Горизонтальная война – снимая маски

— Тогда что? Я не думаю, что это простое совпадение, — хмыкнула я.

— Нет, — она отвернулась. — Не совпадение, я очень много работала, чтобы устроиться в его компанию и занять эту должность.

— Зачем?

— Когда-нибудь я расскажу тебе, — пообещала она. — Но сейчас ты ещё слишком слаба, прошло всего десять дней после аварии.

Возможно ли, что у неё есть какой-то план? Но зачем ей тогда эти загадочные Белоярцевы?

Должно быть, было что-то, что заставляло её так себя вести, и пока я этого не узнаю, доверять ей не могу и не имею права.

Вернуть Лизу в таком состоянии и с такими финансами просто невозможно. Мне нужно встать на ноги, избавиться от всех, кто будет нам мешать, и только тогда я смогу смотреть ей в глаза без сожаления и боли. Дочь сильная. Она справится и обязательно меня поймёт.

Дни превратились в скучное месиво из запахов лекарств, тошноты от бесконечных улыбок чужих мне людей, и чувства бессилия. Порой, подушка была для меня и средством от депрессии, и методом убийства одного известного психопата, и просто безмолвным другом, которому я выливала всю горечь.

Со временем я превратилась в скелет, обтянутый серой кожей. Еда не лезла в глотку, из-за постоянных кошмаров я перестала спать, урывками крадя минуты отдыха во время обхода врачей. Сил стало хватать лишь на то, чтобы доползти до окна и упасть в удобное мягкое кресло. Отсюда я могла наблюдать за редкими больными, гуляющими по больничному парку.

А к концу третьей недели в моей палате впервые появился он. Сев на стул рядом с кроватью, незнакомец открыл блокнот и вытащил из кармана ручку.

— Здравствуйте, Мелания. Меня зовут Андрей Кириллович, я психотерапевт.

— Вы мне не нужны, — я отвернулась от ослепляюще белого халата, в вороте которого проглядывала чёрная водолазка, и упёрлась взглядом в мониторы.

— Понятно. — Чиркнув в блокноте, он зашелестел страницами и продолжил: — Меня нанял Роман Владимирович. Я здесь, чтобы помочь вам.

— Я же сказала, — зло бросила я, резко оборачиваясь, — вы мне не нужны. Я сама справлюсь.

— Справитесь с чем? — профессионально вцепился он.

— С последствиями моих травм.

— Так вы признаёте, что были травмированы. Это хорошо, — мужчина улыбнулся и вздохнул. — Мы можем просто разговаривать, если вам так будет легче.

— Андрей Кириллович, — я приподнялась на локтях, пронзая врача злобным взглядом. — Я привыкла справляться с трудностями и смогу пережить изнасилование и избиение. Не я первая, не я последняя. Это волнует меня в последнюю очередь.

— А что в первую? — ясные глаза врача смотрели с теплотой и участием. По крайней мере, мне так казалось. Или только хотелось?

Психотерапевт сидел напротив окна, так что я не видела всех черт лица. Но в глаза бросались огненно-рыжие волосы, вспыхивающие красным в лучах пробравшегося сквозь занавески солнца.

— Дочь. В первую, вторую и последнюю очередь меня волнует только мой ребёнок, как и каждую мать, не так ли? — взяв с тумбочки пачку сока, я потянулась губами к соломинке и втянула живительную влагу.

— Вероятно, — кивнул он. — Видите ли, я не мать, не могу сказать с уверенностью, но полагаю, что вы правы.

— Вы пытались пошутить? — впервые за всё время я улыбнулась. — У вас скверное чувство юмора, господин психотерапевт.

— Ничего, его хватило, чтобы вы улыбались и этого достаточно. Расскажите мне о дочери, Мелания. Какая она?

— Лиза? — я прикрыла глаза, представляя образ малышки. — Потрясающая. Гениальная. Лучшая.

— Так скажет каждая мать, я уверен, — Андрей Кириллович постучал ручкой по блокноту и положил нога на ногу, покачивая носком дорогого ботинка.

Нынче врачи столько зарабатывают?

— В чём проявляется гениальность вашей дочери?

— Знаете, я родила её очень рано, и в силу занятости учёбой, а следом и работой, уделяла ей мало времени, но этот ребёнок... — я сжала пальцами простыню и вздохнула. — Лиза вела себя не так как остальные дети. Вместо того, чтобы смотреть мультики как все, и играть со сверстниками, она запиралась в комнате и штудировала энциклопедии. Лиза рано начала говорить, а читать и подавно. Иногда, я совершенно не могу представить, что у неё в голове. И если в пять она была маленькой взрослой девочкой, то в восемь начала вести себя как пятилетка. Не знаю, с чего бы такие перемены. Видимо, она просто устала от своей никчёмной, вечно работающей матери, — выдавила я, не обращая внимания на дорожку слёз.

— А что любит Лиза? — врач сделал запись, и вновь повернулся ко мне, внимательно слушая.

— Ириски, — рассмеялась я. — Из всех лакомств — это самое любимое, у неё даже прозвище дома есть Ириска. А ещё она любит горячий шоколад перед сном, сваренный по моему рецепту. Знаю, сейчас вы скажете, что это вредно столько сладкого, но такие вечера, когда мы могли просто сидеть на кухне и пить шоколад, стали нашей традицией. И мне их очень не хватает, — добавила себе под нос, подтягивая коленки к подбородку.

— Ваша дочь всегда росла без отца? — спокойно спросил врач, совершенно не подозревая, что вывесил красную тряпку перед быком.

Холодный, склизкий, удушливый и безобразный — вот первое, что пришло на ум, едва вопрос отзвучал. Руки примёрзли к кровати, а кожа покрылась мурашками.

— Ты никогда не выйдешь за кого-то другого... ты принадлежишь мне, Крош-ш-шка...

— Мелания? — голос врача вырвал из тёмной жижи страха и бессилия.

— У моей дочери нет, и никогда не было отца, — рявкнула я, подрываясь на месте и падая на подушки. — Эту мразь с яйцами между ног, и червивой ямой вместо сердца даже человеком сложно назвать!

— Простите, — Андрей Кириллович, посмотрел на меня исподлобья, продолжая что-то писать. — Давайте поговорим о чём-нибудь другом. Например, — мужчина постучал ручкой по заросшему подбородку и задумался. — Например о вашем детстве. Есть ли у вас какие-то яркие воспоминания? Школа, родители, друзья... что угодно.

— С родителями у меня были прохладные отношения. Единственное воспоминание о семье у меня осталось с пятнадцати лет.

— Да? Случилось что-то хорошее?

— Это был мой день рождения. — Перед глазами встала смазанная картинка гостиной. — Отец пригласил своих друзей и партнёров, кажется...