Горгона и генерал
Шрифт:
— Безобразных? — задохнулась она от возмущения. И все же не удержалась от тщеславного: — Ну и каков результат?
— Вы обворожительны, — улыбнулся Трапп вполне искренне. Гематома удовлетворенно хмыкнула, и самодовольство окрасило её щеки в розовый свет. — Особенно в той зеленой марлечке, — не удержался он, памятуя о том, что скромность — добродетель девушки. — Так всегда и ходите!
И закрыл дверь прежде, чем по ней ударил шлепанец.
Следующим утром Трапп встал, вопреки обыкновению, на рассвете и довольно бодро спустился вниз. Замок был тих и спокоен, птички
— Господи боже, вы вообще не спите?
Горгулья выглядела не менее изумленной.
— Куда вы идете с этой штукой?
— Косой?
— Вы похоже на небритую смерть, которая забыла надеть черный плащ.
— А вы похожи на сумасшедшего садовника, который забыл, что такое сон.
— Просто я жаворонок, — горгона спрыгнула с пенька. — Если вы такой любитель косить, почему наш сад зарос травой?
— Наш сад? Вы словно сварливая жена, Гиацинта.
— Вы заметили, что со вчерашнего дня говорите о нашем с вами бракосочетании? Вас так поразила моя пятка?
— О, перестаньте. Я знаю куда более простые способы самоубийства, чем женитьба на вас.
— Это один из них? — кивнула она на косу.
— И вот что удивительно, — сказал он, разглядывая её, — сейчас пять утра. На вас тяжелые изумруды, роскошное платье, и в вашей прическе перо. Вы вообще нормальный человек?
— Это вопрос самодисциплины, Трапп.
— Поразительная вы женщина. Повезло вашим мужьям.
Деревенский сенокос Трапп любил. Было в этом синхронном, изнуряющем занятии что-то умиротворяющее. К тому же физические упражнения отлично помогали думать.
Трапп не причислял себя к великим мыслителям, однако нельзя стать великим генералом только потому, что ты богатый и красивый.
Итак, что он знал о горгоне?
Она вышла замуж в семнадцать за безобразного нищего старика, даром что маршала. Стетфилд был неплохим человеком, но картежником и пьяницей.
Второй её брак, очевидно, случился в рекордно короткие сроки после похорон. И снова странный выбор: жестокий Крауч, чьи доходы тоже не стремились превышать расходы.
А потом горгулья каким-то невероятным образом попала прямиком в постель короля-щенка.
А она была совершенно не в его вкусе.
Джонни любил пухленьких, глупых и очень добрых женщин, которые годились заодно и в мамочки. Гематома явно не входила в круг его интересов.
Её пасынок, Шарль, был пылко влюблен в неё, но она отослала его прочь, не моргнув глазом.
Кто такой Джереми, которого она побуждала к убийству?
И почему среди целой пачки писем было только одно, адресованное кому-то с фамилией Де Ла Круа-Минор, и это письмо заставил её написать сам Трапп?
Она не поддерживала связь с семьей?
Да к черту благовоспитанность, если у него был простой и надежный способ выяснить все тайны этой женщины одним махом.
И, оставив косу, Трапп направился в трактир.
9
Перебирая письма горгоны, Трапп лишь
посмеивался, слушая стенания сына трактирщика. Бедолага ужасно распереживался из-за того, что не успел уехать в столицу раньше — и вот теперь вынужден предать доверившуюся ему леди. И всё из-за дурацких карточных долгов генералу!— А я тебе говорил: не уверен — не блефуй, — наставительно сказал ему Трапп.
Писем было ровно сорок.
Какая нормальная женщина в состоянии написать столько за ночь?
В основном они были адресованы дамам со смутно знакомыми фамилиями, каким-нибудь фрейлинам из хороших семей. Было с десяток и мужских имен.
На всякий случай генерал запомнил их все.
Фамилия Джереми — Бригс.
Попросив сына трактирщика принести ему кружку пива, Трапп сломал сургучные печати на двух письмах — одном к женщине, другом к мужчине. За исключением имен в приветствиях, они были абсолютно идентичными.
Горгулья со смирением и кротостью сообщала об ужасных условиях содержания в ссылке, о своем одиночестве, о своей тоске. Она заверяла адресатов в своей невиновности, убеждала в том, что произошла ужасная ошибка, и что все её молитвы лишь о здоровье, благополучии и счастье Его Величества.
Об опальном, но все еще великом генерале в этих письмах не было ни слова.
Перечеркнув написанное в на одном из листов, он приписал снизу по нескольку строчек от себя, переписал адрес и запечатал трактирным сургучом.
— Гиацинта, король-щенок действительно любил вас?
— Вы сомневаетесь в этом?
По ту сторону длинного стола она вся сверкала. Сверкало её колье, и крупные серьги, и диадема в высокой прическе.
Торжественное черное бархатное платье оттеняло искусственную белизну её кожи.
Генерал после возвращения из деревни принял в огороде летний душ, вода которого нагрелась за день на солнце, и теперь щеголял все еще мокрыми волосами и изрядно потрепанной рубашкой.
— Вы закончили с ужином? — спросила горгулья.
— Предположим, — предчувствуя подвох, осторожно ответил генерал.
— Тогда прошу за мной.
Гематома встала и направилась в сторону кухни.
Трапп молча последовал за ней, гадая про себя, что могло заставить гербициду навестить это помещение для прислуги.
Её горничные, хихикая, притащили большое зеркало.
— Сюда. — Гиацинта указала Траппу на колченогий табурет.
Пообещав себе, что не доставит ей удовольствие своими расспросами, он также молча повиновался.
— Как давно вы видели свое отражение, Бенедикт? — спросила горгона.
Она пропустила сквозь пальцы его пряди.
— Как длина ваших волос может быть больше, чем у дамы?
Он широко улыбнулся.
— Полностью доверяюсь вам в этом вопросе, дорогая. Только не посыпайте меня белилами.
Она дернула его за ухо.
— Не крутитесь. Девочки, а вы пока приведите в порядок башенку генерала Траппа.
— Но Эухения…
— Держу пари, что она не блещет в уборке.
Гиацинта уверенно защелкала ножницами. Скосив глаза вниз, он увидел на полу угольно-черные пряди с редкими вкраплениями седины.