Горное селение

Вот оно заветное лекарство! Выпьешь, и жёлтая чума пройдёт стороной, тебя не затронув.

— Это что за дела? Ты тут хозяйничаешь в моей лавке? За такое самоуправство тебе следует зубы проредить!

Никогда Никол среди ночи не вставал, а тут, надо же, появился!

— Что ты у меня украл?

— Это всего-лишь лекарство. Чтобы жёлтой чумой не заболеть!

— Тем более! Давай сюда!

— Тебе нельзя. От белой ртути антидота нет.

— Ишь, как запел! Это от воровства антидота нет!

— Нельзя!.. — но Никол уже хапнул стакан и в два глотка осушил его.

— Лекарство говоришь? Ничего настоечка, вкусненькая…

В следующее мгновение он закашлялся, изо рта, носа, ушей пошла пена.

Полетели обрывки кожи, комья перегнившей плоти. Особенно быстро распадались руки. Там показалась тёмная кость. Припарки, когда-то назначенные Пуханой, приостановили гниение, но совсем вылечить руки не могли.

Со стуком упали костыли, которые стало нечем держать. Следом шлёпнулось то, что прежде было Николом. Кажется он пытался выдохнуть: «Подстава!» — но некому было разбирать его шипение.

Хотич, замерев, смотрел на сокрушительное действие голубой водицы, которую он чуть было не выхлебал.

А ну как, если бы с ним случилось такое? Может быть, это ловушка на тех, кто хочет избежать жёлтой чумы. И даже, если тут всё без обмана, то где доказательства, что Арчен не отравил белой ртутью и самого Хотича? Арчен, он такой, с него станется.

Тут ещё эта куча падали валяется посреди лавки. Хорошо, хоть постояльцы сбежали в долину, а то и вовсе не знаешь, как объясняться. А так время есть, всё обдумать.

Обыскивая барахло, скопившееся по разным углам, Хотич нашёл длиннющий ремень с петлёй, как специально изготовленный таскать волоком трупы. Накинул петлю на ноги Николу, пристроил там же костыли, впрягся в эту упряжку и поволок наугад к ближайшей грязной ямине.

Не избавиться от ощущения, что всё это уже было, совсем недавно, может быть, не с ним, но было. Спросить бы у Никола, уж он-то знает, но Никол волочится по земле, разваливаясь на куски, и не хочет отвечать.

Ох уж эти колдовские предчувствия! У обычных людей они тоже бывают, и даже есть умное название для такого чувства. У людишек всё просто: придумал название и сиди довольный. Это всё дежа вю, а я тут и вовсе не причём.

Хотич, надрываясь, тянул лямку.

«Вечно этот Никол заставляет на себя работать. Помер и лежит-полёживает, а мне его таскать… Ничего, прав тот, кто пережил соперника. Хочешь, вот сейчас плюну на тебя, и никакие кулаки тебе не помогут. Осталось мне стащить тебя в яму, где тебя плавунцы за пару дней сгрызут. Эту услугу я кому угодно оказать готов. Вот ведь забавно, я всех пережил. Они все передохли, и здешние, и нижние тоже скоро перемрут, а я живёхонек, и вся лавка моя».

Натужные, но сладкие мысли перебивались трезвыми соображениями, что в селении он остался одинёшенек, а в долине бушует моровое поветрие, значит, и оттуда гостей ждать не следует.

Впрочем, лавка на то и лавка, чтобы торговать. Распахнётся дверь, войдёт клиент, рявкнет во весь голос: «Хозяин, подай сего-разэтакого!», — а я ему в ответ: «Всё, что угодно за ваши деньги!»

Под эти мысли, то разумные, то безнадёжные Хотич дотащил своего бывшего главаря до грязной ямы, которая и не думала просветляться с течением времени. Распустил ремень на ногах Никола, костылём спихнул тело в воду. Вода взбурлила, среди бурунов мелькнули чешуйчатые бока брюхожора.

Монстр ещё не вполне оправился после битвы с големами, но сквозные раны закрылись, и сейчас брюхожору хотелось жрать, не обязательно чьё-то брюхо, но жрать непременно.

Если бы монстр был в полной силе, а скормленный ему труп не содержал остатки яда, Хотич не сумел бы живым унести ноги. А так, гнилая лужа взбурлила стократ, невкусный Никол вылетел в кусты, сам брюхожор выметнулся в другую сторону и мощными толчками кинулся прочь. Концентрация яда в Николовом туловище была недостаточна, чтобы убить зверя, но почему-то продолжать трапезу брюхоед не пожелал.

Хотич бежал, не помня себя от страха. Длинный ремень волочился сзади, словно брюхоед, нагоняющий жертву. Наконец он зацепился за некстати подвернувшуюся корягу. Хотич упал, задрыгал конечностями, которые уже и ногами назвать было нельзя, и лишь потом сообразил, что никто за ним не гонится. Ремень он обрезал ножом, снятым с трупа Никола, и убежал, бросив проклятую упряжь на погрызение жукам.

Прибежал в лавку, пометался, стараясь придумать, на какой бы замок закрыть торговое помещение, которое весь день должно быть открыто, ничего не придумал и забился за ширму, где прежде скрывался Никол. Теперь можно сидеть и втихаря ждать, когда явятся покупатели.

Глава 24

Летние вьюги на перевале пронизывали палатку насквозь, и две печушинки не могли, как следует, согреть путешественников во время ночёвок.

Лёгкий навес, что с трудом был наколдован всеми беглецами разом, не мог удержать тепла под ветром, но без него они погибли бы в первую же ночь.

А так они сбивались в кучу, прижавшись друг к другу, маленькая печуша теплилась в головах, большая — в ногах. Палаточка ставилась низко, как только можно, но по краям нещадно дуло. С одного края ложилась Мурава. Прижавшись к ней, согревалась Лура, дальше Пася, Крин, Арчен. Противоположный холодный угол намертво закрепил за собой Кудря. Сдвинуть его оттуда не мог никто.

По утрам, пока остальные собирали лагерь, Мурава, сидя среди всеобщего разгрома, спешно готовила на двух печушах разом еду на весь день всем шестерым. Женщина не верила в удачу похода, но дети, а она всех пятерых считала своими детьми, рвались вверх, и она шла, стараясь взять на себя побольше трудов. К тому же, она знала, что за спиной нет ничего, кроме гибели. Значит, надо идти вперёд.

Лезть на вершину любого из многочисленных пиков было бы чистым безумием, маршрут сметили так, чтобы выйти к перевалу между двумя заснеженными вершинами. Здесь им встретилось препятствие, на которое они никак не рассчитывали. Стена, разумеется, не из нефрита, и не такая громадная, как предсказывал Гордион, она и вовсе смотрела не в сторону моря, а в сторону леса. Высотой стена десятикратно превосходила человеческий рост, причём, рост Кудри, а не Луры.

— Обходить? — неуверенно протянул Арчен.

Со всех сторон вздымались отвесные скалы, обходить было негде.

— Так поднимемся, — возразил Кудря. — Я залезу, спущу верёвку и постепенно подниму всех остальных.

— По такому склону и улитка не всползёт.

— Можно попробовать. Способ есть, — Кудря уселся на камень, положил на колено левую руку, а правой принялся водить сверху, словно собирался слепить что-то невидимое. При этом он говорил заунывно, в такт своей невнятной работе. Так бабки-шептуньи в долине произносят свои бессмысленные заклинания.