Горизонты безумия

Сейчас, вблизи, планетоид не казался столь ужасающим, что на расстоянии. Ярко-красный, местами оранжевый цвет, сменился на темно-коричневый. Точь-в-точь корка давнишней болячки.

Хотя рана и покрылась коростой, следы насилия никуда не делись: остались шрамы давних битв, подёрнутые инеем, как гноем. Далёкое Солнце освещало фурункулы и унылый пейзаж мёртвых равнин. Метеоритные кратеры походили на отверстия от пуль. Пологие хребты – на проступившие сквозь кожу рёбра. Молоко Млечного Пути в черноте – на отлетающую душу...

– Ты только представь, сколько крови они здесь пролили, прежде чем уйти, – шептал Грешник, словно прочтя мысли Подорогина. – Недаром и солнце перестало освещать пути господни. Никто из них даже не понял, что поверил антихристу. Второго пришествия не случилось. С небес спустился огнедышащий змей. Он выжег земную плоть, подчинил себе души страждущих, посеял всюду хаос. А потом скрылся в облаке пепла, даже не заботясь заметать следы...

Капитан откашлялся. Сложил руки на груди. Глянул на астрофизика; тот словно ждал, а может, просто тоже услышал Грешника.

– Майор...

Грешник обратил к говорившему глаза, полные скорби.

Астрофизик невольно осёкся, однако тут же взял себя в руки и заговорил ровным голосом:

– Кроваво-красный цвет Седны обусловлен тем, что её поверхность покрыта углеводородным осадком или толином, образованным из более простых органических соединений вследствие длительного воздействия ультрафиолетового излучения, – астрофизик перевёл взгляд на капитана. – Дело в физике, а вовсе не...

– Мы вас поняли, спасибо, – кивнул капитан.

Астрофизик облегчённо выдохнул – видимо он и впрямь расслышал обрывок фразы Грешника, а может весь монолог целиком.

– Толины, – подключился главный врач, – это органические вещества, линии поглощения которых обнаружены в спектрах многих ледяных тел внешней Солнечной системы. Как полагают, толины являются химическими предшественниками жизни.

Грешник хмыкнул.

– Жизни именно здесь больше не будет.

– Что вы такое говорите? – не понял доктор.

Капитан шагнул к Грешнику.

– Майор.

Грешник изобразил некое подобие стойки смирно.

– Вы сегодня слегка не в себе. Спишем это на общее переутомление. Я освобождаю вас от несения вахты, вплоть до схода с орбиты, – капитан обернулся; собравшиеся на мостике молчали. – Товарищи, наша миссия вступила в решающую стадию. Объявляю обратный отчёт. Старт к горизонту событий через двое стандартных суток. Попрошу членов экипажа не терять самообладания. Ваши навыки необходимы сейчас как никогда. Потому что от наших синхронизированных действий зависти судьба всей экспедиции, – последовала пауза. – Земля надеется на вас. И ждёт.

По мостику прокатился встревоженный шепот.

– Штурману, – продолжил капитан, – повторно рассчитать данные траектории полёта. У нас будет всего один шанс преодолеть горизонт событий. Ошибки недопустимы.

Штурман поднёс правую руку со сжатым кулаком к груди.

– Есть, капитан.

– Астрофизику – постоянно наблюдать за нарастанием гравитации. В случае критического изменения величин, незамедлительно докладывать мне лично.

Астрофизик кивнул.

Дальнейшие слова капитана сопровождались кивками и короткими репликами «есть, капитан».

– Пилотам провести тщательную диагностику силовой установки. Сисадминам протестировать бортовой компьютер и все нейронные системы корабля. Главному врачу расконсервировать противоперегрузочные ванны, настроить предохранительные клапаны ребризеров...

Подорогин слушал капитана, мысленно пребывая где-то далеко. Перед взором носились огненные шары. Они плясали на фоне коричневого планетоида и кричали детскими голосами: «Папа!.. Папа!.. Папа!.. Стой!» Они махали руками, строили рожицы, как никогда силились привлечь к себе внимание. Они хотели что-то сказать, но за всё время полёта Подорогин так и не понял, что именно. Точнее понял, но не поверил. Возможно, это был крест. Неспособность проникнуться чувствами мыслящих существ, которые на протяжении семнадцати с небольшим лет пытались предупредить горстку отважных космонавтов о смертельной опасности, что таится по ту сторону горизонта. Но что это за угроза? Действительно ли она существует? Или, может быть, всё наоборот, а шары лишь пытаются сбить с толку?!

«Так есть ли бог, или Грешник просто спятил, как и мы все, не сумев сохранить рассудок здравым вдали от дома?»

– Вы слышите меня?

Подорогин вздрогнул.

– Да-да, конечно!..

Капитан нахмурился.

– Почему вы летите на «Икаре»?

– Я... Я... – Подорогин тряхнул головой. – Потому что на Земле выбрали меня.

Капитан кивнул. Сказал шепотом так, чтобы слышал только Подорогин:

– В таком случае, не обманите их доверия. Пока Грешник не возьмёт себя в руки, под вашу ответственность попадает подведомственная ему служба контроля.

Подорогин приложил кулак к груди.

– Есть, капитан!

Капитан отошёл.

– Товарищи, а теперь попрошу всех вас заняться своими прямыми обязанностями. Вахтовый режим сохраняется, но, по возможности, старайтесь не засиживаться за личными делами, и всё свободное время посвящайте отдыху. Нас ждут непростые двое суток. Неопознанные горизонты. Возможно, боль... Я закончил. Спасибо.

Мостик постепенно пустел.

Подошёл Грешник.

– Он забыл добавить всего одно слово...

– Аминь, – кивнул Подорогин. – Это слово «аминь».

Подорогин лежал в противоперегрузочной ванне и прислушивался к пульсу в ушах. Казалось, в голове поселился маленький плотник. Он что-то строил, в угоду собственному желанию. На запросы носителя не отвечал. Только истошно колошматил киянкой по основанию черепа, всецело занятый собственным делом... А возможно, он кого-то звал – силился привлечь монотонным стуком внимание. Так матросы гибнущей подводной лодки выстукивают в необъятной пучине сигал SOS по внутренней обшивке судна.

«Спасите наши души!» – хотел закричать Подорогин, в так ходу мыслей, однако не проронил ни слова, потому что в зубах был зажат мундштук шланга, подающего кислородсодержащую смесь.

Дышать было тяжело – автономная установка системы жизнеобеспечения ванны, не шла ни в какое сравнение с внешними устройствами фильтрации воздуха «Икара». Подаваемая в лёгкие смесь газа отдавала резиной, раздражала гортань, провоцировала кашель. Маска, защищавшая глаза от стазиса, запотела изнутри, от чего чувство удушья только стократ возросло. Хотелось пошевелиться, оттянуть ремешок на затылке и просунуть пальцы под резину. Но повышенная гравитация вдавила тело в основание спинки, сковав движения. Изредка мышцы на руках и ногах сводила болезненная судорога, после чего конечности немели, – Подорогин мечтал об одном: выбраться из своего «саркофага», добраться до людей, придумавших его, и устроить самосуд. Страшный самосуд. Самое настоящее линчевание, с вилами, горящими в ночи факелами и пущенными по следам беглецов псами!