Горькая новь

В самом разгаре сенокосная пора, как нужны мужские рабочие руки, а вот, поди ж ты, взяли из села более сорока человек. Трудно будет, а там подгоняет хлебушко, как - ни будь складываться да делать помочи, не привыкать, уж который год такие напасти на народ. Мужики по вечерам у кого - ни будь, соберутся и разговоры, разговоры. Первое мая день был рабочий, а вот Иван Новосёлов и Федот Филиппов, да ещё кто - то, встречали первое мая на горе, против старой сборни. Унесли туда самовар, посуду, продуктов, ну, как питерские рабочие.

Допекло деревню. В уезде по волостям свирепствовали карательные отряды, пороли в Солонешном крестьян из разных деревень. Создана белогвардейская воинская карательная часть под командованием атамана Аненкова. Ужасы о них рассказывают, что они забивают до смерти плетьми, без разбора расстреливают и вешают, дома в деревнях жгут, закапывают живыми людей. Идут ещё каратели из Новосибирска через Барнаул на Семипалатинск.

Против Колчака где-то за Барнаулом восстали крестьяне, что руководят ими опытные фронтовики. Но где, как, что? Толком никто пока не знал. Для обсуждения всех таких злободневных вопросов собирались фронтовики в разных местах. Разумеется, такие сборища были тайными, и не всякий на них приглашался. Так, в подпольных сходках разрабатывались планы, велась подготовка к восстанию. Через надежных людей установили связь с фронтовиками Солонешного, Сибирячихи. Больше всего возросло недовольство людей действиями власти по следующему событию. Нежданно-негаданно в июне в село нагрянул карательный отряд под командованием Орлова численностью около восьмидесяти человек. Прибыли затем, чтобы отобрать имеющееся оружие.

В волостной управе хорошо знали, что в восемнадцатом году от отряда Сухова оставалось оружие, что при его отступлении несколько возов из обоза были сожжены, а обгоревшие стволы с затворами сброшены в реку. Потом их растащили по домам. Кроме этого, по горам и по лесам было найдено несколько боевых трехлинейных винтовок.

Орлов потребовал немедленно сзывать мужиков на сход. Весть о прибытии карателей моментально облетела все село. Забеспокоились жители, перетрусил и староста, ведь ни за что ни про что не только исполосуют, могут повесить, у них неограниченные права, он сразу же послал наряжать десятников собирать народ на сходку. Орлова поставили на квартиру к Николаю Зуеву, он уже не рад ни каким гостям, какое бы начальство не приехало, всех ставят к нему, но отказать страшно. Писарь Филиппов по пути домой заходил к нескольким фронтовикам, кое о чем поговорил. Через несколько часов собралось около сотни мужиков, но многие, узнав о приезде отряда, успели уехать по своим заимкам. Орлов пришел выпивши, с ним три милиционера и десятка два карателей. Стихли все мужичьи разговоры. Староста объявил сходу, что будет говорить господин начальник. Орлов сразу перешел на крик.

– Вы знаете, что есть приказ о сдаче оружия, почему добровольно не сдаете? Вот я сейчас из вас эту сдачу вымолочу! Чтоб к вечеру все принесли, какое есть у кого. Будете упорствовать, перепорю. Староста, действуй! А то тебе первому устрою горячую баню! Вот твоя как фамилия? Я где - то тебя видел, что - то рожа знакомая. Говорят, у тебя есть винтовка.
– и он уставил палец в грудь стоящего впереди мужика.

– Кобяков я, а с тобой, ваша благородь не знаком, скажи хто наболтал я тому зубы вышибу. Есть, но только дробовик.

Кобяков от природы по характеру человек грубый, дерзкий, потому и ответ его был от простоты души прямолинейным. Но он, естественно, соврал. Была у него пара систем "гра" и пулевая винтовка.

– А ты волк - то матёрый, тащи - ка свой дробовик.

– А ты чей? Орлов ткнул рукой в грудь другого.
– У кого есть в деревне оружие?

– Ну, Шемонаев я, может, у кого и есть, не знаю.

– Врёшь, сволочь, знаешь, да скрываешь.

Несколько часов строжился над мужиками каратель, потом, приказав арестовать Александра Бабарыкина, ушёл на квартиру почивать. А старосте строго наказал вызывать людей и изымать винтовки.

Большинство жителей села не знали покоя в ту ночь, но результаты были незначительны. На сборню принесли шесть охотничьих дробовиков, около десятка обгоревших стволов трехлинейных ружей без затворов да три или четыре штыка. Орлов явился утром, злой, как демон, и уже пьяный. Сразу спросил про арестованного. К сборне вскоре подъехали две пары, запряженные в ходки и человек десять карателей. Вывели арестованного из каталажки, связали ему руки и посадили в один из ходков, рядом сел колчаковец. Орлов приказал вывезти за село и всыпать пятьдесят плетей. С места в карьер пустились пары с верховыми в верхний край деревни, свернули в Зайков ключ и на спуске у Весёленького остановились, велели вылезать арестованному и исполосовали плетями.

Был вызван и старик Яков Притупов, занимавшийся кузнечным и слесарным ремеслом. В молодости он работал на уральских заводах.

– Ремонтировал, и сам имею, - огрызнулся, не слывший робким старик в ответ на вопрос, ремонтировал ли оружие, и есть ли у него свое.

– Сейчас же неси сюда! Десять минут тебе на ходьбу! Запорю старого пса!
– заорал Орлов.

Притупов сходил быстро и действительно принес завернутый в грязную тряпицу обгоревший ствол без затвора, положил его на стол перед Орловым:

– Вот, ваше благородье, мое оружье. Орлов схватил его левой рукой за полу залатанного пиджака, а правой стал хлестать нагайкой по голове.

После обеда каратели уехали. Собранная рухлядь отнесена была в магазею и никуда не отправлена.

Ненависть к колчаковской власти возрастала с каждым днем, пропорционально творимым репрессиям. В мужичьих головах один вопрос - когда же и чем все кончится.

Кондратий Бабарыкин, когда узнал, что его старшего брата арестовали и до полусмерти избили нагайками, в ту же ночь скрылся. В это время на степи, в Михайловской волости, крестьяне организовали партизанский отряд в сотню человек, под командованием Тита Осиповича Черепановпа и уже вели бои с казаками под Антоньевкой. Бабарыкин уехал к партизанам. Вначале они приняли его за казака, так как он всем своим внешним видом походил на него, хотели даже убить. Встретившийся знакомый рассказал крестьянам, кто он такой.

Бои из Антоньевки перекинулись в Огни. В одном из боёв конь под Бабарыкиным был убит. Положение было безвыходным, партизаны отступали к горам, Кондратий снял с убитого казака сапоги и одежду Поймал коня и погнал вслед за казаками. Выручай, конек вороной! На ходу, реденько постреливая, Бабарыкин стал уходить к горам, подальше от рассыпанной казачьей цепи. Это вызвало у них подозрение, и они начали по нему палить. Бежавшие в том же направлении, что и он, партизаны, принимая его за казака, в свою очередь тоже стали в него стрелять. Он повернул лошадь в сторону, прямо в горы. К рассвету, проскакав семьдесят километров, был на заимке Евлампия Лубягина, что в вершине Пролетного.

* * *

...Ночь на пятнадцатое августа была теплая, тихая, темная, рядом пройдешь - не увидишь. По селу во всех концах носились разные звуки. Звенело железо, скрипели и стучали ворота, с визгом лаяли собаки, цокали лошадиные копыта, рассыпались искры, высеченные подковами из камня, слышались негромкий разговор и бабье всхлипывание.

Во многих семьях даже не знали, почему хозяин не ездил на работу с утра и куда, глядя на ночь, отправился. Крепок на язык был когда - то русский мужик, если какая - либо тайна, он не скажет и родной жене, нельзя, бабы во все времена болтуньи да сплетницы. Жена скажет куме, а та по секрету золовке да со многими прибавлениями, и пошла писать губерния.

Лошадиный топот долго не смолкал. Ехали рысью через всю деревню, знали куда ехать. У ворот Бабарыкин слез с коня, повод передал брату. Огня в доме не было, но хозяева не спали. Чиркнула спичка, открыл сам хозяин.

– Здравствуй Ларион Васильевич, как твоё здоровье?

– Здоров будь, Кондратий Григорьевич. Ты и правда на казака похож, как это тебе удалось ободрать какого - то вояку, и винт уж завоевал. Ну да потом расскажешь, ты один или есть с тобой кто?

– Мой брат Андрей.

– Ну, давайте отправляться.