ГориславаПовести

Катер стоял долго. По низинам начали растекаться, потоплять воды и травы плотные туманы. Над стадом летали стрекозы, ловили комаров, мошку, объедались ими, усевшись на коровьи спины, на горбыльник ограды и покрытую кровельным железом шкиперскую будку. Вместе с туманами с близких болот текли запахи багульника, торфа, несло устойчивой вечерней сыростью. Оттуда летел мириадами кровожадный гнус.

Животные чесались друг о друга, расшатывали горбыльное ограждение, беспрестанно шлепали хвостами. Шалун отжал боком Красотку к стойке, приколоченной к борту. Дважды попытался забросить на нее передние ноги. Корова отставляла зад, лягала нетерпеливого Яшку.

В срок опустилась белая миротворная ночь. В такое чудное время земля и небеса по-особому смотрят друг на друга, ведут тихие переговоры. Оставленные с глазу на глаз, дорешат ли они за людей участь природы и жизни?

На катере спали. Спали и в шкиперской будке. Близкие болота по-прежнему насылали сырость и новые звенящие рати.

Яшка не знал предела буйству и упрямству ни в бычьих баталиях, ни в ухажерстве. Многие бычки-раскормыши ходили в деревне со следами его дьявольских рогов. Напрасно мальчонок на берегу выкрикивал звонко: «На колбасу! На колбасу!». Шалун минует мясокомбинат. Он предназначен одному приобскому совхозу для улучшения племенного дела.

Зимой темнота ночи надвигается на Васюганье быстроходом. Вот квелое остывающее солнце отрешилось от земли, скрылось в щупальцах далеких островерхих елей. Темнота спешно прибирает под свое покровительство все, недавно принадлежащее свету дня. Полчаса назад можно было разглядеть на осинах погрызы лосей, увидать на березах несколько стойких листьев, не поддавшихся ни одному осеннему ветру. Вскоре перед взором зачернеет сплошной неразличимый ствольник.

Белая ночь надолго затаивала в себе слабое люминесцентное свечение. Новые сутки успели перейти незримую границу Времени. Теперь в их владении была земля. Им принадлежало и небо с его открытыми и неоткрытыми мирами, куда не попасть и за миллиарды световых лет. Земная природа переживала короткую световую ночь, ее не волновало никакое зазвездье.

В отведенные часы белая ночь оборачивается ночью черной, но ненадолго. Яшка не спал. Его злило упрямство Красотки. Бугай взревывал, шпынял рогами коров, молодняк, неокрепших соперников. Дважды пробовал продавить башкой верхнюю горбылину загородки. Она пружинила, толкала назад. Чесался изъеденный гнусом лоб. Шалун так им крутил и терся о бортовую стойку, что оставлял на сосновом столбике завитую в колечки черную шерсть. Где знакомая стайка? Где хозяйское ведро с теплым пойлом, в котором непременно плавали размокшие хлебные корки? Хлеб насущный Яшка зарабатывал в поте брюха своего. За случку с колхозными и личными коровами Нюше выписывали зерно и комбикорм, платили по трояку. Пастухи следили за Яшкой. Оказывал буренке любовное обхождение — ставили хозяина коровы в приятную известность. Потомство от Шалуна ценилось. Телята, бычки были невосприимчивы к болезням, быстро росли, набирали вес. Много и неуслеженных пастухами утех и знаков внимания оказывал в стаде Яшка. Почему же сейчас Красотка неучтива с ним?

Бугай бился башкой в горбылины у борта, повернутого к берегу. Когда быка дразнили мальчишки, швыряли в него камнями и палками — он свирепел. Теперь быка дразнил низинный, закустаренный берег, насылающий тьму гнуса. Выводила из себя неуступчивая Красотка. Поистине бычье упрямство точно привязало Яшку к черно-пестрой полутораведернице.

Яшка в деревне ломал рогами калитки. Высаживал одним махом рядок штакетин в палисадниках. Хозяева, потерпевшие непредвиденный урон, не несли за праведные труды Шалуна на случке положенный трояк. Яшка забирал в долг разбоем, крушением заплотов и ворот. Трещали под его башкой-наковальней пряслины, расшатывались, кренились воротные столбы. Однажды бугай перевернул телегу с двумя флягами молока. Все сходило ему с рог, как с рук.

Звоном звенела темнота ночи, гудом гудела от комарья. Оставленные на их съедение животные скользили по заляпанной палубе. Оступались, нещадно колотили хвостами свои, чужие бока и морды. Катился над гуртом воинственный клич, исторгаемый неумолчным гнусом. С недалеких болот сильнее тянуло дурман-травой, торфом и гнилостными испарениями.

На катере горели разноцветные огоньки, гипнотизирующие Яшку. Иногда он забывал о жалящем гнусе, о палубной скученности, о Красотке. Расширит в темноте глаза, уставится на близкие яркие звезды и стоит, как вкопанный.

Горбыли упруго пружинили, отбадывали бугая. Они злили быка не меньше, чем злил и досаждал гнус. Он отпихнул задом рядом стоящих коров, попятился. С небольшого разгона саданул горбылину рогами и лбом. Она переломилась посередине у вспученных сучков. Расправиться со второй, нижней, доской было легче. Шалун подвел под нее рога, уперся, набычился. Поперечина лопнула, словно карандаш в руках ученика. Довольный Яшка просунул башку за борт, уставился в еле различимый береговой срез. Отвоеванная на длину головы свобода на время успокоила производителя. К проломленным доскам протиснулась Красотка. Яшка охотно и почтительно уступил место рядом. Бугай дышал часто, запальчиво. Корова тоже просунула голову в пролом. Внизу между бортом и песчано-илистым плавным береговым спуском лопотала полусонная вода. Шалун оперся на задние сильные ноги, а передние и почти все грузное тело вверил Красотке. Она теперь не отшатнулась, только подалась от веса быка вперед и сорвалась с палубы. Яшка обрушился за ней, даже на лету не расцепляя передней пары скрюченных ног.

В шкиперской будке заворочался приемщик, громко спросил в полусонном состоянии:

— Дерево, что ли, подмытое упало?

— Есть! — буркнул шкипер.

И снова храп, комариная звень над гуртом.

Красотка и Яшка приводнились, не поломав ног. Васюган подложил под них донную перину из песка и ила. Они выбрели на сухое, недоуменно уставились друг на друга. От падения горячий пыл у Яшки не пропал и он довершил начатое на скотовознице дело.

Потом, забыв о барже, катерных огоньках, гурте, растревоженном комарами, парочка побрела вдоль берега в сторону покинутой деревни. Стоять на месте не давало беспощадное летающее зверье. Яшка за свою жизнь дважды схватывался с медведем, носил на правой лопатке зарубцованную рану. Но и медведь попробовал ухвата. Еле ноги унес. Расколотое бычьими рогами ребро не давало покоя ни в берлоге, ни весной после тяжелой спячки. Медведь-то хоть был настоящим зверем, которого можно взять на рога. Но бодни попробуй комара или неуловимую мошку.

Если позволяла береговая чистина, Яшка и Красотка принимались бежать. Останавливались, ели молодую осоку с кочек, пили возле песчаных кос воду. Попадались завалы коряжника, осевших после оползней деревьев. Животные не лезли в береговой чащобник. Забредали в воду и огибали плавом трудные участки.

Близкий рассвет ластился к небу. Восток вот-вот готов был улыбнуться новому утру. Кто-то стачивал со звезд алмазные грани.

После отправки личного скота прошло три дня. Теплым ясным утром Нюша вышла выгнать корову в стадо. От удивления уронила на землю таловый прут: со стороны кладбища, взревывая на всю деревню, вышагивал ее Шалун. За ним плелась Красотка, широко расставляя задние ноги. Нюша подбежала к избе Гориславы, бойко застучала козонками пальцев в стекло. Хозяйка раскрыла оконные створки, испуганно уставилась на подругу: не пожар ли?

— Мать, иди встречай смиренницу!

— Ты что?

— А то: вон с моим шалопаем бредет. С баржи убегли.

На беглецов было страшно смотреть. Перепачканные грязью, торфяной жижей, с расцарапанными в кровь мордами и ногами, они медленно переступали по пыльной дороге. Задрав головы, принюхивались к родному авдотьевскому воздуху. Заметив спешащих навстречу хозяек, Яшка и Красотка побежали к ним. Корова хромала, но не отставала от Шалуна. С грузного, готового лопнуть вымени, срывались в пыль крупные капли молока.

Одичалый Яшка крутил башкой, не переставая базлать. Нюша побоялась подходить к нему близко. Горислава крепко обняла смиренницу за шею, со слезами запричитала:

— Д-да, мил-лая ты моя! Д-да, хор-рошая ты моя!

Весть, что производитель с Красоткой каким-то чудом вернулись, мигом разнеслась по деревне. Стали гадать: не затонула ли баржа? Не поднял ли Яшка бунт на скотовознице? Колхозники с часу на час ждали возвращения своих бычков и коровенок. Ходили бабоньки, стонали: а если какую животину медведь задрал? Или трясина слопала?