Горький вкус предательства

Невольно улыбаюсь.

– А твой хозяин? Он добрый? Скажи?

Принц отбегает на пару шагов, оглядывается, а потом галопом выбегает из комнаты.

Через несколько минут возвращается вместе с хозяином.

– Ты проснулась, Алиса? – дружелюбно спрашивает мужчина.

Впервые рассматриваю этого человека внимательно. Он не молод, но и ещё не старик, высокий, крепкий. Седые волосы аккуратно зачёсаны назад, тёмные брови вразлёт, нос слегка с горбинкой, чёрные внимательные глаза. Есть что-то восточное в его внешности. Сколько ему? Пятьдесят пять? Шестьдесят? Не знаю. Но я не чувствую от него опасности, и сейчас это главное.

– Откуда вы знаете моё имя?

– Мы соседи, – улыбается он. – Я видел тебя несколько раз.

– А я вас не видела.

– Это неудивительно. Я живу в затворничестве.

– Как вас зовут?

– Марк Адамович Вайсман.

– Спасибо вам, Марк Адамович. Вы меня спасли.

– Не благодари. Это было угодно Богу, а значит, так должно было произойти.

– Мне уже лучше, я скоро смогу покинуть ваш дом. Не хочу злоупотреблять…

– Нет, Алиса, – перебивает меня. – Не думай об этом. Поправляйся. И скажи, ты бы хотела кому-то сообщить о том, где ты сейчас находишься?

От этого вопроса в груди чувствую болезненный укол.

– Нет. Никому не хочу, – опускаю глаза.

– Не расстраивайся. Если захочешь, расскажешь, что с тобой случилось, – смотрит пытливо. Я молчу. – Когда будешь готова, – добавляет он тактично.

– Спасибо вам.

– Тебе сейчас Людмила принесёт покушать.

– Хорошо. А потом уколы? – морщусь. С детства терпеть не могу уколы.

– Нет, – задумчиво рассматривает меня мужчина. – Доктор изменил твоё лечение. Антибиотики тебе нельзя, как выяснилось.

– Почему? – не понимаю я. – Аллергии у меня нет.

– Потому что ты беременна, Алиса, – выдаёт мужчина хмуро. – Ты не знала об этом?

– Этого не может быть, – хватаюсь за голову я. – Не может!

И тут же в голову бьёт мысль: а когда у меня были последние месячные? Я не помню. Но это точно было ещё до того, как Ника арестовали. Боже! И тошнило меня часто в последние дни, но я всё списывала на стресс.

– Тише, тише, красивая, не плачь, – гладит меня по голове мой спаситель. – Всё хорошо будет.

– Нет, теперь уже точно ничего хорошего не будет. Это конец!

Шок постепенно проходит, но от этого не становится легче. Я впадаю в какой-то ступор. Просто лежу на кровати и смотрю в потолок. Потому что не понимаю, как мне жить дальше, что делать.

Моя мать в розыске, а возможно, уже и арестована по обвинению в убийстве отчима, и это я виновата в том, что так получилось. Она меня не простит. Я это сразу понимала, но тогда я не задумываясь выбрала сторону Никиты, понимая, что Эвелина всё равно не даст нам жить спокойно и не перестанет давить на меня, диктуя свои правила. И всё же… Получается, я предала её ради человека, который теперь предал меня. Может, это такой бумеранг?

Не знаю, но теперь уже ничего не изменить…

Встаю, подхожу к окну, приоткрываю штору. Смотрю на освещённый двор соседнего дома, который ещё недавно был мне родным.

Григорий Алиевич просил, чтобы мы жили с Никитой здесь. Он знал о наших отношениях и завещал, чтобы этот дом остался нашим семейным гнездом, где будут расти наши дети. Он искренне верил, что нас ничто не разлучит. Тогда у меня тоже не возникало сомнений. Поэтому и в завещании он указал только Никиту, потому что боялся, что если какая-то часть будет принадлежать мне, то на эту часть наложит лапу моя мать. Отношения у них в последнее время совсем испортились, они собирались разводиться. Это была главная причина, почему моя мать извела отчима. Она не пережила бы потерю статуса и денег.

Впрочем, теперь я думаю, она поняла, что есть в жизни вещи более важные. Интересно, где она спряталась, и кто её предупредил?

Соседний двор вдруг вспыхивает светом. Значит, кто-то ходит, там датчики движения и свет включается от них. Вижу, как по дорожке к дому идёт Лика.

Сердце моё болезненно сжимается. Видимо, вот она, новая хозяйка этого дома. Только интересно, когда же ты предала меня, подруга? Или ты изначально была настолько гнилой? Почему же я не заметила этого?

Меня разбирает злость. Хочется выскочить и вцепиться этой стерве в волосы. Она заходит в дом, включается свет в гостиной. Шторы задёрнуты, видны лишь силуэты. Но Ника я легко могу узнать даже так. Его фигура, взмах руки… Боюсь, что сейчас увижу объятия, но по силуэтам теней больше похоже, что там напряжённый разговор. Женская фигура эмоционально доказывает что-то, мужская небрежно отмахивается.

Через несколько минут Лика выскакивает на порог, бежит по дорожке к выходу. Я распахиваю окно.

– Чтоб ты сдох, Барский! Ты грёбаный мудак! Урод! Будь ты проклят! – орёт она на весь двор.

На освещённом пороге вижу Ника. Сердце стазу заходится тахикардией, не получается у меня смотреть на него спокойно. Он пошатывается, как будто сильно пьян. Посылает Лике небрежный воздушный поцелуй. Что-то отвечает насмешливо, но слишком тихо, мне не слышно. Лика от этого окончательно звереет, бросается на Ника с кулаками. Он уворачивается.

– Ты за кого меня принимаешь, – орёт она. – Ты думаешь, я так со всеми? Я же для тебя… – начинает рыдать. – Я же хотела…

Ник снова говорит что-то тихо, а потом уже громче добавляет:

– Так что пошла вон! Знаю я, чего ты хотела!

Уходит, хлопнув дверью, а Лика сползает на ступеньки и рыдает в ладони.

Стою с совершенно взорванными чувствами. Мне с одной стороны приятно, что Ник прогнал Лику, и хочется позлорадствовать бывшей подруге, а с другой… Получается, для Ника все мы одинаковые? Использует нас пока ему удобно, пока мы помогаем достичь каких-то целей, а потом вышвыривает на улицу?

Что же ты за человек такой, Ник? И как тебе удавалось так идеально скрывать свою гнилую личину?

И что теперь делать мне? Беременность пугает до дрожи. Я даже начинаю думать о том, чтобы прервать её. А какой ещё выход? У меня ни работы, ни жилья, ни денег.

Если бы не Марк Адамович, меня бы уже вообще в живых не было. Конечно, он пока не гонит, но скоро ведь мне всё равно придётся уйти.

Всё чаще мне приходит в голову мысль, что просто замёрзнуть было бы намного проще, чем вот так… Сейчас мне было бы уже легко и не больно. И что самое ужасное, никто бы даже не расстроился. Я ведь никому по сути не нужна на этом свете.

Слёзы текут по щекам. Закрываю окно, сползаю на пол. Рядом Принц. Он не отходит от меня почти всё время и сейчас, жалобно поскуливая, слизывает мои слёзы.

– Принц, вот если не станет меня совсем, только ты один и расстроишься, – проговариваю грустно.

– Зря ты так, девонька, – вдруг раздаётся от дверей.

Поднимаю голову, на пороге Марк Адамович.

– Молодая ты ещё и глупенькая. Не понимаешь, какой дар – молодость и возможность что-то поменять в своей жизни.

– Да в том-то и дело, что поменять я ничего не могу, – всхлипываю в ладони.