Горняк. Венок Майклу Удомо
Шрифт:
Постепенно рыдания Элизы затихли, она лежала без сил и тяжело дышала. Кзума взял ее руку. Рука холодная.
— Ты озябла, — сказал он. — Пойдем к огню.
— Ты иди, я скоро приду.
— Я подожду тебя.
— Нет, иди.
Он вышел из комнаты. Опора подогрела кофе.
— Отнесу ей чашечку, — сказала она. И пробыла у Элизы долго.
Кзума и Мейзи молча сидели у огня.
В уголке тихо плакал Папаша. Потом уснул.
Из комнаты Лии вышли Опора и Элиза. Элиза уже вытерла глаза. Она подошла к Кзуме и села с ним рядом, положив руку ему на колено. Опора подошла к Папаше и повернула его поудобнее,
Молчание длилось. Огонь погас. Зола пошла бледными бликами. Опора выгребла ее и принесла другой совок, с горящими угольями. Никто ничего не говорил. Без Лии в доме не было жизни.
Прошел час.
И еще один, и еще.
Все вздрогнули, когда с улицы постучали. Может быть, Лия? Может быть, ее отпустили? Опора, Мейзи и Элиза разом ринулись к двери. Но то была всего лишь соседка, зашла спросить, не надо ли чем помочь.
Все вернулись на свои места, тишина стала совсем уж гнетущей.
Прошел еще час.
Кзума взглянул на окно и застыл. Там, за окном, стояла Лия и заглядывала в кухню.
— Лия! — крикнул он.
Опора втащила ее в кухню, не знала, где усадить, дала ей кофе, предлагала поесть, плакала и смеялась. Лия с улыбкой принимала ее восторги. Мейзи гладила Лию по руке. Папаша проснулся, увидел Лию и прослезился. Потом опять уснул.
Элиза расплакалась и зарылась в плечо Кзумы.
Они носились с Лией, словно она вернулась из долгих дальних странствий.
Лия взяла Кзуму за руку и улыбнулась ему в глаза.
Явились соседи сказать Лии, как они рады, что она вернулась.
Всем хотелось порадоваться. Перед домом начались танцы — прямо-таки праздник по случаю ее возвращения.
Среди этого веселья Лия отвела Кзуму в сторону и сказала:
— Интересно, кто же убил Дладлу.
— Да, интересно, — подтвердил он.
Но кто убил Дладлу, так и осталось неизвестным.
Глава двенадцатая
Сумрак быстро сгущался. Элиза и Кзума шли домой. Так было уже десять дней. Все это время они любили и были вместе. И это было хорошо.
Каждый день, кончив работу, Кзума приходил домой и спал, и всегда, как в тот первый день, когда его разбудило ее присутствие, и приготовление еды, и пение, пела птица и будила его. И голос оказывался голосом Элизы — это она готовила обед.
А иногда, поев, они шли побродить куда-нибудь, где тихо и безлюдно. Говорили на этих прогулках мало — говорить было не о чем. Просто ходили. Близко прижавшись друг к другу, там, где не было людей, где земля была тихая и летний ветерок обвевал их лица, там и ходили. Смотрели на луну и на звезды и на далекие призрачные отвалы, а потом возвращались в комнату и сидели у огня, пока не наступало время Кзуме идти на работу. Тогда Элиза провожала его до того места, где они впервые были одни в тот первый вечер. А там он покидал ее и быстро шагал, удаляясь по тропинке. А она глядела ему вслед. Глядела, пока его не скрывала завеса тьмы. А тогда возвращалась в комнату и спала. Хорошо спать в постели любимого, даже когда его нет и он не может спать с тобой.
В другие дни они, поев, шли к Лии, беседовали там, помогали ей торговать пивом. Теперь, когда Дладла умер, выдавать Лию было некому и торговать безопасно. А Лия всегда говорила, что торговля — это деньги,
а деньги — это власть.А бывало и так, что они вливались в уличную толпу и танцевали на перекрестках. Это тоже было хорошо, когда они там бывали вместе. Жизнь была хороша, а любовь — чудо.
Бывало, Кзума замечал, что Элиза как-то затихает и куда-то удаляется от него, углубляясь в свои невеселые мысли. В таких случаях он уходил и один бродил по улицам с полчаса. А к его приходу Элиза опять была молодцом. И всегда в таких случаях она бывала особенно нежна с ним и вызывала его на любовь. И страсть ее бывала особенно сильной. Кзума дивился, откуда в таком маленьком теле столько страсти.
У Лии они иногда встречались с Мейзи. У той в глазах и на губах всегда был прежний смех. Кзума уж думал, не приснилось ли ему, что Мейзи к нему неравнодушна. Лишь очень редко, когда он на нее не смотрел, она взглядывала на него пытливо, и глаза у нее были странные, без смеха. Но этого Кзума не знал.
Кзуме жилось хорошо. Он думал об этом, и о десяти днях, которые Элиза провела с ним, и о том, как хороша ее любовь, и, счастливый, улыбался, когда они шли домой в сгущающемся сумраке.
— Ты улыбаешься, — сказала Элиза, не глядя на него.
— Да, жизнь хороша. Хорошо быть с тобой. Я от этого так счастлив, что не могу выразить словами.
— Это хорошо, — сказала Элиза.
— А ты несчастлива.
— Нет.
— Слышно по голосу.
— Нет.
— Нет, слышно.
— Когда кончатся ваши ночные смены?
— Почему тебе плохо?
— Не глупи, Кзума. Расскажи мне про ваши ночные смены. Не дело женщине из ночи в ночь спать одной. Ну же, давай, расскажи.
Кзума улыбнулся.
— Еще две недели.
— А потом с ночными сменами будет покончено?
— Будет покончено.
— На сколько времени?
— Не знаю.
Они умолкли. Свернули за угол. Уже совсем близко от дома. Женщина, жившая на той же площадке, стояла на веранде. Она им помахала.
— Ей что-то от нас нужно, — сказал Кзума, и они ускорили шаг.
— Что там случилось? — спросил Кзума.
— Тут приходила старая женщина, — отвечала соседка. — Велела передать, что была Опора и чтобы вы оба быстро шли к Лии.
— А что там произошло? — спросила Элиза.
Соседка покачала головой.
— Не сказала. А глаза у нее были мокрые, дело, видно, серьезное.
— Может быть, Лию арестовали? — сказал Кзума.
— Пошли сразу туда.
Опора впустила их.
— Лия? — спросила Элиза. — Ее арестовали?
— Нет. — Опора покачала головой. — Папаша.
— Что с ним? — спросил Кзума.
Опора прикусила нижнюю губу и отвернулась. Из глаз ее хлынули слезы. Элиза обняла ее.
— Его машина сшибла.
Дольше сдерживать свои чувства она не могла. Плакала, пока совсем не ослабела. Элиза усадила ее, стала утешать.
Кзума вошел в комнату Лии. Папаша лежал на кровати и стонал. Лия, сидя на краю кровати, держала на коленях его голову. В ногах кровати стоял доктор Мини, которому Кзума помогал когда-то бинтовать руку человека, упавшего с крыши.
Врач узнал Кзуму и взглядом поздоровался с ним. Лия оглянулась и посмотрела на Кзуму ненавидящими глазами. Кзума обошел кровать и посмотрел на Папашу. Вид у него был обычный, только на губах кровяной пузырек. Никаких следов ушиба. Кзума посмотрел на врача.