Горизонты и лабиринты моей жизни

На обедах и коктейлях в моей резиденции, на кинопросмотрах и концертах в столичных залах бывали деятели австралийской культуры и науки, журналисты, члены общества Австралия — СССР, руководители левых демократических организаций, в том числе компартии и соцпартии. Приемы по случаю годовщин Великой Октябрьской социалистической революции были многолюдными, проходили оживленно. Я ввел порядок, при котором за гостями ухаживала не только специально нанятая прислуга, но и жены дипломатов, сотрудников торгпредства, наших журналистов, что снимало формальный налет и придавало дружеский характер протокольным мероприятиям.

К концу второго года моего пребывания на пятом континенте реальные положительные сдвиги в советско-австралийских отношениях стали очевидными. На них акцентировала внимание австралийская пресса, выражая мнение различных общественных кругов. Спектр этих мнений был довольно широк — от искренней поддержки со стороны демократических слоев до злобных выступлений реакционных сил, призывавших даже к тому, чтобы любыми средствами пресечь активную деятельность советского посольства, и в первую очередь посла.

Надо заметить, что австралийские власти к подобным угрожающим заявлениям относились весьма серьезно и мою безопасность, о чем меня ставили в известность, осуществляли, не скрывая от окружающих. Так, например, при поездке по городам Западной Австралии в середине апреля 1971 года детективы, меня охранявшие, при прощании в г. Перте со вздохом облегчения сообщили, что все обошлось благополучно, несмотря на то что они располагали информацией о возможном в отношении меня теракте со стороны крайне правых в небольшом городке золотопромышленников Калари.

Было приятно, что австралийская демократическая печать постоянно информировала своих читателей о деятельности советского посольства, иногда выступая по этому поводу с передовыми статьями, а иногда подробно воспроизводя выступления советского посла. Особо я был благодарен газете «Острэлиан», широко читаемой в стране. Усилия посольства по изменению мнения австралийцев о Советском Союзе не пропали даром. Завеса антисоветизма все заметнее сдвигалась в сторону, открывая истинное миролюбие нашей страны, чувства уважения к народу далекого континента.

…Сижу просматриваю свои дневниковые записи тех лет (никогда я раньше не вел дневник). В них отчетливо проявляются две линии: расширение и углубление деятельности посольства по развитию советско-австралийских отношений и продолжающаяся тоска по Родине, тоска повседневная, разрушающая мою целостность.

После долгих «что делать?» 23 марта (все переломные изменения в моей жизни происходили обычно в марте — скончались отец, мать, из института добровольно перешел в военную академию, так же добровольно, по рапорту, ушел на фронт) 1972 года по дипканалам я отправил в Москву, в Политбюро Центрального комитета партии телеграмму, в которой писал:

«Прошу освободить меня от обязанностей посла Советского Союза в Австралии в связи с болезнью жены и невозможностью ее приезда, как это было очевидно и ранее, ко мне в Канберру. На протяжении последних двух лет посольством проделана известная работа, и прежде всего в двух главных направлениях: советско-австралийские отношения поставлены теперь на конкретную рабочую основу; все лучшее, честное, передовое в австралийском коммунистическом и рабочем движении объединилось в рядах социалистической партии, стоящей на позициях марксизма-ленинизма, дружбы с нашей страной. И это приносит удовлетворение. И вместе с тем у меня есть долг, обязанности перед дорогим и, к сожалению, очень больным человеком — моей женой, которую я боюсь потерять. Прошу вас, уважаемые товарищи, помочь мне совместить мои обязанности перед партией и семьей».

5 мая того же 1972 года я получил телеграмму от А.А. Громыко о том, что в связи с моей просьбой принято решение об освобождении меня от обязанностей посла Советского Союза в Австралийском Союзе.

В моих дневниковых записях, чьи странички за прошедшие двадцать с лишним лет уже успели пожелтеть, написано: «Я не жалею, что запросил у Политбюро ЦК отставку с поста посла. Конечно, с меня за этот вызов — как это он посмел пойти против решения Политбюро! — спросят. Да еще ой как спросят! Будут учить… И не просто воспитывать, а постараются проучить так, чтобы другим, находящимся в «почетных» ссылках, неповадно было».

В дневнике значится, что 8 мая я был на приеме у министра иностранных дел Австралии Уоллера, сказал о своем отъезде и запросил агреман на нового посла Советского Союза в Австралии. Уоллер, как мне показалось, от неожиданности растерялся, долго собираясь с мыслями, повторял: «Как жалко, как жалко». А затем высказался в том духе, что мой отъезд не на пользу советско-австралийским отношениям, у меня-де очень много друзей, искренне уважающих за прямоту и деловитость: «Ведь за короткий срок так много сделано».

За встречей с Уоллером последовали визиты к другим членам австралийского правительства, дипломатического корпуса. 24 мая я дал прощальный обед, на котором присутствовали те из австралийцев, кто способствовал мне в работе. А вечером того же дня лейбористы-депутаты в стенах парламента дали в мою честь прощальный ужин. Были еще обеды и ужины, встречи и прощания.

30 мая генерал-губернатор, наместник английской короны в Австралии, тоже дал прощальный обед. 1 июня отдал свои почести советскому послу дипломатический корпус дружеским обедом и памятным подарком.

Министр иностранных дел прислал с нарочным в аэропорт прощальное письмо с сожалением о моем отъезде и пожеланием успехов и здоровья на будущее. В эти прощальные дни июня в Австралии была зима. По утрам на зеленых газонах лежал белый иней. К полудню становилось тепло, и он таял. Солнце плыло в голубизне неба. Мои березки, привезенные в Канберру из-под Иркутска, стояли голенькие — без листвы. Я не горевал, глядя на них. Знал, что при приезде в Москву, из зимы в лето, увижу их в первородной красе на русских равнинах. Было грустно расставаться с товарищами по работе: Михаилом Виленчиком, душевным, участливым человеком, Надеждой Фетисовой, которая, несмотря на свою молодость, была для меня близким по своему духовному ни строю человеком, Михаилом Петропавловским и его супругой — часто даривших мне теплоту своего дома, и, конечно, Виктором Смирновым и его женой — моими главными советчиками во всех посольских делах. Да и другим коллегам я искренне признателен.

Исключение составляют те, кто занимался в посольстве доносительством. Я их знал. Знал или догадывался о их нечистоплотных действиях и не испытывал никакого чувства страха. Я был честен перед высшим судьей — собственной совестью. Они позорили органы государственной безопасности, исполняя волю людей, не имеющих чести.

Надеюсь, что когда-нибудь люди узнают, какие недостойные методы и средства использовались для компрометации меня в ранге Чрезвычайного и Полномочного посла Советского Союза, облеченного доверием высшей государственной власти. Так было не только со мной.