Горицвет

«А он все время говорил про судьбу, ее вещий голос или что-то такое, — вспомнила она, отталкивая от себя сверлящие черные глаза Грега. — Странно, но я, кажется, никогда не верила в судьбу. Может быть, до сегодняшней ночи».

Она остановилась и слегка запрокинула голову. Лишь далеко на западе сквозила, чуть осветляя весь небесный свод, темная синева. Большой полукруг луны качался над ветками высоких вязов возле самого здания уездной управы. Две крупные белые звезды неровно мерцали, попав в лунный синеющий ореол. Множество других, бессчетных, рассеянных мутными созвездиями по бесконечности, не убавляли окружавшего их мертвого мрака. Слабый ветер дышал дразнящей, щиплющей нос, прохладой. Холод сонной осенней земли, отдаваясь воздушным потокам, мешался с надмирным небесным холодом звезд. И только луна почему-то на их фоне маячила каким-то инородным живым пятном, средоточием почти одушевленного света. «Это потому что она похожа на сыр», — решила Жекки.

Сделав еще несколько шагов по тротуару, она снова остановилась. Ее мысли возвращались снова, и снова к неизбежному теперь, странно не вязавшемуся с ее первоначальными планами, противоборству. Она вовсе не стремилась к той роли, которая навязывалась ей, как кажется, самой жизнью. И сейчас с особенной отчетливостью чувствовала тяжесть этой немилой, вынужденной, и вместе с тем, какой-то неповторимой, ей одной уготованной участи. Способна ли она вынести эту тяжесть или сломается? Устоит ли ее воля и, главное, выдержит ли ее хрупкое сердце тот удар, что представляется вполне переносимым для привыкшего к изнурительным схваткам с реальностью, изворотливого ума? «Ну что же, посмотрим, — сказала она себе, — сегодня я это проверю».

Жекки сильно удивило, что, пройдя почти половину Николаевской улицы, обычно еще достаточно оживленную в это время суток, она насчитала всего несколько одиноких прохожих и не встретила ни одного свободного извозчика. Попадись ей на пути пустая пролетка, и это вкорне изменило бы ход событий. Она загадала, что если увидит незанятый экипаж — а Жекки была уверена, что обязательно его увидит, потому что на Николаевской была биржа городских лихачей, — то уедет на Вилку одна. А там, возможно, уже повстречается с Грегом как бы невзначай. Идти на назначенное им место свидания было чересчур уж противно, особенно, если помнить, что она пообещала ни в коем случае не приходить туда.

И вот, она шла мимо подсвеченных фонарями каменных фасадов, мимо сияющего электрическими огнями синема-театра, мимо скрытого за деревьями, но столь же ярко светящегося кафе Белибердеева, а всех лихачей точно ветром сдуло. Сильно раздосадованная этим обстоятельством, Жекки свернула в маленькую боковую улицу. Она решила выйти на условленное место с более безопасного и малолюдного конца. Все-таки ее одинокая фигура была слишком заманчивым объектом для любого мало-мальски зрячего гуляки.

Грэф и штифт, тускло поблескивающий черной полировкой кузова, стоял прямо под низко нависшим балконом так называемого кривого дома, покосившегося не то от старости, не то из-за архитектурного просчета. Дом стоял как раз на перекрестке двух улиц и для многих горожан превратился в весьма удобный опознавательный символ.

Не сразу решившись подойти к нему, Жекки с минуту на расстоянии наблюдала за поведением автовладельца. Собственно, никакого поведения не было. Грег просто спокойно сидел за рулем, и, кажется, даже не слишком часто посматривал по сторонам. В его фигуре чувствовалась какая-то самоуверенная покорность происходящему. Лица его, впрочем, Жекки не видела. «Никто не просил его быть таким обязательным», — подумала она, делая шаг на мостовую.

Грег вышел из машины, как только услышал мелкий перебор ее каблучков. Точно разминаясь, он небрежно навалился на отливающий черным глянцем капот.

— Наконец-то, — протянул он с таким видом, как будто ни секунды не сомневался, что Жекки нарушит свое обещание. И она была бы крайне признательна Грегу хотя бы за это, может быть, даже не намеренное маленькое великодушие, но все испортило как всегда его демонстративное нахальство. Почувствовав на себе по обыкновению пронзительный взгляд, охвативший все ее тело, Жекки застыла, боясь пошевелиться. Ее лицо и шея залились неизбежным румянцем, и она немедленно отвернулась. Если б Грег знал, как она ненавидела его в эти несколько мгновений. Но он ничего не знал, или делал вид, что ни о чем не догадывается. Он просто беззвучно смеялся.

Выведенная из себя, Жекки отважно вскинула голову и, уже развернувшись с непоколебимым намерением уйти, почувствовала как твердая, словно сталь, рука, стремительно и резко притянула ее обратно. Сила этого неожиданного рывка, заметно превосходила потребную необходимость, потому что Жекки, подхваченная им, буквально влепилась грудью в нечто твердое, пахнущее терпким английским одеколоном. Она почувствовала, как Грег, не отпуская ее руки, низко склонился над ней, поколебав дыханием ее, выбившиеся из-под шляпки волосы и защекотав обнаженную шею.

— Да как вы сме… — попыталась накинуться на него Жекки, но умолкла, поняв, что ее слова разбиваются вдребезги о непроницаемую стену, в которую она уперлась.

— Евгения Павловна, в следующий раз, когда вздумаете падать, будьте острожны, — ответил смеющийся голос.

«Боже, какой негодяй», — пронеслось у нее в голове еще до того, как та же веселая сила с непостижимой мягкостью отстранилась.

— Вы сегодня настроены воинственно, — сказал Грег изменившимся голосом.

— Наверное, потому что вы предусмотрительно вооружились?

«Ах, вот в чем дело, — наконец догадалась Жекки и снова обратила на Грега довольно недружелюбный взгляд. — Он увидел сумочку. Ну конечно, с его стороны было бы непростительно упустить такую важную деталь в дамском туалете. Но он ее заметил, и за внешностью разглядел содержимое. И это доказывает, к сожалению, что, он чересчур хорошо знаком не только с женщинами, но и с оружием. Что ж, пусть видит — я сумею защититься не только от него, но и от любого другого мерзавца».

— Смею ли я надеяться, что ваша предусмотрительность вызвана моим бестктным поведением? — спросил Грег с насмешкой, нацеленной возможно, не только на Жекки. — Я был бы весьма польщен этим.

— Можете не надеяться, — резко ответила Жекки, усаживаясь в авто и с силой захлопнув дверцу машины. Она уже поняла, что убегать с поля боя невыносимо для ее самолюбия. — Хотя вы и первый человек на свете, которого следовало бы пристрелить.

Это пришлось сказать для самоуспокоения. Причем она знала — даже в качестве наивной угрозы ее слова не столько возмутят, сколько позабавят его. Ей вспомнилось, каким диким ужасом она была объята всего день назад, столкнувшись с тем единственным безмолвным, опалившим ее, взглядом. Какое страшное, не знающее пощады вожделение почудилось ей тогда. И сейчас, снова ощутив угрожающий прилив чего-то похожего, грозного и горячего, идущего на нее вместе со словами и взглядами Грега, Жекки решила изо всех сил не поддаваться страху. «Иначе он просто растерзает меня прямо на улице».

— Вот как, — сказал Грег, в свою очередь усаживаясь в водительское кресло, — значит, захватив пистолет, вы расчитываете подстрелить кого-то, кроме меня? Уж не знаю, стоит ли благодарить вас за это. Но вынужден заметить — прежде чем вы достанете свою детскую погремушку, любой ловкий человек, — заметьте, я даже не говорю о себе, — сумеет десять раз вырвать вашу сумочку или выстрелить первым. Так что держите ваш ридикюль открытым. Возможно, этим вы сэкономите две-три секунды.