Горькая полынь. История одной картины

— Это моя служанка.

— А что с нею? — и по виду смутившейся художницы он догадался, тоже слегка замялся и перешел к делу: — Синьора, говорит ли вам о чем-нибудь фамилия Фоссомброни?

Миза невольно вздрогнула и прикрыла за собой дверь в дом, откуда доносились душераздирающие крики Абры.

— Да, конечно, — ответила она. — Но что…

— В таком случае, донья Эртемиза, я должен настоятельно просить вас отправиться с нами в участок. Он поставил условие, что будет отвечать лишь в вашем присутствии.

— Он?! Отвечать? Но как это возможно?..

— Пожалуйста, синьора, поторопитесь, он тяжело ранен, и нам нужно успеть выслушать его показания.

— Подождите меня минуту, мне нужно что-нибудь надеть…

Теперь Эртемиза вспомнила и поняла все, каждый шаг и каждый миг — от начала и до конца. Так, мигом, озарением осознает, наверное, весь пройденный путь умирающий в последнее мгновение своей земной жизни.

Глава двенадцатая Исповедь Шепчущего палача

По словам доктора, пуля из злополучной аркебузы патрульного пробила левое легкое насквозь и застряла в грудном отделе позвоночника, так что вся нижняя половина тела раненого оказалась парализована. И еще синьор Финицио добавил, что ранение смертельно и минуты жизни Алиссандро да Фоссомброни сочтены:

— Готовьтесь: он молод, силен, и его тело не сможет так легко отпустить душу… Умирать он, скорее всего, будет долго и в адских мучениях, синьора Ломи… Поэтому хорошенько подумайте, стоит ли вам…

Она не захотела слушать его дальше.

В тускло освещенной камере Эртемиза увидела узкую кровать у окна, а на ней, на тюфяке — что-то темное, будто ворох каких-то тканей, и только подойдя ближе, различила бессильно вытянувшегося поверх грязной холщовой тряпки мужчину. Он лежал так, как его бросили на постель, когда притащили в темницу, и не мог поменять положение омертвевшего тела. Лишь слабое, прерывистое дыхание выдавало в нем остатки догорающей жизни. Под затылок и шею ему вместо подушки был подсунут небрежно скомканный — его же собственный, наверное — черный плащ из плотного сукна. Материю покрывали островки свежей крови, длинные вьющиеся волосы были разбросаны среди складок, и некоторые пряди слиплись от нее в колтун. Он походил сейчас на подбитого охотниками лесного зверя, обреченного умирать на глазах загонщиков.

— Господи, ну как же так, Сандро?!

Алиссандро открыл глаза, повернул к ней голову и, ласково улыбнувшись, шепнул:

— Хоть так тебя увидеть рядом, не таясь… Ничего, мона Миза, ничего. Самое страшное позади…

— Что может быть страшнее этого? — Эртемиза склонилась к нему.

— Жизнь, — он усмехнулся и закашлялся, а закашлявшись, слизнул языком выступившую на краю рта ярко-алую кровь. — Вот черт, бывает же такое: совсем не чую ног… Да и выше всё как-то печально. Уж то-то я обрадовался бы тебе прежде, Миза! Пылкая была бы у нас с тобой встреча — не чета нынешней!

— Что же ты наделал, Алиссандро… — она встала на колени у изголовья, чтобы хорошо видеть его лицо — он изменился с тех времен, стал диче, но и красивее, совсем потеряв былую юношескую пухлость и простецкость черт. Если бы не печать подступающей смерти, он был бы теперь мистически прекрасен, словно бы светясь изнутри таинственным сиянием. Взгляд ее задержался на старом шраме, уродливо белевшем на крепкой загорелой шее. Когда-то она видела на его месте безнадежную рану, из которой родником била кровь…

— Доктор говорит, у меня в хребте засела пуля. Вот бы ее достать, а? Так охота посмотреть на какой-то ничтожный маленький кусочек дряни, который может отобрать целую жизнь…

— Но ведь я своими глазами видела тогда, что ты мертв. Я прикасалась к тебе, твое сердце совсем не билось…

— Я чуть было и сам так не подумал, когда смотрел, как вы копошитесь и голосите там, внизу, под деревом. Видать, в преисподней мне готовили местечко потеплее и не успели в тот раз к моему приходу. Зато теперь там все обставлено с шиком… Дай мне руку, пока я чувствую хотя бы это…

Миза взяла его холодную правую кисть в обе ладони и поднесла к губам, чтобы хоть немного отогреть дыханием.

— Поиграл в вершителя судеб… — горько пробормотала она. — Почему ты отказался от исповеди?

Алиссандро снова хохотнул, подавился кровью, сглотнул, а остатки ее, заблестевшие в углах рта, стер кулаком свободной руки:

— Я ж сказал тебе, Миза: у меня в аду свой именной котел, и поздно петь отходную батюшке… Лучше я исповедуюсь тебе. Не знаю уж, кто все эти чудища, что притащились сюда вместе с тобой, ну да бог с ними, пусть слушают. Из твоих рук и яд — нектар…

Альрауны переглянулись, и рогатый в недоумении пожал плечами: «Как так? Мы не собирались показываться ему!» Миза лишь отмахнулась.

Спасла его, сама того не ведая, Абра. Когда она села в полицейскую повозку, куда закинули и Сандро, в голове у нее помутилось, и совсем без какого-то осмысления она перевязала его рану, тем самым остановив кровотечение. Их привезли в участок, долго ее допрашивали, а потом велели убираться домой. Она плакала и просила отдать труп, но ей ответили, что так не принято и что он будет похоронен вместе с другими преступниками в общей безымянной могиле на территории одной из ближайших церквушек.

— Какой же он преступник? — пристыдила их убитая горем девушка. — Мальчишка он. Чего такого он сделал, чтоб с ним вот так, синьоры?

— Это уж не первый случай, — ответили ей. — В Урбино о нем наслышаны. Знакомства дурные водил, отца своего чуть до смерти не зашиб, драки эти его постоянные… «Чего такого он сделал»!

— Так то в Урбино, по малолетству, а здесь уж не было ничего такого! — упорно твердила Абра.

— До поры до времени не было. А вон, гляди-ка, прорвалось. Дурное семя добрых всходов не даст. Папаша у него, можно подумать, лучше — пьяница и дебошир, каких поискать…

— Да правильно он этого мазилку проучил: тот девочке всю жизнь изгадил. Я бы еще от себя добавила — скалкой промеж глаз!

— Ступай-ка ты лучше домой, красотка, пока твой длинный язык и тебя до греха не довел, — смеясь, посоветовал ей начальник тамошнего участка.

Алиссандро очнулся от холода, мигающего желтого маячка, на который двигался по какому-то бесконечно длинному коридору, и, самое главное — от умопомрачительной вони. Его просто свалили вместе с другими покойниками в церковном морге, а кто-то из пьяных служителей позабыл у двери лампаду, она и помогла Сандро отыскать дорогу с того света.