Горицвет (сборник)

Правда, под пнем тяжело было дышать, да и солнца не было видно, но Лядник сказал самому себе:

— Не в солнце счастье. Главное — прожить как можно дольше.

И он прожил под пнем до осени, а осенью опять проходил мимо Медведь, увидел пень, отшвырнул его в сторону, чтобы посмотреть, нет ли под ним теперь съестного чего.

И Лядник опять оказался на виду у всех. Крикнул, счастливый: .

— А вот и я, живой, невредимый.

Шалфей долго глядел на него с высоты своего огромного роста. Не узнал. Спросил:

— А кто же ты?

Лядник обиделся:

— Что же ты соседа своего не признаешь?

Он лежал перед Шалфеём бесцветный, вялый. У него даже не было сил подняться и встать прямо. Он глядел на него снизу и тихо спрашивал:

— Неужели и теперь все еще не признал? Да Лядник я, Л яд ник... Ну, помнишь, я всегда говорил тебе: с опаской жить надо. Один раз живем, ну, как промахнешься. Видишь, я вот живу, а многие уже умерли.

— Верно, — сказал Шалфей, — они умерли. Но они умерли цветами. А те, что остались, погляди,— цветут. Они тоже цветы. А тебя я даже и назвать не знаю как.

— А чего ж тут не знать? Лядник я, Лядник, — и бледный, чахлый, пробовал встать прямо, да не было сил. И лежал тоненьким стебельком возле прямого, рослого Шалфея.

ВЕТЛА И СВАЯ

Позади у Сваи суровая большая жизнь. Впервые она встала в этой душной протоке лет десять назад, а может, и больше. Ветла тогда была еще молодым деревом, а сейчас у нее уже по всему стволу — дупла, и в них свистит ветер. От старости Ветла начала пришепетывать, и Свая не всегда разбирает, что она говорит.

А поговорить Ветла любит, особенно по ночам. Весь день Свая напряженно держит над собой мостик через протоку, и ей не до разговоров. Она ведь тоже уже не, молодая, держать в ее годы над собой пусть даже и небольшой мостик — нелегкое занятие. Но по ночам редко кому случается проезжать по мостику и Свая отдыхает, а Ветла разговаривает с ней:

— Ну и- жизнь у тебя, одна маята. И почернела ты уж, и мохом обросла, и льдины тебя раскачали. И все-таки стоишь. Нет, я бы не выдержала ц выдерживать не стала бы. Я так в мыслях держу; жизнь тогда, хороша, когда она в тишине и уюте. Я бы нашла как освободиться из-под тяжести я бы уж вывернулась.

Свая, может быть, тоже вывернулась бы, если бы это была другая какая тяжесть. А то как из-под мостика вывернешься, если он соединяет луг с рощей. Луг протянул дорогу-руку, и роща протянула дорогу- руку, да коротковаты они немного. Вот мостик и соединил их над протокой.

«Вывернусь я, — думает Свая, — рухнет мостик, и разъединятся луг с рощей».

И решает твердо: «Потерплю, пусть порадуются роща с лугом». И терпит. Прочернела вся от напряжения, прогнулась даже, но все еще держится.

И говорит Ветла пришепетывая:

— Ну и жизнь у тебя тяжелая. Да сбрось ты его с себя, сбрось.

И взмахивает ветвями. В протоку с них падают прижженные осенью листья. Свая смотрит на нее из воды, и ей кажется, что Ветла лысеет.

О ЧЕМ ТРЕВОЖИТСЯ РУЧЕЕК

Родился в лесу Ручеек. Слабенький, тоненький. Другой бы на его месте и не сказал бы никому, что он родился: по земле вон какие реки текут, не окинешь

глазом. Но Ручеек был смелым и решительным. Он зажурчал, забулькал:

— Пойду-ка я к Морю.

Его отцу, Роднику, это понравилось. Сказал он:

— Дело не худое. Иди. Я тебе помогать буду.

И Ручеек побежал. Бежал он по роще и говорил всем:

— Я ведь не просто так — к Морю бегу!

И деревья качали вершинами:

— Беги, беги.

И говорили друг другу:

— Этот добежит. Он вон шустрый какой.

Уже совсем почти выбегал из лесу Ручеек, когда увидел маленькую Елочку. Спросил у нее:

— Ты что какая темная?

— Душно мне, — ответила Елочка. — Пить я хочу, а пить нечего. Дождя давно не было. Я, наверное, не вырасту. Помру.

— Не кручинься. Я напою тебя и не умрешь ты, — сказал Ручеек.

Но Ёлочка замахала веточками:

— Что ты! Тебе вон как далеко идти — к самому Морю. Тебе нельзя тратить свою воду. Она тебе самому в пути пригодится.

— Что толковать, — сказал Ручеек, — пей. Пусть я немножко потоньше буду, зато ты станешь сильнее. Подрастешь, окрепнешь, и тебе легче стоять будет.

Он напоил Елочку своей водой, подбодрил ее и побежал дальше. Правда, он стал чуть уже, но бежал все так же бодро. Роща осталась позади. Теперь Ручеек бежал по лугу и кричал:

— Я ведь не просто так— к Морю бегу!

Увидел прямо перед собой слабенького Стебелька спросил:

— Ты что как поник? Держись прямо, нечего к земле клониться. На, хлипких все беды верхом садятся.

— Не сам~ я клонюсь, — сказал Стебелек, — сухота меня клонит. Так пить хочется, а дождя нет. Я ведь мог расцвести, маком стать. Да вяну вот. Мне бы хоть глоточек воды.

— Ладно, — сказал Ручеёк, — не кручинься, я тебя напою и расцветешь ты. Станешь маком.

— Что ты, — качнулся Стебелек, — у тебя вон путь далекий какой: ты идешь к Морю. Тебе каждую каплю воды беречь надо.

«— Что толковать, — прожурчал Ручеек, — пей.

Пусть я дальше не так быстро побегу, зато ты утолишь жажду, окрепнешь и станешь цветком.

Ручеек напоил его и побежал дальше. Он бежал по степи и видел; блекнут, подсыхают хлеба. Говорил им:

— Берите, пейте мою воду. Выпрямляйтесь, тяжелейте колосьями. Сегодня я вас напою, а завтра, может быть, дождик упадет, и вы выстоите.

И он щедро рделял всех своей прохладной водой.

До Моря он так и не добежал. Но на пути, по которому прошел Ручеек, посвежели деревья, распустились цветы и налились пахучим зерном колосья.

БРОНТОЗАВР И ПТЕРОДАКТИЛЬ

Было это в первобытную пору. Родился у реки Птеродактиль. Лежал он у себя в гнезде, смотрел на проплывающие в небе облака и говорил:

— Мне бы крылья!

— Зачем они тебе? — спросил у него как-то Бронтозавр. Он жил на земле уже двести лет и не понимал: зачем Птеродактилю нужны крылья.