Горняк. Венок Майклу Удомо

От этого Кзума еще пронзительнее ощутил свое одиночество, отсутствие Элизы и свою неизбывную тоску о ней.

Он затесался в кучку прохожих. Какой-то мужчина схватил его за руку, недовольный — чего толкается. Кзума стряхнул его и пошел дальше. Мужчина рассердился, выругался и устремился за ним. Но женщина, бывшая с ним, бегом догнала его и ухватила за руку.

— Оставь его, — сказала она. — Видишь, плохо ему.

Кзума пришел к себе в комнату и постоял, глядя по сторонам. Комната уже начала меняться. Не здесь они были счастливы, и ели, и молчали. Эта комната была неуютная, серая, холодная, несмотря на печурку. Он не мог здесь оставаться. Вышел и запер за собой дверь.

Он медленно побрел к дому Лии. Идти туда не хотелось, но больше идти было некуда. Больше он никого не знал. За все время, что он прожил в городе, у него только и было друзей что Лия и ее домочадцы. Улицы были ему не нужны — они напоминали об Элизе.

Когда мимо неторопливо проходили мужчина и женщина, это было невыносимо. Вот и пришлось идти к Лии.

Опора была у калитки — сторожила, не идет ли полиция. Во дворе шла торговля.

— Ну как ты, Кзума? — спросила Опора.

— Я ничего, — отвечал он тупо.

— Заходи. Они все там. И Мейзи там.

Он зашел. Огляделся. Во дворе было полно пьющих мужчин и женщин. В углу он увидел Лию. Она торговала и заодно пересмеивалась с несколькими мужчинами.

Лия увидела его, посадила на свое место другую женщину и пошла ему навстречу.

— Здорово, Кзума, — сказала она, и голос у нее был мягкий и добрый.

Она сжала его руку. Ему стало легче. Раньше, когда она заходила к нему, с ней тоже было легче, чем с другими.

— Лучше стало, — сказала она. — Пусть больно, но ты вернулся к жизни. Это хорошо.

Он кивнул. Он знал, что Лия понимает, что она знает людей лучше, чем кто бы то ни было. Она улыбнулась ему в глаза.

— Может, хочешь сегодня напиться? — продолжала она. — Выпей побольше, может, это поможет забыть.

Он покачал головой.

— Нет.

— Йоханнес в доме. Пойди поговори с ним. Он еще не очень пьян. — Она улыбнулась. — Потом станет Й.-П. Вильямсоном, тогда с ним трудно будет говорить.

— Я не хочу с ним говорить, — сказал Кзума.

— Ладно, тогда пойдем, посидишь со мной, пока я торгую. А потом пойдем на свидание с моим дружком, тот мне скажет, какие у полиции планы.

Она провела его в свой угол, расчистила для него место. Он сел позади нее, слева, и смотрел, как она отмеряет и раздает порции, а взамен получает монеты в шиллинг или в два шиллинга.

Вокруг них жужжали голоса. Двигались люди. Бесконечный поток людей. Люди подходили, получали свое, уступали место другим. И было много смеха и крепких словечек.

Время от времени Лия оглядывалась на него, что-нибудь говорила. А не то просто смотрела на него и опять отводила глаза.

Из дому вышла Мейзи, увидела его. Глаза ее заблестели, губы растянулись в широкую счастливую улыбку. Она тоже поняла, что он вернулся к жизни. Подбежала к нему, похлопала по плечу. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она не сказала ни слова. Просто похлопала по плечу и посмотрела, а потом ушла в дом.

— Вот кто хороший, — сказала ему Лия, перекрикивая окружающий шум.

— Знаю, — сказал он вяло.

— И любит тебя, — сказала Лия.

Он молча отвернулся.

Из дома вышел Йоханнес. Лина висела у него на руке. Йоханнес был пьян. Оттолкнул кого-то с дороги.

Человек расплескал пиво. Стал ругаться. Йоханнес схватил его за шиворот своей огромной рукой и приподнял в воздух. Тот слабо квакал и отбрыкивался.

— Я Й.-П. Вильямсон, — взревел Йоханнес. — И я тебя, сукина сына, одной левой уложу.

— Отпусти его! — крикнула Лина и залепила ему оплеуху.

Лицо Йоханнеса изобразило оскорбленную невинность. Он разжал пальцы, и жертва его плюхнулась наземь.

— Ты меня ударила, сестра Лина, — возопил Йоханнес жалобно. — Меня ударила. — И заплакал.

Йоханнес в слезах — на мгновение это ошеломило Лию — он такой огромный, такой силач — и плачет, но тут же она рассмеялась — очень уж это было уморительно.

— Ты меня ударила, — вопил Йоханнес, и слезы текли у него по щекам. Его Лина тоже начала всхлипывать, скоро они уже ревели на два голоса.

У Лии бока тряслись от смеха. Кзума не мог сдержаться и тоже засмеялся. Тот несчастный, которого Йоханнес уронил, лежал на земле всеми забытый. Он лежал, на земле и надивиться не мог на такую картину: Йоханнес и его баба — в слезах.

Рядом с Лией какой-то мужчина усмехнулся. Йоханнес сделал шаг вперед, скорчил грозную мину, но слез не вытер. Усмешка застряла в горле у весельчака. Лия стала между ним и Йоханнесом. Человек стал озираться, ища выхода. Больше никто не решался смеяться — только Лия и Кзума. Из дома вышла Мейзи, увидела, что творится, зашлась смехом. Лия глянула на Кзуму, увидела, что он смеется, и в смехе ее зазвучала новая, веселая нотка.

Йоханнес и Лина жалобно плакали.

— В чем дело? — спросила Лия.

— Я его ударила, — сказала Лина и пуще заревела.

— Меня ударила, — пояснил Йоханнес.

— Ты этого чуть не задушил, — сказала Лия, пытаясь удержаться от смеха.

— Он меня первый ударил.

— Врешь.

— Это я вру? — спросил Йоханнес Лину и с силой толкнул ее.

— Не толкайся! — взвизгнула Лина и схватила его за руку.

Она хотела впиться в эту руку зубами, но он смахнул ее, как перышко.

— Спроси Кзуму, — сказал Йоханнес. — Он видел, как этот тип мне врезал.

Лия с улыбкой повернулась к Кзуме.

— Верно он говорит, Кзума?

— Нет.

— Ну так как, Йоханнес?

Тот повесил голову.

— Грубиян! — взорвалась Лина. — Проси у него прощенья. Скажи, что извиняешься. Ну же! — И двинулась на него, засучив рукава.

— Давай, давай, Йоханнес, — сказала Лия. — Ты мне отношений с клиентами не порти. Проси прощенья.

Лина подскочила к нему. Он чуть встряхнулся, и она отлетела. Потом неуклюже наклонился к распростертому на земле противнику и протянул руку. Тот боязливо поежился.

— Возьми его за руку, — учила Лия. — Он тебя не тронет.

Тот осторожно коснулся Йоханнесовой ручищи, и Йоханнес поднял его на ноги.

— Прошу прощенья, — сказал Йоханнес. Человек кивнул и пошел прочь.

— Сукин ты сын, — пробормотал Йоханнес.

— Вот и хорошо, — сказала Лина и взяла Йоханнеса под руку. — Теперь можешь купить мне выпить.

— Дай этой сукиной дочери выпить, — сказал Йоханнес и протянул бумажку в десять шиллингов.

— Сдачу сберегу. Тебе завтра понадобится.