Город Бездны

Палатку озарил ослепительный луч искусственного света. Врагов было трое; один из них – тот, кто ранил меня, – вышел из игры. Изрядная величина нашей палатки ввела их в заблуждение: они решили, что нас много, и поэтому открыли огонь на подавление, а надо было просто ворваться и уложить троих.

Ковыляя, я подошел к убитому и опустился на колени. Забрал у него фонарик и инфракрасные очки. Кагуэлла стрелял вслепую, почти в полной темноте, и попал, хотя я, пожалуй, взял бы немного повыше.

А несколько часов назад он точно так же палил во мрак. Теперь я знал, что он видел цель.

– Они что-то сделали с вами и с Дитерлингом, – процедил я сквозь мучительно стиснутые зубы, надеясь, что говорю достаточно внятно. – Ультра…

– Им ночное зрение необходимо как воздух, – отозвался он, поворачиваясь ко мне всем телом, широким, как стена. – Они живут на своих кораблях почти в абсолютной темноте. Чтобы полнее наслаждаться чудесами Вселенной, вынуждены обходиться без солнечного света. Жить хочешь, Таннер?

– Все хотят жить. – Я надел очки, опустил инфракрасные фильтры, и комната заполнилась неестественной зеленью. – Крови потеряно немного, но как быть с шоком? Он скоро наступит, и тогда от меня будет мало проку.

– Возьми оружие, что-нибудь для ближнего боя. Пойдем уложим кого-нибудь.

– А где Дитерлинг?

– Не знаю. Боюсь, убит.

Почти не задумываясь, я снял со стойки компактный пистолет, перевел батарею в режим боеготовности и услышал пронзительный вой – пошла зарядка конденсаторов.

И тут за занавеской вскрикнула Гитта.

Кагуэлла ринулся туда, опередив меня, откинул штору – и замер. Я едва не сбил его с ног, влетев следом, вернее, ввалившись, поскольку с бозером в качестве костыля я двигался довольно неуклюже. Инфракрасные очки оказались не нужны. Палатку освещала переносная лампа, – должно быть, ее включила Гитта.

А Гитта стояла посреди секции, закутанная в одеяло мышиного цвета.

Боевик находился сзади. Он ухватил женщину за волосы, запрокинул ей голову; другая рука вжимала в изгиб побелевшей шеи нож с жутким зубчатым лезвием.

Гитта больше не кричала. Она позволяла себе лишь прерывисто всхлипывать, как будто ей не хватало воздуха.

На боевике не было шлема. Я ожидал увидеть Рейвича, но это был просто головорез из тех, которые кое-чему научились и отправились воевать – против нас или за нас, а скорее всего, против всех. Его лицо покрывали морщины, черные волосы были стянуты на затылке узлом, как у самурая. Он не улыбался – ситуация была слишком напряженной, – но выражение физиономии говорило о том, что он наслаждается.

– Стой, где стоишь. – Голос был грубым, но без акцента, и в нем слышалась странная рассудительность. – А хочешь, подойди. В любом случае я убью ее. Это просто вопрос времени.

– Твой приятель мертв, – вмешался Кагуэлла. – Если убьешь Гитту, я тебя прикончу. Но каждую секунду ее боли превращу для тебя в час. Я не жадный.

– Пошел ты! – бросил боевик и провел лезвием по ее шее.

Я увидел, как вспухает кровавая «гусеница». Он сделал именно то, что хотел, – чуть-чуть надрезал кожу. Пожалуй, этот подонок неплохо владеет ножом. Сколько ему пришлось упражняться, чтобы так набить руку?

Гитта была на высоте. Она едва вздрогнула.

– У меня для вас послание, – продолжал он, чуть приподнимая нож над ее кожей и показывая алые разводы на лезвии. – От Арджента Рейвича. Вас это не удивляет? Вряд ли, вы же его ждали. Но мы решили заглянуть немного пораньше.

– Ультра нас обманули, – сказал Кагуэлла.

Боевик ухмылялся. Он не просто наслаждался – он был в экстазе. Глаза превратились в щелки. Похоже, мы нарвались на психа, способного выкинуть что угодно.

Понятно, что о переговорах не может быть и речи.

– Думаете, у них там мир да лад? – продолжал боевик. – Черта с два, постоянные склоки. Экипаж против экипажа. Враждующие фракции. Да, Орканья вас надул. Но ничего личного. – Его пальцы снова напряглись на рукояти ножа. – А теперь, Кагуэлла, будь любезен, опусти оружие.

– Выполняйте, – шепнул я.

Кагуэлла по-прежнему стоял прямо передо мной.

– У вас отличная позиция, но он прикрылся Гиттой. Вряд ли успеете прицелиться.

– Когда больше двух, говорят вслух, – заметил боевик. – Вас что, правилам вежливости не учили?

– Опустите оружие, – продолжал я. – И слушайте внимательно. Я смогу попасть в него, не ранив Гитту. Но вы мне мешаете.

– Эй, урод, говори так, чтобы я слышал. – Боевик вдавил нож в шею Гитты, чудом не прорезав кожу. Теперь достаточно легкого движения, и лезвие рассечет сонную артерию.

– Я выстрелю сквозь вас, – сказал я Кагуэлле. – Вы же знаете, лучевик поражает только по линии прицела. Я стою удачно, рана будет неопасной. Приготовьтесь.

В этот момент наемник надавил чуть сильнее, и вмятина у лезвия внезапно наполнилась кровью. Время замедлило ход. Я видел, как нож двигается по горлу.

Кагуэлла что-то произнес.

Я выстрелил.

Тонкий, как спица, луч вонзился ему в спину на дюйм левее позвоночника – в верхнюю часть поясничной области, возле двадцатого и двадцать первого позвонка. Я надеялся, что не попаду в подключичную вену и что жгучий луч под таким углом пройдет между левым легким и желудком. Не скажу, что я действовал с точностью хирурга. Кагуэлла пусть считает себя счастливчиком, если останется в живых. Но я знал еще кое-что. Он готов умереть, если это необходимо для спасения Гитты. Ради ее спасения он сам прикажет, чтобы я убил его. Но, честно говоря, я почти не думал о Кагуэлле. Гитта стояла так, что выбирать направление выстрела не приходилось. Нужно было просто спасти ее, чем бы это ни кончилось для ее мужа.

Выстрел лучевика длится менее одной десятой секунды. Однако ионный след долго висел в воздухе, обжигая мне глаза. Кагуэлла рухнул к моим ногам, словно мешок.

Гитта тоже упала. С аккуратным отверстием во лбу, совершенно осмысленным взглядом и неглубокой раной на горле, из которой все еще сочилась кровь.

Я промахнулся.

Произошло непоправимое. Я хотел спасти Гитту, но мои желания ничего не значили. Имело значение лишь одно – красная точка у нее над бровями, отметина от моего выстрела, который предназначался боевику, державшему нож у ее горла.