Гори во мне

— Жди, — он кивнул и как-то сразу расслабился. Уж было вышел, но вернулся и быстро поцеловал в губы. И исчез.

Я бы так и простояла наверно посередине комнаты в ожидании его возвращения, но зашла Веда с чистым постельным бельем, улыбнулась, спросила что-то, подождала ответа, потом махнула рукой на меня и тоже ушла. А я начала стелить.

Пальцы с каждой секундой все больше дрожали, ноги подкашивались, а сердце трепыхалось уже где-то в области горла. Я не понимала, что именно должно сейчас произойти. Стелила хрустящие белые простыни и не могла думать ни о чем, кроме того, что я стану его женой. На них.

Дверь открылась, и в спину ударил прохладный осенний воздух. Я замерла с наволочкой в руках, почему-то не в силах обернуться. Едва уловимые шаги, я скорее ощущала их, чем слышала. Ощущала тепло его тела, все больше окутывающее меня. Совсем близко подошел, грубая ладонь коснулась затылка, обхватила шею. Дыхание прервалось, в висках застучало. Я не понимала, почему меня так трясет, но ничего не могла с собой поделать. Жаркое дыхание, опаляющее щеку.

— Пойдем, — его голос был ниже, чем обычно. Урчащие нотки прорывались в звуках, царапая кожу. Я оглянулась наконец и застыла, заворожено смотря на него. Кит и не Кит. Вроде бы тот же. Но этот взгляд. Ровное синее свечение радужки, а не просто всполохи магии. И никакого выражения в глазах, будто он в трансе. Может так и есть? Это же обряд.

— Что с тобой? — спросила, вглядываясь в его отрешенное лицо.

— Тебе нельзя говорить, — он чуть нахмурился и повел меня к печи. Только сейчас заметила, что в руках у него какая-то миска с черной тягучей жидкостью, а в ней тонкая металлическая палочка, похожая то ли на огромную иглу, то ли на спицу.

Кит взял стул и поставил его поближе к огню, опустился на него, кинул на пол шкуру перед собой.

— Садись, — и указал на место на полу у его ног, — Спиной ко мне.

Я сделала нетвердый шаг навстречу, еще один, и ноги сами собой подкосились под его тягучим немигающим взглядом. Развернулась спиной и придвинулась ближе. Внутренности скручивало тугим узлом от волнения, но оно стало вдруг сладким, липким как мед, стекающим к низу живота.

Его пальцы в моих волосах, такие легкие касания. Я прикрыла глаза, чтобы сильнее ощутить. Он собрал распущенные локоны в пучок на макушке и перевязал каким-то шнурком, оголив шею. Провел по ней рукой, чуть надавливая, заставляя меня наклонить голову вперед. Я вдруг вспомнила наш разговор в саду у Шварцвальдов. Кит говорил, что набьет мне ворона. По телу пробежала волна дрожи. Вот что он хочет сделать сейчас. Вплести свою магию мне под кожу. Навсегда. Я прикусила губу, чувствуя легкую панику. Да, это не кольцами обменяться. И я ничего не знаю о последствиях. Пальцы судорожно перебирают шкуру, на которой я сижу, беспощадно вырывая ворс. Поздно спрашивать. Его жаркое влажное дыхание на моей коже, губы целуют подставленную шею, язык чертит дорожку до самого ворота платья. И я не могу сдержать тихий стон.

Кит начинает что-то говорить: монотонно, нараспев. Я не понимаю ни слова, но чувствую, как мозг застилает красным туманом и перед глазами все плывет, становясь нереальным. Острый укол, боль в затылке, я вздрагиваю и опять погружаюсь в красный туман. Боль притупляется, становясь постоянной, но почему-то желанной, как расчесывать комариный укус, и тело само выгибается навстречу ей. Хочу еще.

Я закрываю глаза и вижу море. Корабль. И с носа пускают ворона. И вдруг я становлюсь тем вороном, и чую все. Как с надеждой смотрят на меня моряки, уставшие от бескрайней воды, замученные стихией. Как пахнет земля вдалеке. Я лечу туда, где скалы стоят на пути волн, где есть трава и деревья, где есть жизнь, и я знаю, что мои дети пойдут за мной. И они будут жить.

С корабля меня зовет кто-то. Я оборачиваюсь и вижу Кита. Неожиданно так близко, что могу разглядеть голубые крапинки в его радужке.

— Лес, Лесси. Все, — он трясет меня за плечи, и море, бушующее вокруг меня, исчезает. Все явственней проступают очертания комнаты в простом деревянном домике. От печи идет жар. И Кит сидит на шкуре со мной и крепко обнимает.

— Ты как? — в его глазах беспокойство. И еще что-то. Я не могу понять.

— Хорошо, — бормочу, — Наверно…Не знаю. Голова кружится.

— Тебе поспать надо. Утром все пройдет. Обычно пара часов и все.

Он подхватывает меня на руки и относит на кровать. Аккуратно опускает на простыни, устраиваясь рядом. Глаза сами собой смыкаются, я смотрю на него сквозь непроходящий туман. Кит улыбается и убирает выбившуюся прядь у меня со лба.

— Обычно легче переносят. Ты просто прям совсем девочка-девочка, Лесси. А у нас мужская энергия рода, агрессивная, вот тебе и тяжело. Хотя знаешь, разное бывает… Моя мать пыталась убить отца после церемонии, — он вдруг рассмеялся, — Так что лучше спи, а то мало ли.

— Я видела ворона, — пробормотала уже сквозь дрему. Обняла Кита, придвигаясь ближе и утыкаясь носом в плечо, — Он искал землю.

— Нашел?

— Да.

— Это хорошо, — его взгляд, моментально серьезный, изучающий, — Спи.

Глава 6. Сон и явь

Я закрываю глаза окончательно и падаю в темноту, вязкую и жаркую. Неясные образы проносятся пред внутренним взором и тут же исчезают, не давая их ухватить, распознать. Шум моря вдалеке опять. Все ближе. Вот уже и соль губах, и ветер треплет волосы. Стало зябко. Чувство пронзительного горя окутывает меня. Я открываю глаза и вижу скалистый берег, покрытый редкой травой и куцым кустарником. Прибой облизывает берег. Свинцовое небо давит на виски. И песнь, протяжная, заунывная, пронизанная неизбывной тоской, плывет надо мной, проникает в душу, заставляя дрожать сильнее, чем от промозглого ветра.

Я поворачиваю голову на звук и вижу толпу людей, окружающих лодку. Лодка большая, богатая, вся расписанная рунами и украшенная еловыми ветками. К носу привязан настоящий живой ворон. А внутри женщина. Такая молодая, такая красивая. Ее руки покоятся на груди, и в них вложено черное перо. Глаза закрыты, на лице безмятежность и, кажется, что просто спит. Но ее не трогает уже ничто земное.

А вокруг люди. Мрачные, склонившие головы. Молчаливые мужчины и поющие женщины. И песнь их разносится вокруг, попадая в самое сердце. К лодке подходит высокий бородатый мужчина. Его могучие плечи опущены, лазурные глаза полны боли. Трое мальчишек идут за ним, младшего он держит на руках, крепко прижимая к себе. Малыш уткнулся носом в плечо отца, не поворачиваясь, и я вижу только его белые кудри, как у ангела.

Внутри защемило. Хочется подойти к ним, сказать что-то. Я вижу заплаканные лица старших детей, таких же голубоглазых, как их отец. Они мужественно шмыгают носами, пытаясь храбриться. Они мужчины, но так больно на них смотреть. Я тяну руки к ним, но я лишь дух, бесплотный призрак, меня нет рядом.

Мужчина подводит детей к женщине и велит каждому поцеловать ее. Они покорно склоняются к ней, гладят ее волосы, руки. И только младший так и не поворачивается, лишь сильнее вцепляясь в куртку отца. Тот шепчет ему что-то, перебирая светлые кудри, но мальчик лишь упрямо вертит головой. Мужчина смиряется и наклоняется к почившей сам, оставляет на ее губах долгий прощальный поцелуй и отходит.

К лодке приближаются двое воинов. Женщины начинают петь громче, ритмичней. Глухие удары по барабану, неторопливые, нагнетающие. И лодку толкают в море. Вперед выходит лучник, поджигает стрелу, обмотанную тряпкой, и пускает ее. Еловые ветки вспыхивают, озаряя небо красным.

И тут мальчик на руках отца поднимает голову и устремляет взгляд на горящую удаляющуюся лодку. Его синие глаза. В них столько ужаса.

— Мама, мама! — он начинает кричать, вырываясь, — Она горит!!! Она сгорит!! Мама, мамочка!!