не было видно. Но Грассер заметил взлетевшую вверх яркую игрушку. Русские саперы открыли стрельбу во все стороны. Аслан дернул за руку застывшего Пауля. Яростно крикнул:
– Уходим! Сейчас приедет чеченский ОМОН и будет обыскивать развалины.
Грассер выхватил камеру из обломков шкафа, автоматически отключив ее. Еще раз взглянул на место взрыва. Женщина лежала не шевелясь, а ребенка он не увидел. Яркая игрушка лежала на дымившейся броне. Сидаев нетерпеливо потянул его за собой. Уже на ходу Пауль забил кинокамеру в сумку. Они побежали по лестнице, потом через развалины. Четверо боевиков прикрывали их, но до стрельбы дело не дошло. Саперы ждали ОМОН.
Пауль, добежав до дома на улице Лермонтова и задыхаясь от бега, спросил Аслана:
– Зачем вы это сделали? Ведь вы борцы за веру. Причем тут дети?
Чеченец ответил совершенно спокойно:
– Если на пути Аллаха погибнет девочка, то она попадет в рай.
Журналист подумал: «Где-то я это уже слышал». Но мысль тут же исчезла, уступив место воспоминанию о взрыве. В голове вновь и вновь мелькал яркий пушистый заяц на броне. На душе было плохо, словно это он сам убил ребенка. Вера в справедливость повстанцев несколько пошатнулась. Грассер упал на кровать и мгновенно вырубился, так и не успев снять кроссовки…