Горькие лимоны
Шрифт:
— Хватит. Будет уже, — закричала на него старуха Елена, его жена. — Нам тут в доме твои бесстыжие речи ни к чему!
Но обе дочери снова принялись безбожнейшим образом его дразнить, и он ухватил одну за юбку, притворившись, что хочет ее отшлепать. Он был похож на знаменитого актера, разыгрывающего давно знакомую роль перед публикой, которая много раз ее видела, знает ее почти Дословно и очень любит.
— Эй ты, мойщик мотоциклов, рогоносец, мартышка несчастная, дубина ты стоеросовая.
— Отвяжись от меня, — тут же ответил ему будущий зять, — а то зашвырну тебя в хлев к скотине, навозная ты куча.
И с балкона вниз, во двор, и обратно, полетели градом подобного же рода любезности.
Проходивший мимо маленький мальчик, увидев, что мы все выстроились вдоль балконных перил, объяснил в чем дело:
— Франгос, он так каждый день скотину домой пригоняет.
— Понятно, — кивнул Андреас.
— У
36
Маратасса-долина в северной части Троодосского горного кряжа на Кипре, и никаких боев с болгарами там, конечно же, никогда не было. Франгос смешивает события Второй Балканской войны 1913 года, окончившейся полным разгромом Болгарии войсками сербско-греческой коалиции (и рада других, позже примкнувших к этому союзу стран), с кипрскими топографическими реалиями.
Я был рад это слышать, хотя с историей, суда по всему, у Франгоса были явные нелады. (Позже я выяснил, что единственным источником знаний для него являлась собственная фантазия, а книги он вообще ни в грош не ставил).
И вот он уселся с важным видом под своим роскошным деревом, а жена принесла ему большой стакан вина и чистый платок, чтобы вытереть взъерошенную голову. Старшая дочь подоспела с гребешком и зеркалом. Расчесав великолепные усы, он со вздохом удалился в дальнюю часть сада, оккупировал маленькую заплетенную виноградом беседку и, перемежая речь эпическим рычанием, принялся вести неспешную и не слишком связную беседу с женой.
— Мне сказали, в деревню приехал иностранец, который решил здесь у нас поселиться. Небось, очередная английская зараза, а?
Она ответила:
— Он купил дом Какоянниса. Стоит сейчас на балконе и смотрит на тебя.
Повисла минутная пауза.
— Хо — хо — ха — ха, — произнес Франгос, а затем, заметив меня, издал еще один могучий вопль и поднял вверх огромную лапищу.
— Йасу, — проорал он вежливую приветственную формулу, обращаясь ко мне так, словно я был в соседней долине; потом сделал шаг по направлению ко мне и добавил:
— Эй, англичанин, мы, кажется, выпивали с тобой вместе, не так ли?
— Было дело. За паликаров всех наций.
— Храни их бог.
— Храни их бог.
Пауза. Казалось, он изо всех сил сражается с врожденным добрым отношением к людям.
— Зачем ты приехал в Беллапаис? — в конце концов громко спросил он, вызывающим тоном, в котором, однако, я не услышал ни малейшей язвительности. Складывалось такое впечатление, что чувствует он себя не вполне уверенно: должно быть, смерть моего брата при Фермопилах пробила в его самообладании брешь ниже ватерлинии.
— Чтобы научиться пить по-настоящему, — сухо ответил я, ну а он залился зычным смехом и принялся лупить себя по коленке, пока из складок его мешковатых штанов облаком не повалила пыль.
— Нет, вы это слышали, — обратился он к собственному семейству. — Пить! Это славно! Просто замечательно!
А потом, развернувшись ко мне, прогрохотал:
— Ну, а я тогда пойду к тебе в учителя.
— Ладно.
— А что ты дашь мне взамен?
— Все что хочешь.
— Даже свободу?
Я уже совсем собрался вывернуться из этого затруднительного положения каким-нибудь софизмом, который не нанес бы вреда добрососедским отношениям, но тут подоспела подмога. Андреас Каллергис выглянул из-за стены и сказал:
— Франгос, мошенник, а ты ведь мне денег должен. — И тут же разгорелся отчаянный спор о стоимости работ по перестройке амбара.
— Я один-единственный раз его пнул ногой, и он развалился! — возопил Франгос, — и это ты называешь работой?
— Да ты скалу ногой пнешь, и она развалится, — ответил Андреас. — Пинал бы лучше своих сыновей-бездельников.
Франгос не упустил возможности сменить тему:
— Кто бы говорил, сам-то ни одного сына пока не заделал, мужик ты вообще или нет?
И все это — в самом добродушном настроении, весело и оживленно.
Мы расстались совершенно по-дружески, переругиваясь и перекрикивая друг друга, и зашагали по улице вниз. На первом же углу нас поджидала застенчивая девчушка лет пятнадцати, с удивительно красивыми черными глазами и длинными волосами, заплетенными в косички. Она боязливо, словно белочка, двинулась в нашу сторону, держа за спиной руку. Шла она эдак опасливо, бочком, и в самой этой нерешительности было что-то очень трогательное. За спиной у нее оказалась корзинка с пучком лука-шалота и апельсином-корольком; в другой руке — букетик диких анемонов,
завернутых в широкий лист белой лилии. Все эти дары она вручила мне и сказала:— Мой отец, Мораис, послал вам все это в подарок и велел передать, что он желает вам счастья в новом доме.
Я почувствовал необычайный прилив гордости за то, что заслужил сей жест вежливости, и подумал, что стоит закрепить его ответным подарком: а потому отстегнул от поясного ремня массивный карманный нож, который купил в тот день, и протянул его девочке, попросив передать отцу и сопроводив — на словах — надлежащим посланием.
Когда мы добрели до маленькой площади перед аббатством, она была полна народу, поскольку рабочий день закончился, и вся деревня собралась здесь. Компании любителей кофе беспечно расположились поддеревом Безделья, обсуждая последние сплетни. Я пристально вглядывался в лица, пытаясь обнаружить симптомы того разрушительного воздействия, которое должна оказывать на человека привычка к безделью, и мне действительно показалось, что несколько человек вот-вот заснут прямо за столиками. В таверне яблоку негде было упасть, и Дмитрий, поразивший меня своей странной развинченной походкой — совсем как у матроса, который пробирается по корабельной палубе во время шторма, — разносил спиртное и кофе так быстро, как только мог. Церковная башня подставила свой древний убор мягкому, густо-золотому солнечному свету, и каменная кладка выглядела так, словно материалом для нее послужили спрессованные лепестки вьющихся роз, рассаженных вдоль дорожек. В углу за столиком потягивали кофе совершенно трезвые Коллис и муктар, и мы, с нашим ворохом исписанной цифрами бумаги, подсели к ним.
— На стройку я найму вот этих самых людей, — тихо сказал Андреас, — твоих теперешних односельчан. Здесь есть пара хороших каменщиков — вроде вон того, Талассиноса, — а по плотницкой части Лоизус. Но на то, чтобы обо всем с ними договориться, нужно время. Когда ты хотел бы начать?
— На этой неделе.
— Так быстро?
— Да. Я скажу тебе, какой суммой располагаю, и ты сможешь прикинуть, что на эти деньги можно будет сделать.
Я уже упоминал о том, что составление строительной сметы на Кипре было предприятием по европейским меркам безнадежным. В зависимости от дефицита на тот или иной материал, цены могли скакать совершенно непредсказуемо; если поставки каких-то европейских товаров задерживались, и со складов расходились последние остатки — ну, скажем, краски — то за пару недель цена могла вырасти вдвое. Главный секрет успеха состоял в том, чтобы успеть заранее запастись всем необходимым. Местные подрядчики, возможно, просто из-за отсутствия крупных средств, предпочитали строить по очереди, одну стену за другой, попадая, таким образом, в полную зависимость от колебаний цен на стройматериалы. Это объясняет, почему некоторые англичане до сих пор пребывают в уверенности, что они оказались жертвами мошенничества со стороны подрядчиков. В действительности же, при существующей амплитуде цен, подрядчик зачастую без всякого злого умысла безнадежно выбивался из сметы — и даже за то время, что длилась переделка моего собственного дома, не раз и не два мои каменщики имели возможность потерять несколько фунтов. Избежать подобного рода проблем мне удалось только благодаря советам всеведущего Сабри.
— Что нам следует предпринять в первую очередь, — заявил он, — так это закупить кирпич, известь и цемент, полностью; переправить весь груз к тебе наверх; а уже после этого разбираться с тем, что мы имеем.
Я просто нутром почувствовал, что подобную же методу следовало применить и к оплате труда рабочих. И дело было не в колебаниях расценок на рабочую силу, их не было: главная сложность состояла в том, что рабочие постоянно вынуждены были отвлекаться на иные, общедеревенские нужды. Контракты никого не интересовали. В сезон отжима маслин или сбора каробы [37] забастовку объявляла сразу вся деревня — и ты в один момент лишался каменщиков, плотников, водопроводчиков, всех на свете. Таким образом, чтобы работа шла с максимальной эффективностью, приходилось строить урывками, в те редкие периоды, когда получалось собрать всю команду разом. В противном случае процесс шел через пень-колоду — отсутствие бригадира или плотника могло напрочь деморализовать бригаду каменщиков, как только они обнаруживали, что оконная рама или дверная коробка не стоят на положенном месте: плотник же, который и должен был ее соорудить, находился в это время в поле, надзирая за сбором урожая яблок, миндаля или каробы. Подобные простои могли вылететь в довольно круглую сумму, и искусство проведения строительных работ было призвано сократить возможные потери.
37
Плоды рожкового дерева.