Горький запах полыни
Шрифт:
Кстати, именно с расспросов о Джелалабаде и надо начинать. Ведь Сайдулло там долго работал. Расспрашивать в открытую, конечно, нельзя — это может вызвать подозрение. А когда оно появляется, то от него уже просто так не избавиться. Оставалось внимательно и внешне совсем равнодушно прислушиваться к разговорам, выуживать нужную информацию по крупицам.
Вскоре усилия мои дали первые результаты. Ближайшим крупным городом оказался Ургун. До него километров сто двадцать, сорок из них — узкими горными дорогами. Но чтобы добраться до Ургуна, надо было стать таким же, как все, не выделяться ничем — ни одеждой, ни прической, ни внешностью. С этим пока было слабовато. Армейские, выгоревшие почти до белизны, китайские штаны. Чуть живые, разваливающиеся кроссовки.
Ну а что в Ургуне? Ведь наши войска держали заставы по периметру огромного круга, максимально приближенного к границам. Но из-за сложного рельефа местности удавалось задерживать только пятую часть караванов с оружием и снаряжением. В самом Ургуне наших могло и не оказаться. Оставался Кабул или Кандагар. Добраться до них было не легче, чем до Луны. Но потом пришло в голову, что не нужны мне никакие города. Только бы наткнуться на какую-нибудь большую дорогу. А на ней, конечно, пусть себе и редко, все же иногда появляется наш транспорт. Я залягу неподалеку от трассы и дождусь появления спасительной колонны.
Некоторое время я был очень доволен своим простым решением, но потом понял, что и оно не идеально. Все дело в пыли, которую поднимает даже одна машина. Целые облака пыли еще издалека выдавали наше приближение. А разглядеть в этом облаке, кто передвигается, практически невозможно. Также и меня, глотающего пыль на обочине, никто не увидит. Тогда оставалось караулить на каком-нибудь извилистом и каменистом участке дороги. Но неожиданное появление такой необычной фигуры, как я, могло вызвать просто рефлекторное нажатие курка, и колонна спокойно проследовала бы дальше. К тому же до этой дороги еще надо было добраться.
Чисто теоретически побег возможен. Но требовал очень большой подготовительной работы. И проводить ее надо очень осторожно. После того, как Сайдулло поднял меня на ноги, испытал в работе, убедился, что я для него незаменимый помощник, расставаться со мной по доброй воле он, конечно, не собирался. Видимо, мысли о том, что я могу убежать, тоже навещали моего хозяина. Поэтому он несколько раз, словно ненароком, возвращался к этой теме. Рассказывал неправдоподобно жуткие истории о полумифических пленниках, которые пытались сбежать от своих заботливых хозяев. Одного загрыз барс, другой свалился в трещину на леднике — там и оставили, третьего поймали, посадили в яму и кормили только мясом — умер в страшных мучениях через месяц.
— Так что, Халеб, если такие мысли завелись в твоей голове, то выбрось их сразу. С твоей внешностью дойдешь только до первого перевала, а там уже никто не сможет поручиться за твою жизнь. В лучшем случае тебя пристрелят на месте. Должен понять, что у тебя только единственный выход — честно работать и спокойно ждать моей смерти. Тогда ты получишь заслуженную свободу. И если к тому времени у тебя еще останется желание воспользоваться ею, то никто не будет чинить тебе препятствий в этом.
Перспектива оставаться рабом Сайдулло — пусть даже любимым рабом — еще минимум лет двадцать приводила меня в ужас. Бежать, во что бы то ни стало бежать! Но, конечно, сделать это так, чтобы меня не смогли вернуть. Да и погибать во время побега тоже не хотелось. Ни от барсов, ни от волчьих стай.
Для начала стоило подыскать в окрестностях какое-нибудь убежище, чтобы переждать в нем пару дней, пока будут искать меня особенно активно. Надо также создать запас еды — его можно хранить и в моем жилище. Тех же высушенных лепешек, они могут храниться долго. Хотя создать его не так просто — надо отрывать от самого себя. Нельзя сказать, что я голодал, но кормили меня, как в армии, по норме.
Что-нибудь пожевать был всегда не против. Впрочем, так же питался и сам хозяин. Никакого чревоугодия не наблюдалось. Да и во всем кишлаке только мулла обладал избыточным весом. Какое-то пропитание можно добыть и охотой. Или рыбалкой. Но как ловить рыбу на этих сумасшедших реках, пока не представлял. А для той же охоты нужно оружие. Или хотя бы хороший и острый нож.Задавать Сайдулло вопросы о моем автомате считал неуместным. Тем более, я уже слышал, как его кто-то спрашивал об этом, предлагал купить. Мой хозяин пылко и многословно уверял, что никакого автомата он не видел — слишком с большой высоты падал его шурави. Может, где-то на дереве и висит до сих пор его калашников. Но я-то помнил, что автомат был у меня на ремне и я падал, крепко прижимая его к себе.
Не оказалось в моей растерзанной куртке и документов. Сайдулло не упоминал о них, а я не спрашивал, так как это явно не имело смысла и тоже могло вызвать ненужные и преждевременные подозрения.
С началом летней жары почти всех овец кишлака перегнали выше в горы, где трава только начала зеленеть. На летнем пастбище стояла прокопченная каменная хижина с очагом, дым от которого уходил через дыру в сводчатом куполе. На этом пастбище жители кишлака дежурили по очереди, помогая постоянным пастухам. Отвел меня туда Ахмад, переночевал со мной, а утром отправился обратно. Когда мы добирались до этого летнего пастбища, я старался запомнить каждый поворот, каждый ручей, который переходили по камням. Уже с перевала, на котором явно чувствовалась нехватка кислорода, открывался вид на ярко и свежо зеленеющий далекий склон. Маленькими темными пятнышками далеко внизу угадывались и наши овцы, а на горизонте, как грозовые тучи, стояли горы с ослепительно белыми гребешками вечного снега.
Пожилому пастуху Али помогали два его сына. Один уже взрослый, чернобородый, а другой только на пару лет старше Ахмада. Но основную работу выполняли три огромные кавказские овчарки. Они сразу подошли к нам, деловито обнюхали одежду и мешки с провизией. Мы доставили все, в чем нуждались пастухи. Была там мука, соль, крупы, свежие лепешки, лук, зеленый чай, огурцы, помидоры, свежие абрикосы и даже арбуз. Ослик, который притащил всю эту кладь, стоял спокойно и собак явно не боялся. Он дождался, пока его разгрузили, и тут же принялся щипать свежую и сочную траву. Надо было подкрепиться, ведь обратный путь был у него тоже с поклажей.
Пастухи регулярно отправляли в кишлак овечий сыр, производство которого также входило в их обязанности. Теперь, видимо, и мне предстояло освоить искусство приготовления этого сыра. Но пока нас с Ахмадом ждал ужин, горячий зеленый чай с изюмом и урюком. Мы вышли рано утром, самую жару переждали в прохладной пещере и теперь были готовы к заслуженному отдыху. Уже со слипающимися глазами передавали новости и отвечали на расспросы соскучившихся по дому пастухов. Спали так крепко, что не будил нас ни волчий вой, ни глухой собачий лай. Овцы ночевали недалеко в загоне, сбившись тесной и тревожной массой. Когда лай становился особенно сильным, пастухи периодически выходили наружу с колотушками и поднимали шум, который должен отпугнуть хищников. Тогда мы на мгновенье приоткрывали глаза и снова засыпали.
Утром я проводил немного Ахмада и занялся своим основным, как мне объяснили, делом — заготовкой топлива для очага. Впервые за долгое время оказался в лесу, один, даже с топориком в руках. Никто за мной не следил, я был свободен. Если бы вздумалось убежать, я мог бы это сделать. Эта возможность, несмотря на все предусмотрительные и долгосрочные приготовления, взволновала меня. Соблазн тотчас рвануться в гущу леса — к долгожданной свободе — казался неодолимым. Но единственное, что я позволил себе, была небольшая пробежка. Обливаясь потом, без сил прислонился к могучему кедру. Да, высота, тут особо не побегаешь. Бухало сердце, я хватал воздух ртом. Сколько всего неожиданного сторожит меня в этой чужой стране, где ничто не хочет помогать — даже воздух.