Горный поход
Шрифт:
Газету было легко читать. Сыров писал простым, четким почерком.
Редакторы сами удивились своему успеху.
— Ну, дело пойдет, — сказал улыбаясь Васильченко.
И пошло: газета стала выходить почти ежедневно. «Почти», потому что и Сыров и Васильченко — красноармейцы, их посылают, как и всех, в наряд, в караул. А когда газета завоевала свой авторитет в роте, и это «почти» отпало: газета выходила каждый день.
Узнав об опыте первой роты, в полковую редакцию бросились все редакторы.
— Даешь копировалку! — требовали они, но копировалки не было.
Затребовали
Во всех ротах стали выходить многотиражки. Они выходили, если не ежедневно, то тогда, когда были нужны: иной раз и по две в день.
И редакторы теперь мечтали:
— Вот ежели б шапирографы нам! Мы бы и полковую забили.
А была еще печать, которая, пожалуй, действительно могла забить полковую: это взводные ильичевки.
Их даже не предусматривали ни в каких планах, они родились на походе. Родились как форма борьбы взвода за получение звания ударного.
Непредусмотренные планами, они все же сразу завоевали себе почетное место во взводной политработе.
Редактор взводной ильичевки стал крепким помощником командиру взвода. Редакторами были красноармейцы, подчас плохо грамотные — газеты изобиловали и грамматическими и стилистическими ошибками.
Но успех их был несомненен. Он происходил из того простого факта, что взводная газета занималась каждым бойцом. Тут было максимально возможное приближение печатного органа к массе. Газета была органом полусотни человек, каждый из них хоть раз да попадал на ее страницы.
Газета занималась всеми взводными делами: соревнованием, дисциплиной, рационализаторством, бытом. Она становилась близким, родным органом, почти дневником по своей задушевности.
И в то же время она не уклонялась от больших вопросов. Политические кампании, жизнь и задачи полка, всей армии — здесь приложимые ко взводу — звучали убедительнее, чем иной доклад.
В газету эту писали охотней, чем в полковую. Можно было даже не писать, а подойти, даже подползти к редактору — он ведь тут же, в палатке, — и рассказать ему свою заметку.
Взводную ильичевку вывешивали. Ее мог прочесть каждый — взвод был почти всегда вместе. Она висела или низко на дереве или на копне сена, у конников лежала на груде седел, у санитаров — на санпалатке.
Чаще всего ее все-таки распластывали на земле и читали, остальные слушали. Потом вывешивали.
Ниже взвода печать у нас не опускалась. Один только раз, когда отделение Осколкова долго было в разведке, у них вышла отделенная газета.
На видном месте в каждом номере газеты печаталось, что газета секретная, является предметом военной тайны, терять ее нельзя, прочитав, следует обратно сдать библиотекарю.
К этому долго не могли привыкнуть. Мы много и долго объясняли в ротах:
— Идем мы по «пограничному» району, В наших газетах масса фактического, тактического и всякого иного материала. Можно ли это терять?
Один эпизод научил весь полк, как обращаться с газетой.
Отделение Пономарева было выслано в разведку. Пономарев прошел со своими бойцами по тропе и очутился перед острой
вершинкой. Ползком пролез он вперед, поднялся на руки, видит: перед ним часть полянки — людей нет.Он хотел уже встать и вернуться назад, как вдруг заметил белый листок — газету.
Сразу сообразил Пономарев в чем дело: наших еще не было, значит — противник.
Тихо подозвал отделение, тихо пополз вперед. И точно, скоро он заметил впереди полувзвод противника, мирно отдыхающий на полянке.
Пономарев послал сообщить об этом в ядро взвода, но в это же время впереди заметил два отделения грузинской роты, которые без всяких мер предосторожности шли прямо на противника.
Как предупредить их?
И не долго думая, Пономарев открывает по противнику стрельбу. Грузины услышали, сразу залегли, а затем тоже увидели всполошившийся полувзвод противника и открыли по нему стрельбу. Тут же подоспело и ядро взвода.
Долго и мы сами — редакция — не умели хранить военную тайну. Я в бюллетене на выход из боя изложил точный приказ командира полка о порядке выхода из боя. Попадись в плен хоть один человек с нашей газетой или потеряй ее, противник знал бы не хуже нас, где мы, что делаем. Был случай, когда клуб, рассылая по ротам схему обороны (популяризация задачи среди бойцов), послал ее и в роты противника.
Там смеялись да хвалили расторопный клуб.
БОЙ ЗА ХРЕБЕТ ПИРСАГАТ
И песней забубенною
По свету прозвенят,
Как скатертью зеленою
Ложится Пирсагат.
Горнострелковый полк двадцать второго июня преследовал отходящих синих. К вечеру противнику удалось оторваться и отойти на восток. В три часа ночи двадцать третьего горнострелковый полк остановился на привал в Намниауре, выслав разведку, которая вошла в соприкосновение с противником, закрепляющимся на западных склонах горы Говараур (1112 сажен, или 2300 с лишним метров) и на безымянных высотах, что на полтора километра севернее и северо-восточнее Намниаур.
Задача: обеспечить левый фланг дивизии, разгромить синих и двадцать четвертого занять Абастуман.
Разгромить синих.
Стало быть, будут жаркие бои за овладение горным хребтом. Стало быть, литься нашему поту.
Жара…
Небо без облака, нестерпимо голубое, огромное, и в нем солнце. Выкатилось, улыбается. И бьет, и бьет в спину бойца, жжет, гонит с него пот. Неумолимо щедрое, неиссякаемым изобилием тепла окружает бойца, ласково душит его…
— Ах, чтоб тебе, как ты не вовремя! Хоть бы дождик, что-ли?
Жара…
На соседних высоких горах пятна снега.
— Хорошо бы туда, а… — вслух мечтает кто-то. — Да на подушечке этой полежать. В снегу поваляться. А?
— Да, хорошо бы.
Но снег далеко, а дорога пыльная, каменистая, раскаленная, — вот она. Гора без леса, без кустика — впереди. И где-то там, на хребте, противник.
Жара…
— Это так потом выльешься, мокрое место от тебя останется, вся и память, что был, — бурчит передний, и сразу «упадочное настроение» охватывает взвод.