Горько-сладкий конец

Санса начала прижимать его к кровати, и Джон охотно повиновался, созерцая её вид в полутемноте с раскрасневшимися щеками и влажными губами. Она оседлала его плавным, удивительно чувственным движением, которое было таким же, как в его распутных грёзах, так что он уже почувствовал себя на грани пика, и наклонилась, чтобы снова захватить его губы. Его отчаяние перешло во что-то более лучшее, более сладкое, когда она погладила рукой его щеку и бороду. Он положил руки на гребни её позвоночника, затем заскользил к идеальному изгибу её полушарий и, наконец, к тяжёлой выпуклости груди. Она похотливо застонала ему в рот, когда он ущипнул её за сосок, и Джон зарычал в ответ.

— Боги, Санса, — прохрипел он, почувствовав, как её скользкий жар коснулся его члена. — Боги.

Она заскулила в ответ; её волосы упали вниз, занавешивая их, и она снова потёрлась, ища повторения этого ощущения. Его руки легли на её бёдра, двигающиеся в сводящем с ума ритме; влажные губы её лона шлифовали его член по всей длине. Она запрокинула голову назад с низким стоном. Он ещё не видел зрелища прекраснее, чем она в возбуждении, с грудями, тёршимися о его грудь, с закушенной полной губой в тщетной попытке заглушить причитающие стоны. Он наклонился вперёд, чтобы засосать прекрасное раздолье её шеи.

Его, она была его.

— Джон! — воскликнула она, вцепившись в него, и её маленькое, податливое тело затрепетало.

Он крепко держал её, сохраняя её ритм; она была уже на грани.

— Кончи для меня, милая, давай, — прохрипел он ей на ухо, укусив за мочку.

Она достигла пика с воющим криком, который, он был уверен, наверняка слышали все в замке. Джон зашептал непристойные слова поощрения, произнося фразы, которые никогда не собирался говорить в присутствии своей леди-жены.

— Возьми меня, Джон, — сказала она, когда смогла говорить, уткнувшись лицом ему в шею. — Возьми меня, пожалуйста.

Джон, который никогда не мог ей ни в чём отказать, нашёл, что хотел этого не меньше. Он осторожно перевернул её под себя и вошёл в неё одним плавным толчком, заставив её выгнуть спину.

— Так хорошо, Санса… так хорошо, — простонал он, сделав несколько медленных, глубоких движений, упиваясь горячими, влажными тисками её лона вокруг своего члена.

— Да, Джон, о… да, — ответила она и подняла свои длинные, белые ноги, чтобы обернуть их вокруг его бёдер, и больше не было места для слов.

Он брал её так, словно это могло спасти его душу, словно она удерживала в себе часть его самого; и это было похоже на сладкую, мучительную смерть. Он просунул одну руку на её полушарие, поправив угол своих бёдер, и Санса закричала, умоляя не останавливаться. Он никогда не слышал более сладкого, более невозможного требования в своей жизни.

В тот момент он чувствовал, что может делать это вечно, просто чтобы она наслаждалась, просто чтобы заворожённо смотреть на румянец на её щеках, на её качающиеся груди в такт бешеному ритму его бёдер. Но когда её мышцы внутри сжались вокруг него и она изогнула спину, он потерял всякое чувство разума. Словно издалека он слышал, как она называет его имя, и застонал в ответ, ощущая, как в паху скручивается горячий клубок и разрывается в ослепляющем облегчении, сжигая всё остальное.

Пришедши в себя, он оказался в её надёжных объятиях, словно в колыбели, а голова его прижалась к одной из её грудей; она успокаивающе запустила пальцы в его смоченные потом волосы. Её сердце трепетало, отрадно бившись под его ухом, и он никогда не чувствовал себя таким удовлетворённым, в такой безопасности.

— Возвращайся в мою постель, — прошептала она чуть хриплым голосом. — Возвращайся в мою постель, Джон, и поклянись, что не оставишь её.

Джон поёжился, ожидая чувства вины, стыда от того, что они делали, которые заберут у него счастье, надежду на жизнь в радости и мире; но не чувствовал ничего, кроме её тёплого, слегка влажного тела, которым она прижалась к нему всей длиной.

— Да, — сказал он и поднял голову, чтобы найти её губы своими. — Клянусь в этом.

Комментарий к Часть 2

Если перевод малость коряв, прошу не судить строго:)

========== Часть 3 ==========

— Я должен это сделать, отец? — проскулил Робб, слегка позеленев.

Джон торжественно кивнул, хотя внутри себя забавлялся, и присел рядом с сыном и оленем, которого подстрелил. Лес был неподвижен и тих; солнце ещё не поднялось.

— Ты должен научиться это делать для себя же, — мягко настаивал Джон.

Робб, с ножом в руке, сморщил нос, глядя в сторону мёртвого оленя с явным отвращением. В свои семь лет его сын имел удивительное сходство со своим тёзкой, настолько, что Джону иногда бывало трудно смотреть на него; из-за томительного стыда или боли утраты — он не был уверен. Сейчас он, однако, больше напоминал свою мать, когда на ужине она сталкивалась с особенно неприятным блюдом.

— Смотри, — сказал Джон, немного смягчившись. — Я помогу тебе сделать первый надрез, хорошо?

Плечи Робба резко опустились в облегчении.

— Хорошо, отец, — прерывисто ответил он, когда Джон обхватил рукоять ножа и крепко взял его ладонь в свою большую.

Робба не вырвало, хотя он был близок к этому; но, только оправившись от первоначального шока, он убедительно взялся за дело.

— Скоро приедет королева драконов, да? — тихо спросил Робб, когда они мылись в ближайшем ручье.

Джон, смывающий с рук кровь, остановился и повернулся к сыну, пристально рассматривающему свой маленький шрам на левой ладони; шрам, напоминающий расплавленный воск. Джону явственно вспомнился день, когда он получил его. Он вспомнил яростный гнев вперемешку с ужасным облегчением и толикой страха, словно в ответ на явное разочарование Дейнерис топор палача замаячил ближе. Оно стало сильнее после рождения Эддарда и ещё одной неудачной проверки огнём.

— Да, — ответил он наконец. — Мы ожидаем её меньше чем через неделю.

Робб кивнул с серьёзным видом, на сей раз походя больше на Джона, чем на своего разговорчивого умершего дядю. Во внешности его сына не было и намёка на Таргариенов — он был Старком и Талли.

— Она приедет забрать ребёнка?

Джон поёжился и отвёл взгляд, наблюдая, как на гладких речных камнях тает чистый снег. Они с Сансой редко говорили о том обещании, что купило им свободу, но в народе знали или догадывались достаточно, чтобы шептаться, а Робб всегда был смышлёным.

— Может, да; может, нет.

— Ты имеешь в виду, это зависит от того, будет ли он огнерождённым, как ты, — сказал Робб, и, хотя в его словах не было ничего обвинительного, они всё равно казались осуждающими.

— Да, — снова сказал Джон, обуреваемый застарелой горечью.

Последовала долгая пауза, в течение которой Джон чувствовал странную боязнь сдвинуться или заговорить от ужаса, который он пытался сдерживать всё время с тех пор, как Санса сказала ему, что снова беременна.

— Эдд и я не рождены огнём… может, и этот ребёнок тоже не будет, — сказал наконец Робб, и Джон, в конце концов, нашёл в себе силы встать и поднять сына. Он медленно положил руки ему на плечи и серьёзно посмотрел на него. Робб глазами своей матери и своего дяди глядел на него в ответ. Джон задался вопросом, настанет ли день, когда он сможет смотреть на сына, не видя мёртвых.